Басни

1821-1823

XVIII. Богач и Поэт

С великим Богачом Поэт затеял суд,И Зевса умолял он за себя вступиться.Обоим велено на суд явиться.Пришли: один и тощ и худ,Едва одет, едва обут;Другой весь в золоте и спесью весь раздут.«Умилосердися, Олимпа самодержец!Тучегонитель, громовержец! —Кричит Поэт. – Чем я виновен пред тобой,Что с юности терплю Фортуны злой гоненье?Ни ложки, ни угла: и всё моё именьеВ одном воображенье;Меж тем, когда соперник мой,Без выслуг, без ума, равно с твоим кумиром,В палатах окружён поклонников толпой,От роскоши и неги заплыл жиром». —«А это разве ничего,Что в поздний век твоей достигнут лиры звуки? —Юпитер отвечал. – А про негоНе только правнуки, не будут помнить внуки.Не сам ли славу ты в удел себе избрал?Ему ж в пожизненность я блага мира дал.Но верь, коль вещи бы он боле понимал,И если бы с его умом была возможностьПочувствовать свою перед тобой ничтожность, —Он более б тебя на жребий свой роптал».

XIX. Волк и Мышонок

Из стада серый ВолкВ лес овцу затащил, в укромный уголок,Уж разумеется, не в гости:Овечку бедную обжора ободрал,И так её он убирал,Что на зубах хрустели кости.Но как ни жаден был, а съесть всего не мог;Оставил к ужину запас и подле лёгПонежиться, вздохнуть от жирного обеда.Вот близкого его соседа,Мышонка, запахом пирушки привлекло.Меж мхов и кочек он тихохонько подкрался,Схватил кусок мясца – и с ним скорей убралсяК себе домой, в дупло.Увидя похищенье,Волк мойПо лесу поднял вой;Кричит он: «Караул! разбой!Держите вора! Разоренье:Расхитили моё именье!»Такое ж в городе я видел приключенье:У Климыча-судьи часишки вор стянул,И он кричит на вора: караул!

1821-1823

XX. Два мужика

«Здорово, кум Фаддей!» – «Здорово, кум Егор!»«Ну, каково, приятель, поживаешь?»«Ох, кум, беды моей, что вижу, ты не знаешь!Бог посетил меня: я сжёг дотла свой дворИ по миру пошёл с тех пор».«Ка?к так? Плохая, кум, игрушка!»«Да так! О рождестве была у нас пирушка;Я со свечой пошёл дать корму лошадям;Признаться, в голове шумело;Я как-то заронил, насилу спасся сам;А двор и всё добро сгорело.Ну, ты как?» – «Ох, Фаддей, худое дело!И на меня прогневался, знать, бог:Ты видишь, я без ног;Как сам остался жив, считаю, право, дивом.Я тож о рождестве пошёл в ледник за пивом,И тоже чересчур, признаться, я хлебнулС друзьями полугару;А чтоб в хмелю не сделать мне пожару,Так я свечу совсем задул:Ан, бес меня впотьмах так с лестницы толкнул,Что сделал из меня совсем не человека,И вот я с той поры калека».«Пеняйте на себя, друзья! —Сказал им сват Степан. – Коль молвить правду, яСовсем не чту за чудо,Что ты сожег свой двор, а ты на костылях:Для пьяного и со свечою худо;Да вряд, не хуже ль и впотьмах».

1821-1823

XXI. Котёнок и Скворец

В каком-то доме был Скворец,Плохой певец;Зато уж филосo?ф презнатный,И свёл с Котёнком дружбу он.Котёнок был уж котик преизрядный,Но тих, и вежлив, и смирён.Вот как-то был в столе Котёнок обделён.Бедняжку голод мучит:Задумчив бродит он, скучаючи постом;Поводит ласково хвостомИ жалобно мяучит.А филосo?ф Котёнка учитИ говорит ему: «Мой друг, ты очень прост,Что терпишь добровольно пост;А в клетке над носом твоим висит щеглёнок:Я вижу, ты прямой Котёнок». —«Но совесть…» – «Как ты мало знаешь свет!Поверь, что это сущий бредИ слабых душ одни лишь предрассудки,А для больших умов – пустые только шутки!На свете кто силён,Тот делать всё волен.Вот доказательства тебе и вот примеры».Тут, выведя их на свои манеры,Он философию всю вычерпал до дна.Котёнку натощак понравилась она:Он вытащил и съел щеглёнка.Разлакомил кусок такой Котёнка,Хотя им голода он утолить не мог.Однако же второй урокС большим успехом слушалИ говорит Скворцу: «Спасибо, милый кум!Наставил ты меня на ум».И, клетку разломав, учителя он скушал.

