Беглецы

Двое рабочих принялись толкать туши, которые стали передвигаться по расположенным на потолке рельсам в сторону стального прилавка в дальнем конце помещения. Другие работники заняли места возле разделочных столов. Вооружившись специальными пилами, они включили их, чтобы проверить, хорошо ли те работают. Потом мужчины снова положили пилы и, засунув руки за нагрудники фартуков, застыли в ожидании.

Чин услышал свинью прежде, чем увидел. Она безумно визжала и упиралась, пока ее тащили к бетонному стоку. Мясник толкнул ее бедром, чтобы она встала ровно у включенного генератора тока. Через деревянную изгородь были перекинуты большие металлические щипцы. Ловким движением мясник прижал свинью к загородке, протянул руку за щипцами и приставил их концы к голове животного, прямо за ушами, после чего дал разряд. Раздалось громкое «бззт», и свинья обездвижела. Двое парней оттащили ее, а тем временем на подходе к загону было уже следующее животное. Убитую свинью подняли на дорожку из стальных роликов и толкнули в шпарильный чан, где ее закрутило, завертело, отчего бледная шкура постепенно стала приобретать розовый оттенок, как кожа температурящего младенца. Через несколько минут щетина начала сворачиваться и отваливаться, а потом двое мужчин вытащили тушу из воды.

До этого момента Чин никогда не видел, как убивают кого-нибудь крупнее крысы. Эти свиньи были тяжелее человека. Их тела казались гладкими и эластичными, а кожа напоминала человеческую. Словно завороженный, Чин с ужасом наблюдал за тем, как люди протыкали тушу. Это напомнило ему о мертвых в исправительно-трудовом лагере Едок, где надзиратели подбирали трупы и бросали в мусорные контейнеры, откуда торчали конечности. Такова была жестокая правда смерти тела.

Увидев, как работники сталкивают очередную свинью в шпарильный чан, Чин ощутил приступ тошноты. Он кинулся к мусорной корзине, и его вырвало волокнами соевых бобов и слюной. Вытерев насухо рот, он встал в стороне, наблюдая за работниками у конвейера — за этими безликими фигурами в черных фартуках и перчатках, воевавшими со свиными трупами. Кто из этих людей был перебежчиком из Северной Кореи? Сколько их прячется здесь, в этой огромной стране? Такая ли судьба предначертана всем изменникам, вынужденным жить в китайском подполье?

Удастся ли ему заработать себе на жизнь и устроиться здесь? Чин подумал о Судже и о том, есть ли у него надежда на воссоединение с ней. У него не было никакой возможности вернуться в Пхеньян, чтобы навестить ее или свою семью в Янгдоке. Сможет ли он выполнять эту работу, чтобы накопить достаточно денег и отправить ей? Так Чин размышлял, стоя возле вешал для туш, когда на скотобойне появился крупный мужчина в темно-синем пуховике и ботинках. Тяжелой, неуклюжей походкой он зашагал к шпарильным чанам. Остановившись возле одного из них у третьей линии, мужчина снял с головы мокрую вязаную шапочку и принялся считать работников возле конвейера, тыкая пальцем в воздух, потом так же проверил вторую линию.

— Какого черта тут творится? — недовольно проговорил он, глядя на Чина, По и еще нескольких парней. — Кто они? — спросил он у Хёка.

— Новенькие. Хорошие ребята, — ответил Хёк по-китайски. — Сильные, прилежные работники. Хорошие.

— Хорошие или нет, мне не нужны здесь еще нелегалы. Я тебе сказал, что мы больше не можем их сюда ставить. В магазине Люна была проверка, и посмотри, что вышло! — разъярился мужчина. — Ему пришлось в общем заплатить сто тысяч юаней! И его закрыли на неделю. — Он оглядел Чина и остальных, а потом махнул пальцем в сторону двери: — Выметайтесь?

— Сегодня они нам нужны, начальник. У нас нехватка, — запротестовал Хёк.

— Без них обойдемся.

— Не обойдемся. Линия забьется.

— Убирай их отсюда, или я вас всех выкину, — пригрозил начальник.

Хёк сделал шаг вперед, понизил голос и отвел его в сторону, что-то объясняя.

Чин опустил голову и вжался в стену. Он посмотрел на По. Тот поднял бровь, но промолчал.

