Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

ПОД ЗНАМЕНЕМ

Полно мучиться, мать, Плакать вместе с отцом, Что Винцулю не встать, Что убит он врагом, Что он шел средь друзей, Знамя красное нес И кричал: «Царь-злодей, Много ль выпил ты слез? Кровью залит ты весь, — Кровь сосешь ты из нас! Мы со знаменем здесь, Мести близится час! Штык долой! Саблю вон! Не стреляй в нас, солдат! От присяги Гапон Отрешил тебя, брат!» — «Пли!» — в ответ закричал Капитан на коне, И солдат задрожал,— Грянул залп в тишине. Зашатался Винцуль, Но не бросил древка. Тут штыками патруль Приколол смельчака… Мы увидели: бьет Кровь Винцуля ключом,— Как кропилом, народ Окрестила кругом… Гроб простой на руках На кладбище несут, Гроб — в цветах и венках, И за гробом идут И солдат, и бедняк, И разъевшийся пан, И бездомный босяк, И… палач-капитан. Он шагает, скорбя, И в лице его дрожь, Проклинает себя, На себя не похож: «Я убил, я пролил Пролетарскую кровь, Душу я погубил, Заплатить я готов!» Капитан не стерпел — Отравился простак; А народ осмелел, Поднял выше свой стяг. И идет и, горя Правым гневом, поет, На врага, на царя Миллионы ведет. Не погиб наш Винцуль,— Он живет среди нас… Устыдился патруль, Не поднять ему глаз. Да! Солдат уж не тот, Что тогда в нас стрелял! Капитан не живет, — Он его б не узнал. Непослушный солдат Офицеру кричит: «Я народу сын, брат!», К демонстрантам спешит. А прикажут стрелять В знамя красное — он Усмехнется, и, глядь, Пулей воздух сражен… Люди, гневом горя, С красным флагом идут, На врага, на царя Руку мести несут. Всё теперь решено, Люди видят зарю, И во взорах одно: «Время сгинуть царю!» Октябрь 1905

ВЕРА БЕЛОРУСА

Верю, братцы: скоро станем Мы людьми и сбросим сон; На свет божий ясно взглянем, Век напишет нам закон. Не чернилами он пишет И в архивы не сдает, — Нет, он к ниве нашей вышел И наш пот на ниву льет. И землица плодородит, Рожь зернится, будет хлеб! Так живем, а всё ж в народе Кто-то шепчет: «Встань, кто слеп!» Верю, братцы, в нашу долю, В нашу силу верю я, Закалилась наша воля И в сердцах огонь, друзья! Мы — из камня, с волей твердой, Из железа мы, из стали, Нас огнем калили в горнах, Чтоб еще сильней мы стали. И теперь мы из гранита, А сердца из динамита, Руки сильны, грудь сильнее, Надо цепи рвать скорее! Октябрь или ноябрь 1905

ДОБРЫЕ ВЕСТИ

Друзья! К нам слово о светлой доле, Как зов на битву, летит с востока; Нам птицы звонко поют о воле, Над каждой хатой кружась высоко. Людей сплотило святое слово; Союз наш братский не разорвать! В сраженье мужа послать готова Жена и сына — родная мать. Старик с винтовкой идет в дружину, И внук за дедом в отряд спешит; Отважный хлопец, простясь с девчиной, На баррикаде, в огне стоит… Мужайтесь, братья! Заря восходит, И весть, как песня, дошла до нас, Что миллионы идут к свободе, Что близок, близок победы час! Друзья! Бессмертна народа сила,— Великой жертвы не избежать. Чтоб солнце счастья всегда светило, Нам нужно тучи скорей прогнать! Декабрь 1905

ПЕРЕД НОВЫМ ГОДОМ

К концу подходит год кровавый. Часы пробили. Ночь темна. Хожу по комнате. Отравой И холодом душа полна. В углах мерещатся скелеты, Еще стекает кровь с костей… Страшна была година эта, Грядущая пора — страшней! Мне чудится большое поле, На нем — народ. Ах, слышу крики! Людей казаки режут, колют, В детей они вонзают пики; Вот мать над мертвым сыном бьется, Слезами раны обливает, Но залп над полем раздается — И пуля женщину сражает; Старуху лошадь затоптала; Вон — юноша лежит без рук… Ах, льется кровь рекою алой! Ах, боже правый, сколько мук! В стране бесправия и горя Вскипает гнев и гром растет. Самодержавной волчьей своре Народ рабочий смерть несет. Сжимает царь кулак злодейский, — Озолотил он подлых слуг: Еще послушен полк гвардейский, Еще свирепствуют вокруг Солдаты царские, жандармы, Еще кичатся юнкера… Но луч уже проник в казармы! Придет желанная пора — И рать, как море, к трону хлынет, Штыки к сатрапам повернет, Сам Витте в страхе пост покинет… Я вижу, добрый будет год! Я знаю, быть богатым всходам Там, где кровь людей текла. С Новым годом, с грозным годом! Бей, народ, в колокола! Декабрь 1905