1821-1823

XXII. Две собаки

Дворовый, верный пёсБарбос,Который барскую усердно службу нёс,Увидел старую свою знакомку,Жужу, кудрявую болонку,На мягкой пуховой подушке, на окне.К ней ластяся, как будто бы к родне,Он, с умиленья, чуть не плачет,И под окномВизжит, вертит хвостомИ скачет.«Ну, что, Жужутка, как живёшь,С тех пор как господа тебя в хоромы взяли?Ведь помнишь: на дворе мы часто голодали.Какую службу ты несёшь?» —«На счастье грех роптать, – Жужутка отвечает, —Мой господин во мне души не чает;Живу в довольстве и добре,И ем и пью на серебре;Резвлюся с барином; а ежели устану,Валяюсь по коврам и мягкому дивану.Ты как живёшь?» – «Я, – отвечал Барбос,Хвост плетью спустя и свой повеся нос, —Живу, по-прежнему: терплю и холодИ голод,И, сберегаючи хозяйский дом,Здесь под забором сплю и мокну под дождём;А если невпопад залаю,То и побои принимаю.Да чем же ты, Жужу, в случай попал,Бессилен бывши так и мал,Меж тем как я из кожи рвусь напрасно?Чем служишь ты?» – «Чем служишь! Вот прекрасно! —С насмешкой отвечал Жужу. —На задних лапках я хожу».Как счастье многие находятЛишь тем, что хорошо на задних лапках ходят! [140]

140

Тема восходит к одноимённой басне Геллерта.

1821-1823

XXIII. Кошка и Соловей

Поймала Кошка Соловья,В бедняжку когти запустилаИ, ласково его сжимая, говорила:«Соловушка, душа моя!Я слышу, что тебя везде за песни славятИ с лучшими певцами рядом ставят.Мне говорит лиса-кума,Что голос у тебя так звонок и чудесен,Что от твоих прелестных песенВсе пастухи, пастушки – без ума.Хотела б очень я самаТебя послушать.Не трепещися так; не будь, мой друг, упрям;Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать,Лишь спой мне что-нибудь: тебе я волю дам,И отпущу гулять по рощам и лесам.В любви я к музыке тебе не уступаю.И часто, про себя мурлыча, засыпаю».Меж тем мой бедный СоловейЕдва-едва дышал в когтях у ней.«Ну, что же? – продолжает Кошка, —Пропой, дружок, хотя немножко».Но наш певец не пел, а только что пищал.«Так этим-то леса ты восхищал! —С насмешкою она спросила. —Где ж эта чистота и сила,О коих все без умолку твердят?Мне скучен писк такой и от моих котят.Нет, вижу, что в пенье ты вовсе не искусен:Всё без начала, без конца.Посмотрим, на зубах каков-то будешь вкусен!»И съела бедного певца —До крошки.Сказать ли на ушко, яснее, мысль мою?Худые песни СоловьюВ когтях у Кошки. [141]

141

Басня была первой из опубликованных Крыловым в печатном органе Вольного общества любителей российской словесности и сопровождена восторженным редакционным примечанием – см. с. 392-393 наст. изд. Современники ставили эту басню в связь с новым цензурным уставом, обсуждаемым в то время, который впоследствии получил наименование «чугунного». Тема басни близка к стихотворению Державина «На птичку» (опубликовано позднее):

«Поймали птичку голосисту,И ну сжимать её рукой:Пищит бедняжка вместо свистуА ей твердят: „Пой, птичка, пой!“»

