Барокко

– Произошла эта глупость, значит, в один из последних дней войны. Тогда союзники - не знаю зачем - решили нас и весь наш город разбомбить. Повскакивали на свои самолеты, те - уже с бомбами, и летят.

Господин Искандер растопыривает толстые пальцы самолетиком и взлетает над своим оплывшим животом: у-у-у... Калиниченко угрюмо слушает, чертя пальцем на полу.

– Короче, подлетают и начинают бомбить. Ба-бах! ба-бах! Я в бункере с генералами сижу, все трясется, любовницы генеральские кричат... Глупость полная.

Калиниченко, переставая чертить:

– Как же? Бомбардировщики же не долетели! Сбили их... и бомбы - не на наш город упали, а мимо... я читал. И в школьном учебнике истории...

Господин Искандер:

– Учебники истории пишутся не для того, чтобы научить школьников истории, а для того, чтобы научить их привыкать к вранью... Долетели, дьяволы.

И бомбы старательно сбрасывали. Ба-ах - Армянский квартал всмятку... Ба-бах - бани Иезуитов горят... Что ты на меня таращишься - так и было, нам в бункер сверху докладывали... Сижу, пыль глотаю, хор генеральских жен и любовниц за стеной распевается во все матерное горло... И тут ко мне, знаешь, - господинчик такой, прямо из непонятно откуда выплывает. В лице бледность, одежда гражданская, но с какой-то подковыркой. Особенно парик на голове, какой, может, только в музеях и носят. Белый, и косичка сзади - очень смешная косичка. Вот он ко мне вежливо и подходит. Знаешь, кем представляется?

– Кем?

– А ты что глазами засверкал - догадываешься, что ли? Да... Я, говорит, дух этого города. Так мне в лицо и декларирует: дух. Тут, говорит, страшная мне неприятность вышла - бомбы летят и все исторические достопримечательности идут коту под хвост. Люди невиноватые гибнут... хотя людей еще нарожать можно, а шедевры архитектуры уже не нарожаешь, как ни тужься. Или же такай новодел получится, что им никто хоть под дулом пистолета любоваться не захочет. Поэтому, говорит, есть у меня к вам чисто деловое предложение. Я обещаю все с этой бомбежкой уладить и сохранить в прежнем виде, будто ее и не было. Как я это сделаю - уже моя забота. Только вы со своей стороны тоже будьте добры мне две вещи гарантировать.

Господин Искандер поднимается с железной кровати и подходит к окну, проверяя, надежно ли висит халат... Нагибается к Калиниченко, шепотом:

– Во-первых, говорит, ты из этого города больше никого не выпускай и никого не...

Не договорив, господин Искандер похолодевшими глазами смотрит сначала в окно, потом куда-то перед собой... Отпрянув, пытается спрятаться за сутулую спину Калиниченко. Повернувшись, Калиниченко видит трясущуюся улыбку господина Искандера... "Не отдавал я ему этих ребят, - быстрым шепотом стрекочет господин Искандер, - не отдавал я ему их, слышишь? Не я отдавал ему..." - и пытается спрятать за Калиниченко свое широкое, в накипи седины тело...

– Не отдавал, не отдавал, - успокаивает его Калиниченко и вспоминает Анну.

Господин Искандер начинает кричать. В палату вбегают медбратья в белых париках с косичкой. Они утаскивают кричащее тело, срывают с окна халат. Палата в больнице Блаженных Братьев погружается во тьму.

– Что стало с этим несчастным?
– спросили с противоположного края стола.

– Не знаю. Его сразу перевели в другую палату. А меня выпустили. Предупредив, чтобы вел себя теперь только как сумасшедший. Тогда, мол, со мной ничего не случится. После всего... мне это было, как понимаете, несложно.

Следователи вышли из-за стола и стали ходить взад-вперед по кабинету, замелькав методичными тенями за спиной Калиниченко.

Полетели, под стук следовательских подошв, вопросы:

– Господин Калиниченко, вы уверены, что это был тот самый господин Искандер, а не выдававший себя за него?

Топ... топ... топ...

– Господин Калиниченко! Вы хотите, чтобы мы поверили, что город был разбомблен, а потом сам себя восстановил?

– Да, господин Калиниченко, разве это возможно?

– Господин Калиниченко, а как же жители, которые якобы были свидетелями этой бомбардировки? Не стыкуется у вас что-то.

– Господин Калиниченко... Вы хотите сказать, что пропадающие иногда жители - это какие-то... дикарские жертвоприношения городу? Вы хотите, чтобы мы во все это поверили?

– Господин Калиниченко, у вас есть какие-нибудь доказательства?

Топ... топ...

– Господин ... линиченко!!! Неужели вы...

– ...дин Калиниченко! Госпо... госпо.. дин... ниченко... Господин... ниченко...

– ...ко! ...дин! топ... топ....

Он сидел, нырнув лицом в горячее мясо ладоней.

Вопросы стихли.

Два силуэта замерли за его спиной, как стрелки сломанных часов.

Наконец одна из стрелок приблизилась к Калиниченко; склонилась над ним.

– И последний вопрос... Почему вы именно сейчас пришли к нам? Почему не сделали этого раньше?

Калиниченко стряхнул ладони с лица. Обернулся. Следователь рос над ним, нависая всеми слепящими пуговицами кителя.

– Да, - ответил Калиниченко.
– Да.

Через полчаса они сидели в машине. В лобовом стекле медленно открывались ворота Управления. Номер Один еще раз просигналил.

Калиниченко, снова в плаще и каких-то зеленых очках, продолжал:

– Так что сказать, что его нет, тоже нельзя. Наши органы чувств видят его...

– Так что же вам еще требуется?
– перебил его второй Номер Один, сидящий рядом с ним.
– Верьте вашим органам, и точка...

Ворота открылись. Мелькнула фигура. Кажется, она отдавала честь машине.

Вывалилась и закрутилась улица, поблескивая бижутерией вывесок.

– Да, да... я верю органам чувств... это мой гражданский долг, - бормотал Калиниченко.
– Но именно вчера я получил наконец одни сведения, которые пытался получить все эти годы... Поверьте, очень важные. Да, адрес, куда мы едем. Я ведь сам сначала не верил рассказу господина Искандера. Бомбардировка, думал, что за глупость. Потом, знаете, погрузился в библиотеки. Стал помаленьку анализировать. Кто и как пропадал в нашем городе. Да и в других городах. Да-да. Париж...

Следователь вздрогнул.

– ...Венеция, Дамаск, Петербург, Содом, Иерусалим... В каждом городе может проснуться инстинкт убийцы... или самоубийцы... Чем красивее город, тем это загадочнее. Например, зашел человек в магазин, над прилавком склонился - и исчез. Или: пришел домой, снял ботинки - исчез. Ботинки есть - а человека в них нет. Вот. А потом, при раскопках, находят в церковной стене какие-нибудь замурованные кости - и давай их по выставкам разным возить. Любуйтесь, мол, редкие, исторические кости... А эти самые кости только два года назад и в тех самых ботинках перед вами гуляли, и никто ими тогда не пробовал восхищаться...