РАЗОХОТИЛСЯ

Вот был бы я социалист, да и ружье имел, То я б так взгрел Стражников, земских, становых и прочих собак! А так — один кулак! Приходят социалисты, листовки тычут, Бунтоваться кличут, А дали б только пороху хоть горстку, Пистолет, винтовку,— Отдал бы последнюю рублевку За пули и дробь. Так то племя проклятое въелось в кости, Такой нагнало злости, Что сладу нету… Становой — пан, а земский — важней стократ, А кто наихудший гад — Так стражник из Заполья! А что б ему — недоля! Было б кому губить свет, А чтоб его сгинул след! Пас свиней этот шкода У соседа Петра Сороки два года, Потом в кучера пошел к начальникам нашим, А теперь царским стал стражем. Стражник, шутите, — сила, А хоть бы тебя болячка задавила! Хоть бы тебя разорвало в клочья, Хоть бы покоя не знал ни днем, ни ночью, — Так ты мне осточертел, В холодной из-за тебя я сидел! Набрехал, накрутил, дали медаль; Только то, что ружья не имею, — жаль, Но не бойся, я не сплошаю, как дам, Аж брызги полетят, поленом по мозгам! Не жить тебе, гаду, — Ужель нет с этими шельмами сладу! Глянь и там и тут, Что ни день их бьют, Начиная с Сената, Вплоть до стражников, ихнего брата, То бомбой, то из пистолетов, Что ни день — меньше эполетов. Хоть эту дрянь и разводит царь, А корми их пахарь, как встарь,— Попросту мужик. Известно: каждый из царских слуг привык — Мало им пенсий! — грабить мужика. И чем проворней у них рука, Тем чины быстрей идут. Гляди, министр он, генерал,— А за что? За то, что, как по-русски говорится, воровал. А мужик — так за вязанку дров Сиди пять годков. И нас, не хотевших водочку пить Да налоги платить, Так казаки пороли, Что и в пекле жару не зададут нам поболе. Меня и еще двоих в острог Засадили потом на недолгий срок. Словно в костеле, сказал бы я, там Набилось народа, пока мы сидели. Ксендзов туда — и был бы там храм. Впрочем, всё ж одного мы имели: Ну и славный был человек, Не забыть мне вовек! Когда началась в тюрьме голодовка, Под конец мы такими хилыми стали, Что всё время спали; Только ксендз да еще солдат Как запоют «Марсельезу», брат, Так поневоле мы все встаем И разом песню поем. Выпустили меня, а ксендз так там и остался. Со слезами он со мной расставался, Поучал, просил, кричал мне вослед: «Не робей, Петрусь, знай, на тот свет Кого надо спровадь, А не то минует тебя благодать; Мы тебе сниться будем, Коль не станешь мстить этим людям!» Так вот я, Петрусь, спасаючи душу, Приказ не нарушу, Выполню вмиг. Мне б дробовик, Пороху иль пистолет, И проложу я тотчас след. Наведу порядок не малый, Чтоб досталось не только стражнику, становому Или там генералу, Но и губернатору нашей губернии! 1905

ВАМ, СОСЕДИ

Вам, соседи, куманечки, Белорусы-голубочки, Песнь пою я год за годом,— Запоем же всем народом. Сложим, люди, вместе песню, — Прозвучит она чудесней; От рожденья шар земной Песни не слыхал такой! Сколько голосов! Мильон Вмиг, в единый слившись стон, Грянет песню. В песне — труд, Счастье, волю, жизнь найдут. Мы от века, братцы, спали,— Дружно петь впервые стали! 1905

МОИ ДУМЫ

Хочу я быть зерном пшеницы, Взойти на сельском поле, Зазолотиться, без метлицы, Дать людям хлеба вволю! Хочу я быть рекою быстрой, Родной измерить край, Тех — напоить, тех — искупать, А где — укрыться в гай! То зашуметь, то зашептать, То смолкнуть в сладком сне, Сорваться с места, вновь гулять, Огнем кипеть на дне. Да так взыграть и разъяриться, Чтоб до неба достать, Снять с неба солнце, вниз спуститься И света людям дать. Пролагая путь к свободе, К счастью звать, борясь с судьбой, Думать всюду о народе, Видеть всюду край родной; Иль сверкающей росою Каждый тронуть стебелек, Иль обняться так с землею, Чтоб никто разнять не смог! Ну, а если ветром стану, — Над морями полечу, Мчаться бурей не устану И на месяц вдруг вскочу. Или, к звездам взмыв с размаху, Как кресалом проведу,— Месяц задрожит от страха, Словно чувствуя беду. «Ты откуда, что ты хочешь, Чего воешь и шумишь?» — «Я — посланец, вольный ветер, Прилетел на суд вас звать! Край сиротский наш не светел, Там доколе людям спать? Я там бился и кружился, Много хаток развалил, Но доныне не добился, Чтоб народ заговорил!» 1905 или 1906

