Белая ведьма Азеила

— Я не лгала ни в чем! — чуть не плача, ответила Трилл. — Кроме того, что я — девушка. И несколько старше, чем пыталась показаться. Все остальное — правда. Не злись на меня, прошу, Пэн! Это по-прежнему я…

— Он не злится, — Вейлана подошла к ним и приобняла девушку за плечи. — Он обижен. И безумно счастлив. Не так ли, Пэн?

Королева смотрела на него уверенно и открыто, и парень стушевался, отвел глаза и не сумел солгать:

— Да. Счастлив.

Потому что то, что он полагал несбыточным, вдруг стало возможным. Вейлана видела, как смотрит на своего юного друга ее солдат, с какой нежностью и печалью, как привязался к мальчишке не понимающий собственных чувств парень. Пэн полагал неестественной эту свою привязанность, тщательно скрывал и полагал, что судьба жестоко подшутила над ним, позволив полюбить того, от кого он никогда не посмел бы потребовать ответных чувств. Само собой, осознание, что препятствие, которое он считал непреодолимым, в одночасье исчезло, делает его счастливым.

Но Вейлана не сомневалась — он еще долго будет обижен на Трилл за то, что она так мучила его. Но обязательно простит. Потому что она совершенно искренне отвечает на его чувства взаимностью.

Главное, чтобы у них было время разобраться в своих чувствах.

Вот только времени у них совершенно не осталось.

Лязгнул засов, и дверь распахнулась, впуская големов. Вейлана не успела опомнится, как ее уже схватили и грубо потащили прочь из камеры. Следом за ней, даже не заметив их попыток сопротивления, повели Пэна и Трилл. Королева довольно легко определила, куда их ведут — в тронный зал. Могла ли она подумать, что однажды войдет в свой тронный зал вот так — измученная, избитая, в обтрепавшейся одежде, совсем не предназначенной для этого места? Пленница, и все, что остается — держаться с достоинством. Хотя оценить это может только один человек — если его еще можно так называть.

Он сидит на белоснежном троне, кажущемся ослепительным на фоне его темных одежд. Черный колдун, злой гений Азеила, единственный в мире носитель дикой магии. Она вьется вокруг него невидимым простому глазу туманом, злая, голодная, желающая поглотить этот мир.

Зал заполнен — не только големами; здесь есть люди, часть одета в военную форму армии колдуна, часть — в роскошные одежды придворных, но это придворные других королевств. Авендеймцев здесь нет и быть не может — они все томятся в зачарованном пространстве за пределами этого мира.

Быть может, сегодня они обретут свободу. Едва ли колдун повторит свою ошибку и подарит ей жизнь до рассвета.

Вейлана не позволила отчаянию взять над собой верх. Она не одна, а потому нельзя падать духом.

Попытка высвободиться, чтобы гордо выпрямиться перед лицом врага, ничего не дала. Голем держал ее крепко, до боли стискивая руки за спиной. И все же Вейлана смотрела на колдуна бесстрашно.

В его непроницаемых глазах не отражалось ничего. Ни единый мускул не дрогнул на его лице; колдун молчал. И в зале царила необычайная для такого скопления народа тишина, все будто чего-то ждали, и девушке совсем не нравилось происходящее. Даже с учетом ее положения все это выглядело очень и очень странно.

А затем двери зала распахнулись, и на пороге возник Кларий.

При виде него, живого и здорового, Вейлана обрадовалась. Но в следующий миг ее сердце сжалось от дурного предчувствия.

Он был одет в ту самую форму, в какой она увидела его впервые. Столь же красивый — и столь же бесстрастный. Черные глаза совершенно непроницаемы, как и у того, кого он считает отцом, а взгляд холоден и равнодушен. Даже столь привычное высокомерие покинуло безразличное его лицо.

Кларий зашагал вперед, никого не удостоив взглядом. Он прошел мимо Вейланы, словно ее здесь и не было — и остановился напротив трона.