1821-1823

XXIV. Рыбья пляска

От жалоб на судей,На сильных и на богачейЛев, вышед из терпенья,Пустился сам свои осматривать владенья.Он идёт, а Мужик, расклавши огонёк,Наудя рыб, изжарить их сбирался.Бедняжки прыгали от жару кто как мог;Всяк, видя близкий свой конец, метался.На Мужика разинув зев,«Кто ты? что делаешь?» – спросил сердито Лев.«Всесильный царь! – сказал Мужик, оторопев, —Я старостою здесь над водяным народом;А это старшины, все жители воды;Мы собрались сюдыПоздравить здесь тебя с твоим приходом». —«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?»«Великий, государь! Здесь не житьё им – рай.Богам о том мы только и молились,Чтоб дни твои бесценные продлились».(А рыбы между тем на сковородке бились.)«Да отчего же, – Лев спросил, – скажи ты мне,Они хвостами так и головами машут?» —«О мудрый царь! – Мужик ответствовал, – онеОт радости, тебя увидя, пляшут».Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь,Ещё изволя раз на пляску их взглянуть,Отправился в дальнейший путь. [142]

142

При жизни Крылова печаталась под названием «Рыбьи пляски» в переработанном по требованию цензуры виде и заканчивающейся иначе:

«Не могши боле тут Лев явной лжи стерпеть,Чтоб не без музыки плясать народу,Секретаря и воеводуВ своих когтях заставил петь».

О реальном смысле басни см. с. 381 наст. изд. Схожий сюжет – в басне Хемницера «Путешествие Льва». В настоящем издании «Рыбья пляска» печатается по тексту сохранившегося автографа.

1821-1823

XXV. Прихожанин

Есть люди: будь лишь им приятель,То первый ты у них и гений и писатель,Зато уже другой,Как хочешь сладко пой,Не только, чтоб от них похвал себе дождаться,В нём красоты они и чувствовать боятся.Хоть, может быть, я тем немного досажу,Но вместо басни быль на это им скажу.Во храме проповедник(Он в красноречии Платона [143] был наследник)Прихожан поучал на добрые дела.Речь сладкая, как мёд, из уст его текла.В ней правда чистая, казалось, без искусства.Как цепью золотой,Возъемля к небесам все помыслы и чувства,Сей обличала мир, исполненный тщетой.Душ пастырь кончил поученье;Но всяк ему ещё внимал и, до небесВосхи?щенный, в сердечном умиленьеНе чувствовал своих текущих слёз.Когда ж из божьего миряне вышли дому,«Какой приятный дар! —Из слушателей тут сказал один другому, —Какая сладость, жар!Как сильно он влечёт к добру сердца народа!А у тебя, сосед, знать, чёрствая природа,Что на тебе слезинки не видать?Иль ты не понимал?» – «Ну, как не понимать!Да плакать мне какая стать:Ведь я не здешнего прихода». [144]

143

Платон (1737-1812) – митрополит московский (в миру Левшин), известный проповедник.

144

Тема заимствована из анекдота «Крестьянин из другого прихода» (Спутник и собеседник весёлых людей. М., 1776. Ч. III. С. 5). Басня направлена против П. А. Вяземского, который в своих статьях, стихах, письмах, высказываниях оценивал басни Крылова ниже басен И. И. Дмитриева – см. с. 381, наст. изд.

1821-1823

XXVI. Ворона

Когда не хочешь быть смешон,Держися звания, в котором ты рождён.Простолюдин со знатью не роднися:И если карлой сотворён,То в великаны не тянися,А помни свой ты чаще рост,Утыкавши себе павлиным перьем хвост,Ворона с Павами пошла гулять спесиво —И думает, что на неёРодня и прежние приятели еёВсе заглядятся, как на диво;Что Павам всем она сестраИ что пришла её пораБыть украшением Юнонина двора [145] .Какой же вышел плод её высокомерья?Что Павами она ощипана кругом,И что, бежав от них, едва не кувырком,Не говоря уж о чужом,На ней и своего осталось мало перья.Она было назад к своим; но те совсемЗаклёванной Вороны не узнали,Ворону вдосталь ощипали,И кончились её затеи тем,Что от Ворон она отстала,А к Павам не пристала.Я эту басенку вам былью поясню.Матрёне, дочери купецкой, мысль припала,Чтоб в знатную войти родню.Приданого за ней полмиллиона.Вот выдали Матрёну за барона.Что ж вышло? Новая родня ей колет глазПопрёком, что она мещанкой родилась.А старая за то, что к знатным приплелась:И сделалась моя МатрёнаНи Пава, ни Ворона. [146]

145

Юнонин двор (римск. миф.) – павлин, по легендарному истолкованию, был посвящён богине Юноне, супруге Юпитера.

