Барышня ищет работу

— Как же мы теперь-то, кто скажет?

Меня тут же усадили на лавку, и дали чашку чаю, и пирог, и каши с маслом положили. И рассказали, что проспала я остаток ночи, весь следующий день, всю ночь и ещё немного. А тем временем разные чиновники совершали всё, что должно — забрали тело Антонии, а про барыню-то, оказывается, сказали, что от той и тела не осталось, как бывает, оказывается. И что её не хоронить будут, а просто сбросят под лёд, что там Михаил Севостьяныч в шкатулочку собрал, он показал. И самый-то ужас — в подвале образовалась дверь, которую до того никто не видел, и за той дверью, на льду и под, как сказали полицейские, заклятьем нашли тела прежних камеристок барыни, и лежали они там, будто живые, только в лицах-то ни кровинки, а некоторые там находились-то уже ой, как давно! Последнюю-то, Танюшу, все они знали — только в сентябре, по словам барыни, уехала замуж, а оказалось, что вовсе и не замуж, а туда, откуда не возвращаются, и барыня ей в самом деле в том помогла!

По словам Антипа Валерьяныча, городские власти пребывали в таком же недоумении, как прислуга в нашем доме. Потому что никак не ожидали узнать такое вот о госпоже Серебряковой, бывшей одним из столпов городского обустройства и благотворительности. Поверенного Софьи не было в городе, должен был вернуться на днях, и ждали его, чтобы выяснить — что там вообще с деньгами, сколько их всего, куда вложены. И понять, что с ними дальше делать.

Я же слушала всё это и понимала — мне самой нужно знать, что дальше делать. Потому что я снова оказалась в положении беззащитной и безработной. И может ли мне как-то помочь моя мифическая сила — я пока не понимала.

Кто-то вошёл в дом с парадного крыльца, затопал в сенях, сбивая снег с обуви. Степан пошёл глянуть, вскоре вернулся.

— Барышня Ольга Дмитриевна, там господин маг до вас пришёл.

— Ой, Оленька, Михаил-то Севостьяныч уже три раза о тебе справлялся — вчера дважды, и сегодня с утреца, — зашептала Агафья.

— Ты, Оленька, ступай, встреть его, а чаю я вам в гостиную подам сейчас, — вторила ей Марфуша.

Что ж, раз человек пришёл, нужно пойти и встретить, да? Он уже успел разместиться в кресле, но поднялся, увидев меня. Ничего демонического, что виделось в нём в ту страшную ночь, сейчас не осталось, это был обычный холёный и улыбающийся Соколовский.

— Рад видеть вас, Ольга Дмитриевна, — улыбнулся он. — Как вы себя чувствуете?

— Здравствуйте, — кивнула я. — Спасибо, уже лучше. Но всё равно — как после тяжёлой болезни. Спала вот почти два дня, — вздохнула я.

— Это правильно, что спали, — кивнул он. — Надеюсь, поели, как встали?

— Да, немного, спасибо.

— Нужно не немного, нужно хорошо.

— Так не выходит пока.

— Значит, постепенно, — улыбнулся он.

Тут Марфуша принесла поднос с чайником, чаем и всяческой снедью.

— Марфа Серафимовна как всегда, — улыбнулся Соколовский. — Благодарю, очень приятно.

— Вы, барин, посмотрите, чтобы Оленька-то наша тоже ела, а то бледная, как снег, всё не опомнится никак!

— Непременно, — рассмеялся Соколовский. — За тем и пришёл, можно сказать.

Мы сели друг напротив друга, и он шевельнул пальцами в сторону двери.

— Можно говорить, не скрываясь, нас не услышат. Скажите, Ольга Дмитриевна, вы видите, что я делаю?

— Я вижу, что вы что-то куда-то вкладываете, так мне это кажется.

— Верно, вкладываю. У вас тоже есть, что вложить, просто вам нужно учиться.

— Так всё это… вправду было?

— Если вы о своей пробудившейся силе, то — было, несомненно было.

— Тогда… куда эта сила делась сейчас? Я совсем не ощущаю никакой силы, только лишь бессилие.

— После стихийного выброса это немудрено. Я вообще удивлён, что вы поднялись на ноги и что-то сами делаете.

— А как? Но у меня кружится голова. И… я плохо помню, что это был за стихийный выброс.

— Ваша сила была глубоко запечатана внутри вас. Живи вы здесь с детства — она показалась бы раньше, скорее всего — сразу после рождения. Но вы по каким-то причинам жили не здесь, окружающий вас мир никак не способствовал пробуждению этой силы. А когда вы попали к нам, то вызволить её оказалось непросто, потому что — возраст. Детям проще, чем взрослым. А так — сила пробудилась от очень мощного агрессивного воздействия на вас, и счастье всех здешних обитателей и соседей, что я учуял ваш всплеск, смог прийти и забрать значительную часть того, что вы тут навыпускали, — улыбнулся он.

— Забрать? Почему забрать? — не поняла я.

— А вы бы предпочли, чтобы оно просто так на улицу вывалилось и там болталось? Облако чистейшей смертной силы?

— Смертной? — я всё ещё не понимала.

— Конечно. Рождение мага-некроманта — это всегда непросто, а если во взрослом возрасте — то и вовсе. У вас там много всего накопилось, за годы жизни-то, — он продолжал улыбаться. — А чтобы всё восстановилось после выброса, должно пройти некоторое время. Есть способы восстановить силы, обычно в ваши годы все маги их знают.

— Наверное, мне тоже нужно их выучить, — вздохнула я.

— Там всё просто, на самом-то деле. Первейшее — сон, еда, баня.

Кстати да, в баню-то я бы сходила.

— Я даже почти всё сделала… кроме бани.

— Сделаете ещё. Но помните главное — не снимайте ваш амулет. Ни при каких обстоятельствах.

— Даже в бане? — усмехнулась я.

— Даже в бане, особенно — если окажетесь там не в одиночку. Сейчас я вам объясню.

Он снова что-то плёл своими длинными красивыми пальцами — я залюбовалась, словно из серебристых нитей каких. Но мне показалось, что мы с ним оба — словно в каком коконе.

— А теперь снимите ваш амулет, — сказал он.

Я глянула на него — о чём вообще речь-то? — но послушалась и сняла.

И едва не задохнулась от окружившего меня серебристого марева. Я очутилась словно в облаке каком, из мельчайших точечек, и ещё каких-то серебристых ниточек. Оно всё шевелилось и обтекало меня, и легко касалось Соколовского, а он смотрел — с доброй улыбкой и восхищением.

— Что… это? — хрипло прошептала я.

— Ваша сила, знакомьтесь, — его глаза сияли… вот прямо сияли.

— Это красиво, но… почему не снимать крест?

— Потому что красиво, но смертоносно. Мне — не вредит никак, но я сам такой же.

Из его раскрытой ладони плеснулось серебристое… что-то, больше всего похожее на щупальце. Коснулось моей руки, моей щеки… Ощущение было странным — волнующим, немного щекотным. Кажется, я забыла, как дышать.

А потом вдруг всё снова померкло перед глазами.

— Ольга Дмитриевна, пробуждайтесь. Пожалуйста. Лёля, да приходите уже в себя, что ж такое, Лёлечка, — слышала я, как сквозь вату, а потом меня поцеловали.