— Ты разочаровал меня, сын, — глубокий голос колдуна разнесся по залу.

Плавно Кларий опустился перед ним на колени:

— Я сожалею, отец. И готов понести любое наказание.

Безжизненный его тон поразил Вейлану едва ли не больше, чем слова. Во все глаза она смотрела на Клария — и отчаяние пробиралось в ее сердце.

Невыносимо видеть его таким. Всегда гордого, самоуверенного — на коленях. С заведенными за спину руками, с опущенной головой, так, что отросшие волосы скрывают лицо — равнодушное, лишенное какого-либо выражения.

— Встань, сын. Не пристало моему наследнику столь униженно выказывать раскаяние.

В голосе колдуна Вейлане послышалось торжество. Вопреки своим словам, он наслаждался униженным видом юноши. Но Кларий послушно поднялся с колен — одним медленным, все столь же плавным движением, и весь вид его выражал покорность так же, как прежде демонстрировал своеволие.

Голову он так и не поднял.

— Докажи мне свою преданность, сын. Убей ее.

Черный колдун встал с трона и вложил в его руку меч. Обычный клинок, простая рукоять, никаких инкрустаций и гравировок. Кларий без возражений сжал меч в руке, медленно обернулся и, словно во сне, направился к Вейлане.

Он шел, не поднимая глаз, и это вовсе не выглядело так, будто он собирается взбунтоваться против воли того, кого называет отцом. Он приближался, чтобы убить.

— Кларий, — неверяще прошептала Вейлана, наблюдая за его приближением.

Это просто не могло происходить на самом деле. Сколько раз он был единственным, кто стоял между ней и смертью, сколько раз защищал ее, не думая о себе — бесстрашный и злой мальчишка, всегда поступающий по-своему, не терпящий над собой власти иной, кроме собственных желаний.

Сейчас его не узнать. Яростное пламя, всегда пылавшее в его глазах, погасло, подернулось безжизненным пеплом, сквозь который едва пробивался пустой, безразличный ко всему взгляд.

— Кларий…

Он словно и не услышал. Замер в шаге от нее, поднял руку с зажатым в ней мечом и одним резким движением вогнал его Вейлане в грудь.

Больно. Как же больно. Но намного больнее видеть, как он отказывается от всего, чего добился таким трудом. Он сделал свой выбор.

И как же печально, умирая, сознавать, что выбрал он не ее.

20

Кларий места себе не находил, пока Вейлана спала после уничтожения источника. Он боялся, что девушка не сумела справиться с дикой магией, и то, что он увидел, прежде чем Вейлана потеряла сознание, лишь показалось ему. Теперь, когда он больше не скрывал от себя, что именно испытывает к Вейлане, Кларий не мог даже мысли допустить потерять ее. Его больше не беспокоило, что она никогда не будет с ним — главное, чтобы она была жива.

И, когда она проснулась — каким же облегчением и счастьем оказалось увидеть, что Вейлана осталась сама собой. Прекрасная и недоступная, как всегда. И все такая же милосердная: она простила Гвидо его трусливую выходку. Вот только слышать об этом по-прежнему больно.

А Вейлана будто и не замечает. Совершенно легкомысленно обещает, что все будет хорошо — и буквально добивает этим беспечным тоном, упомянув непонятные искры, которые померещились ей в его глазах. Нравятся… Неужели ей хоть что-то в нем нравится?

Ошеломленный этим признанием, он еще долго оставался в экипаже. Увы, это не помешало ему слышать все, что происходит снаружи… Вейлана так легко и просто перешла на ты с трусом, бросившим ее на произвол судьбы. Кларий едва ли сумел бы объяснить, почему его это задело. Невольно он сравнивал себя с Гвидо — и в собственных глазах проигрывал ему. Что такое мимолетная трусость по сравнению со всеми преступлениями, которые совершил темный рыцарь? И Вейлане не важна внешность, она видит суть. А когда Гвидо полюбит ее, она окажется в безопасности.