146

Переработка басни Лафонтена «Сойка, украшенная перьями Павлина», сюжет которой восходит к Эзопу и Федру.

1821-1823

XXVII. Пёстрые овцы

Лев пёстрых невзлюбил овец.Их просто бы ему перевести не трудно;Но это было бы неправосудно —Он не на то в лесах носил венец,Чтоб подданных душить, но им давать расправу;А видеть пёструю овцу терпенья нет!Как сбыть их и сберечь свою на свете славу?И вот к себе зоветМедведя он с Лисою на совет —И им за тайну открывает,Что видя пёструю овцу, он всякий разГлазами целый день страдаетЯ что придет ему совсем лишиться глаз,И, как такой беде помочь, совсем не знает.«Всесильный Лев! – сказал, насупяся, Медведь, —На что тут много разговоров?Вели без дальних сборовОвец передушить. Кому о них жалеть?»Лиса, увидевши, что Лев нахмурил брови,Смиренно говорит: «О царь! наш добрый царь!Ты, верно, запретишь гнать эту бедну тварь —И не прольёшь невинной крови.Осмелюсь я совет иной произнести:Дай повеленье ты луга им отвести,Где б был обильный корм для матокЯ где бы поскакать, побегать для ягняток;А так как в пастухах у нас здесь недостаток,То прикажи овец волкам пасти.Не знаю, как-то мне сдаётся,Что род их сам собой переведётся.А между тем пускай блаженствуют оне;И что б ни сделалось, ты будешь в стороне».Лисицы мнение в совете силу взялоИ так удачно в ход пошло, что, наконец,Не только пёстрых там овец —И гладких стало мало.Какие ж у зверей пошли на это толки?Что Лев бы и хорош, да всё злодеи волки. [147]

147

Предназначалась Крыловым для седьмой книги басен в издании 1825 г., но не была пропущена цензурой и при жизни автора в печати не появлялась (опубликована впервые в журнале «Русский архив», 1867, вып. 3). Предполагают, что в этой басне содержится отклик на дело о вольнодумстве петербургских профессоров. В конце 1821 г. исполняющий обязанности попечителя Петербургского учебного округа Д. П. Рунич доносительски обвинил К. Ф. Германа, Э. С. Раупаха, К. И. Арсеньева и А. И. Галича в том, что читаемые ими курсы напитаны «противным христианству духом». Дело это тянулось в течение нескольких лет (см.: М. Сухомлинов. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. Т. I. СПб., 1889. С. 239-397).

1821-1823

Книга восьмая

I. Лев состаревшийся

Могучий Лев, гроза лесов,Постигнут старостью, лишился силы:Нет крепости в когтях, нет острых тех зубов,Чем наводил он ужас на врагов,И самого едва таскают ноги хилы.А что всего больней,Не только он теперь не страшен для зверей,Но всяк, за старые обиды Льва, в отмщенье,Наперерыв ему наносит оскорбленье:То гордый конь его копытом крепким бьёт,То зубом волк рванёт,То острым рогом вол боднёт.Лев бедный в горе толь великом,Сжав сердце, терпит всё и ждёт кончины злой.Лишь изъявляя ропот свойГлухим и томным рыком.Как видит, что осёл туда ж, натужа грудь,Сбирается его лягнутьИ смотрит место лишь, где б было побольнее.«О боги! – возопил, стеная, Лев тогда, —Чтоб не дожить до этого стыда,Пошлите лучше мне один конец скорее!Как смерть моя ни зла:Всё легче, чем терпеть обиды от осла».