Бару Корморан, предательница

Вынув из–за пазухи рог, князь откупорил его и перевернул, окатив дощатый иол струей темного пива.

— Вот плоды всех ее ухищрений, — добавил князь. — Каттлсон до сих пор уверен в ее лояльности. Ее жестокость служит ему лучшим доказательством. И потому она вхожа в круг его прихлебателей.

Зате Олаке показал заговорщикам вынутую из рога нить бусин из дерева и воска.

— Здесь записана самым тайным из наших шифров стратегия возмездия, приготовленного Маскарадом. Их план подавления восстания, — пояснил он.

Князья напружинились в безмолвном предвкушении.

— Что нам нужно, чтобы одержать победу? — спросила Бару, привлекая внимание к своей персоне.

Зате (Злаке уставился на Бару в упор. Бару почувствовала легкое покалывание в ладонях, вспомнила угрозу медленного яда и прощальную реплику: «Станьте достойны противоядия».

— Честная Рука… — Он пересыпал бусины из ладони в ладонь. В его синих глазах плясали оранжевые отсветы факелов. — Мы слышали, ты стала королевой восстания.

Как утомительно было видеть взгляды, которыми Отсфир с Унузекоме обменивались всякий раз, услышав «королева»!

— Я стала боевым кличем. Как и обещала.

— И правильно сделала. Когда Фалькрест нанесет удар, Ордвинн нужен нам единым. — Зате Олаке пристально посмотрел на изменников и вздохнул, не скрывая своей усталости. — Губернатор Каттлсон планирует покончить с восстанием в первые летние деньки. Он собирается атаковать север. Его не остановит ничто, кроме кавалерии и фаланг Внутренних Земель.

И потому завтра мы должны рассеять «Сомнение предателя» — иначе нам конец.

Грязный, заросший, оборванный — он широко ухмыльнулся в мертвой тишине.

— Вы еще не забыли «Сомнение предателя»?

* * *

После совета Тайн Ху подошла к ним и произнесла, опустившись перед стариком на колено:

— Князь Лахта…

— Вультъяг! — Старик взъерошил волосы Тайн Ху. — Выглядишь сильной, племяшка. А я забрел на могилу Ко по пути на север. Притворился сумасшедшим, зато проскользнул мимо смотрителей. Жаль, старая орлица не видит нас сейчас — снова взбунтовавшихся и непреклонных.

— Ты недавно из Пактимонта. Любопытно! — Тайн Ху па миг повернулась к Бару, а потом принялась засыпать князя вопросами: — За зиму весть о восстании наверняка обошла все берега Пепельного моря. Были ли признаки… новости с кораблей, письмо или хоть символ? Тайный знак, предназначенный для твоих глаз?

Взгляд Зате Олаке заледенел.

— Нет, — отвечал он. — И для нас это, по–моему, к лучшему.

Бару взяла на заметку: поднять данную тему, как только Внутренние Земли встанут па их сторону.

А сейчас им обоим явно более всего хотелось поговорить о своем.

— Не буду докучать вам, — заявила Бару, оставляя Тайн Ху с тем, кто стал ей дядей, женившись па женщине, погибшей много лет назад.

Тайн Ко. Откуда она знает это имя? Кто упоминал его? Почему она прекрасно помнит голоса ириадских старейшин, а недавнее прошлое вылетает у нее из головы? Что ж, в детстве она не напивалась…

В дверях ее перехватила Эребог. На улице, за спиной княгини, застыли в ожидании ее дружинники с яркими факелами в руках, в красных табардах с эмблемой — глиняным человеком в языках пламени печи для обжига.

— Ваше превосходительство!

— Ваша светлость?

Бару оперлась рукой о косяк.

— Очень рада видеть вас на совете.

Какой дряхлой оказалась Глиняная Бабка! Волосы — белее снега, старческие пятна на коже — и древние, зловещие глаза! Ничего общего с острым алмазным взором Зате Явы! Нет, глазищи Эребог были словно сделаны из высохшей от времени кости, из цинги, из студеного отчаяния, из насквозь промерзшею камня.

— Лизаксу много рассказывал о вас, — продолжала она. — Он весьма впечатлен вами, а я захотела пообщаться с вами наедине.

Бару склонилась к ее руке, как учила когда–то Зате Ява. Но Эребог отвергла приветствие, скрючив пальцы.

— Хватит любезностей. У нас обеих еще куча дел. Однако я хотела дать вам совет.

Стремясь не уступить власти, сдерживая инстинктивную почтительность, Бару молча приподняла бровь в ожидании продолжения.

Но за улыбкой Эребог не пряталось ни смерти, ни угрозы, ни предостережений. Только ощущение наступившей старости, угасающего внутри огня — именно из–за него она предпочла говорить прямо. Кроме того, ей это ровным счетом ничего не стоило.

— Не делайте ничего по любви. Когда–то — далеко, в горах — я влюбилась в принца. Полюбила его без всяких расчетов, без единой задней мысли. Эта ошибка преследует меня до сих пор.

И Бару поняла, что старуха поделилась с ней сокровенной мыслью, общей для всей знати.

Но кто–то ведь уже просвещал ее, Бару, насчет роковой разновидности власти — власти крови и рода! Кто?.. Тайн Ху? Нет, Бару бы запомнила тот разговор.

Явно кто–то другой.

Вопрос этот буквально сводил Бару с ума!..

— У меня есть нужные инструменты. Мне надо двигаться вперед. И будущий король мне пока ни к чему.

— Но он понадобится. Я хочу, чтобы у моего рода в Ордвинне было будущее, а поэтому необходим тот, кто способен повелевать ненасытными, оголтелыми людьми. — Эребог отступила назад, в круг ожидавших ее копейщиков. — Будьте холодны, ваше превосходительство.

— Я такая и есть, — произнесла Бару. Огромная стена внутри ее дрогнула и растрескалась, а Бару ощутила сильное желание рассмеяться. — Такая и есть, — повторила она.

Эребог со свитой удалилась, а Бару осталась у дверей, ждать Тайн Ху. Из дома вышел Унузекоме — раскрасневшийся, тяжело дышащий. Он приветливо кивнул ей.

— Как я соскучился по парусам, — посетовал он и ушел в темноту без сопровождающих.

Бару подумала, не присоединиться ли к нему — она ведь тоже соскучилась по парусам. Нет, слишком опасно — во многих смыслах.

* * *

А затем судьбоносный день настал.

Совет собрался в древнем «Доме на холме» — прямо в центре Хараерода. Именно здесь в незапамятные времена мятежная ту майянская воительница водрузила свое знамя. Женщину заворожило то, как знамя развевалось под дуновением свежего ветра, и она воскликнула: «Отдыхайте и пойте — в этих краях будет мир и веселье!»

В зале из сосны и мрамора городские стражники Хараерода приготовили одиннадцать кресел с высокими спинками и одиннадцать стягов над ними. Комета Вультъяг, скальный пик Лизаксу, мельница Отсфира, парус Унузекоме, глиняный человек Эребог. То был мятежный север, а дальше начинались Внутренние Земли: бычья голова Игуаке, переполненный колодец Наяуру, наконечник копья Пиньягаты, блестящий кристалл соли Отра, пронзенный копьем вздыбленный скакун Сахауле.

И раскрытая длань Бару, хотя ладонь на знамени была бледной, как у стахечи, и не имела с ее настоящим цветом кожи ничего общего.