Беглецы

Было полно такого корейско-китайского народа, к которому можно было бы обратиться, но некоторые будут не прочь тобой воспользоваться.

— Ребят, вы давно тут? — прозвучал еще один голос. — Я неделю назад перебрался через реку, чуть мозги не отморозил. Никогда больше такого не повторю!

Услышав этот голос, Чин навострил уши. Пробираясь на ощупь, он осторожно подошел к выходу.

— Хёк, это ты? — позвал он.

— Чин?! — Хёк шагнул в тоннель. — Это ты, ты, шельмец?! Ты здесь?!

— Ну да, я сделал это! — Чин бросился вперед.

Хёк сгреб Чина в медвежьи объятия.

— Поверить не могу, худосочный ты дьяволеныш! Ты жив! Я пришел сюда за тобой! — Он похлопал Чина по спине и повернулся лицом к тоннелю: — Эй, вы все! Этот парень вытащил меня из Едока! Он спас мне жизнь!

— Без тебя у меня ничего не получилось бы, Хёк.

— В этом я не уверен, — усмехнулся тот. — А вот я собираюсь вытащить тебя из этой дыры. Идем на свет, дай-ка я посмотрю на тебя.

Они повернули к выходу из тоннеля, и Хёк крепко сжимал руку Чина, будто не веря, что это действительно он.

— Поверить не могу такому! Это в самом деле ты!

На свету Чин наконец разглядел Хёка: лицо у того было изможденное, волосы — в беспорядке, но он был гладко выбрит и где-то раздобыл пальто.

Чин сияющими глазами смотрел на друга:

— Господи, как я рад тебя видеть, Хёк! Я уж и не знал, увижу ли тебя снова.

— Я не оставил бы тебя на погибель. — Хёк улыбнулся, а потом посмотрел в темный тоннель и уже другим тоном спросил: — Ты… э… ничего о Пэ не знаешь?

Чин покачал головой:

— Я расспрашивал народ, но ничего не узнал.

Хёк опустил взгляд:

— Так я и предполагал.

Они оба умолкли, вспомнив, когда в последний раз были вместе с Пэ и те ужасные минуты в самосвале.

Чин положил руку на плечо старшего товарища:

— Он выберется, Хёк. Он сильнее, чем мы с тобой вместе.

— Я знаю, — вздохнул помрачневший Хёк. — Что же тут поделаешь… — Он уставился на деревья, потом снова посмотрел на Чина. — Ладно, я рад, что ты добрался до тоннеля. Ты только посмотри на себя! Надо же! Один мой знакомый устроил меня на работу в городе.

— Да ну! И кто же этот знакомый?

— Приятель по имени Чон. Это знакомый моего знакомого, которого я встретил во время предыдущей поездки в Китай. Он замолвил словечко, и этот парень приютил меня на несколько дней. У них с женой приют для северокорейских женщин.

— Серьезно? С чего бы им прикладывать такие усилия ради помощи нам?

— Они — китайцы корейского происхождения, может быть, христиане.

— А что это?

— Ну знаешь, они верят в бога и ходят в тайную церковь. Они делают людям добро, помогают им. Чон и его жена помогли уже многим из Чосона. У них есть небольшая фабрика, где женщины могут жить и работать. И они помогали людям выбраться из Китая. Чон принял меня, накормил и устроил на скотобойню в городе. Там я работаю, и это хорошо, а сюда я пришел за тобой.

— Потрясающе! — Чин похлопал приятеля по спине. — Ты спас мою шкуру, брат. Я думал, что не справлюсь.

— Это не Ёдок, друг мой. Я имею в виду, что это, конечно, и не «Хилтон», но ты бы выжил, так или иначе.

Они пошли вниз по склону. Хёк вел Чина по узенькой, едва заметной тропке, сливавшейся у подножия холма с гравийной дорогой, которая больше походила на пришедшую задним числом мысль, чем на четко сформулированное предложение: она никуда не вела. Пока они шли, Чин рассказал другу о китайских фермерах, которые помогли ему найти гору с тоннелем, а Хёк потчевал его историями о том, как он добирался до Чона, его жены и нескольких женщин, которые у них жили и работали. По его рассказам, образовалось небольшое сплоченное общество, безопасное убежище вдали от властей.

— Ты живешь там, Хек? У них найдется еще место?

— Дольше мне там оставаться нельзя. Это было временно. Их приют только для женщин.

— Почему только для женщин?

— Их очень много, но не так много, как нас. — Хёк пожал плечами и сбавил шагу перекрестка. — Здесь мы подождем грузовик и прокатимся на нем до города.

— Хорошо, — ответил Чин, оглядываясь по сторонам. — Ничего, что мы будем стоять вот так, на открытом пространстве?

— Все в порядке, эти дороги они не патрулируют.

Друзья засунули руки в карманы и съежились, стараясь защититься от пронизывающего до костей ветра. Укрыться было негде, и Чин сжал зубы, чтобы они не стучали.

Наконец подъехал грохочущий и дребезжащий грузовик. Не говоря ни слова, Хёк встал на цыпочки, ухватился за борт и перемахнул через него. Чин без промедления последовал за ним, протопав ногами по металлическому днищу кузова. Они подсели к человеку, скорчившемуся под синим брезентом.

— Чин, знакомься, это По, — пробормотал Хёк, откидываясь спиной на кабину грузовика.

Он расправил брезент, чтобы они тоже могли укрыться, но Чину удалось прикрыть только плечи.

— Это чтобы спрятаться? — спросил Чин, прижимаясь к Хёку. Грузовик подпрыгивал на гравийной дороге, и пассажиров подбрасывало под хлопающим на ветру брезентом. — Так куда мы едем теперь?

— На бойню, в Тунхуа, — ответил Хёк.

Тунхуа. Чин вспомнил, что слышал о местных строительных бригадах, и сделал вывод о том, что это весьма крупный город, где есть промышленность. Он откинулся назад и сидел так, пока грузовик мчался мимо ферм и заборов. Наконец поля пропали из виду, тряская дорога закончилась, и начался город.

Грузовик заехал на стоянку и остановился с работающим двигателем. Хёк откинул брезент и выпрыгнул. Чин размял руки, встал, потряс ногами, а потом перебрался через борт кузова, приземлившись на замерзшую грязь, в которой отпечатались его следы. По обеим сторонам улицы стояли старые строения из покрытого ржавчиной металла с раздвижными гаражными дверями. Водитель грузовика припарковался за широкой постройкой из листового металла, с которого кусками слезала бледно-зеленая краска. Через отдушину вырывались облака пара.

Хёк зашел через двойные металлические двери в здание бойни. Чин с По последовали за ним и оказались в большой складской зоне. Там рядами висели мордами вниз свиные туши с растянутыми задними ногами, как будто их подцепили на крюк во время полета. Шкура розовела, как кожа у младенцев. Хёк на ходу обратился к паре человек и направился к стене, возле которой сидело несколько мужчин в коричневых полиэтиленовых фартуках и черных резиновых перчатках. Он о чем-то заговорил с ними, поглядывая на Чина и По, которые стояли возле висевших свиных туш, не зная, что делать.