Через несколько минут Хёк вернулся к ним:

— Простите, ребята, но вам придется выйти. Я должен остаться здесь до конца смены, а вечером мы отвезем вас обратно в тоннель. Простите, что так вышло.

Чин сник.

— Тебе придется уйти, иначе мы все лишимся работы.

— Хорошо. — Чин кивнул, повернулся и поплелся к двери вместе с По и остальными.

По засунул руки в карманы и сердито пнул мерзлый гравий:

— Зачем он нас вообще привез? Вы же слышали начальника? Он вообще не любит «северян».

— Я думаю, он надеялся устроить нас на работу, — пробормотал Чин.

— Везде одно и то же. Тебя вытуривают, потому что боятся проверок, буркнул По, качая головой.

Они вышли из проулка и зашагали вдоль неширокой улочки. Мимо с шумом пронесся автобус из Харбина, обдав их волной дизельного выхлопа.

— Слушайте, — оживился По, — нам надо поехать в Харбин. Там есть порт. Здорово повезет, если удастся устроиться на корабль. Это хорошие деньги и безопасно. Или можно найти девочек и заключать сделки. Вы видели, сколько девчонок в тоннеле?

Чин с подозрением взглянул на него:

— Что значит «заключать сделки с девочками»?

— Сделки с торговцами. Они предлагают хорошие деньги, а девчонки получают крышу над головой.

Чин пристально посмотрел на По, не вполне улавливая ход его мыслей, но чувствуя, что в этих словах кроется что-то недозволенное. Чин вспомнил о женщине на высоких каблуках, приходившей в тоннель в поисках девушек, и то, как расспрашивала его о девушках жена фермера.

— И зачем же столько народу хочет получить наших девочек?

По пожал худыми плечами. Они поднялись под курткой, как под панцирем.

— Китаю нужны женщины, у них не хватает своих… поэтому они платят за них деньги.

— Ты имеешь в виду, что девушек Чосона продают китайцам?! — поразился Чин.

— Их сводят с мужьями, — поправил его По. — У них появляется дом, жизнь, а кое-кто из них даже получает возможность отправлять деньги родным.

— Да как ты мог вообще предложить такое?!

— Для женщин не так уж много возможностей.

Я имею в виду, что многие так и поступают.

— И ты пытался заниматься этой дрянью? — спросил он у По.

— Чем?

— Продажей девушек.

— Нет, но один парень по кличке Сержант знает тех, кто занимается, — сказал По.

Они приближались к зоне закусочных, торговавших лапшой и шашлычками. От запаха жареного мяса и супа у Чина заурчало в животе. Обходя сложенные возле магазина штабелями коробки с крышками и другую пластиковую утварь, он поинтересовался:

— Откуда ты его знаешь?

— Мы познакомились с ним в Тунхуа. Он посредник, помогает людям бежать. И таких, как он, много. Иногда они тоже приходят в тоннель. Да, черт возьми, его знает Хёк! Все знают.

— Все, — коротко повторил Чин, не сводя глаз с По и прикидывая, насколько тот может быть склонен к громким заявлениям. «Все» могло означать одного человека, а могло и вовсе никого.

Он потянул парня в сторону, давая дорогу мужчине с двумя большими пакетами, который сердито выругался, пытаясь обойти Чина и По. Огромное количество людей на тротуаре толкалось, не обращая внимания на сновавшие среди пешеходов и машин мопеды. Народ был одет в теплые вещи по размеру: ярко-синие спортивные куртки, темные, сверкающие серебряными и золотыми пуговицами шерстяные пальто с меховой отделкой и пронзительно желтые дутые пуховики. А какими упитанными казались женщины со свежими круглыми щечками! Было видно, что эти люди хорошо питаются и живут нормальной жизнью. Чин вспомнил о свиньях на бойне, и ему стало ясно, где те потом оказываются — не иначе как в желудках этих граждан.

А дома его родные до сих пор голодают и живут в суровых условиях, тогда как здесь обычный гражданин ест мясо, пользуется электричеством и ездит на машине. Непонятно, что мешает северокорейцам жить так же. Как Великий Руководитель мог утаивать все это от собственного народа? Как Чин мог посвятить жизнь Вождю, который изгнал его из страны и разлучил с родными из-за мешка кукурузной муки? Чин почувствовал себя как пойманная за хвост рыба, которую разрезали и выпотрошили. Его жизнь вдруг потеряла всякий смысл.