НАД МОГИЛОЙ

Над могилой встану дубом, Расскажу собратьям любым О судьбе их, о свободе, — Песней стану я в народе! Стану дудкою пастушьей, Песней растревожу души; Спросят все в родимом крае: «Что за музыка такая? Что же будет, что же будет, Коль подхватят песню люди!..» Остры зубы, точно пилы, Колют, режут, тянут жилы, Раскаляют, мигом студят, Кличут старых, малых будят. Вскрикнут все, душой пылая: «Что за музыка такая? Что же будет, что же будет, Коль подхватят песню люди!..» Лист дубовый — под хлебами, Желудь мелют жерновами, А где с дуба хоть пылинка — Затрясешься, что осинка; А где дудочки звучанье — Люд спешит, как на гулянье, Удивленно вопрошая: «Что за музыка такая? Что же будет, что же будет, Коль подхватят песню люди!..» 1905 или 1906

МОЙ САД

Мой сад стоит под белым цветом; В стыдливой красоте нарцисс, Сирень склоняется букетом, Кусты тюльпанов разрослись. Цветет левкой, пышна рябина, И вишня словно в молоке, А там — смородина, малина И юный граб невдалеке. Люблю мой сад порою вешней, Когда поет в нем соловей, Когда в цветенье ветвь черешни И гуд пчелиный всё смелей. Люблю мой сад я утром мая,— Он светлою покрыт росой, В нем липа шепчет вековая, В нем слышится «ку-ку» порой. Люблю мой сад под белым цветом… Люблю, что зелен он потом, Что груши созревают летом, Что труд не затихает в нем. Люблю в саду встречать и осень: Отяжелевший плод красив, Теряют хвою ветки сосен И золотятся листья слив. Люблю мой сад зимой чудесной, Когда в кристаллах он дрожит И дятел, сев на ствол древесный, О стуже песенку стучит… 1905 или 1906

ЛЕС

Высокий лес, шуми, скрипи, Росу сбирай, В реку вливай; Грибы расти, Не дай цвести Цветам печали. Зеленой дали Неси свой день, Клади на пень В гирляндах мох, — Стели постель, Чтоб каждый мог Прилечь, уснуть! Высокий лес, ты слышишь гром, Ревущий яростно кругом? Ты видишь: в дупла скрылись птицы, На тучу туча с гулом мчится. Гром грянул, Молнии сверканье — И черным углем стал орех. А вот и град, как наказанье, А вот в лесу, пугая всех, Гроза раскалывает дуб. А вот, безжалостен и груб, Вихрь клонит ели над тропою. А вот, прикрыв гнездо родное, Птенцов пищащих Спасает аист. А вот, под бурею склоняясь, Малина ветки простирает. Дрожащий заяц пробегает. Град на цветах всех пчел побил, С листвы букашек пестрых смыл. В лесу всё прячется, дрожит, Лес помрачнел и стал суров. По веткам шум; Гроза — как штурм, На землю лег листвы покров. Высокий лес, дремучий лес, Ты бел под кровлей синей. Денек морозный… Березы, сосны Одеты в иней, Ждут святок ныне. Ветвистой елки Темны иголки, Дуб полусонно Склонился к клену. И куст калины Прижался к длинной, Трухлявой колоде. Затихли песни В листве черешни. Не в пору птице Теперь гнездиться,— Суровы стужи… Но птичья стая Летит другая Из-за Дуная (Теплей нет края!). Сойка зимует, Глухарь токует, Дятел клюв точит, Сова хохочет; Воробей у хаты, Мусорщик чубатый, Да сестра-синичка — Наши гости зимою. 1905 или 1906

БУНТОВЩИК

Снег вокруг. Мороз ярится, И скрипят от стужи санки. Погоняя Сивку, мчится Наш Тамаш из Мураванки. Что ж он так спешит до хаты, Не жалея лошаденку? Может, заждались там сваты? Может, там грустит девчонка? Может, там поют да пляшут? Может, скрипка там играет?.. Он кнутом всё машет, машет, Сивку хлещет, погоняет… Доскакал Тамаш до тына, Мигом пробежал сенями. «Мать, отец, простите сына, Дайте распрощаться с вами! Женка милая, Гануля, Обо мне тужить не надо. На тебя еще взгляну ли, Ласточка моя, отрада? Сын, прости! Тебя, бедняжку, Некрещеным я покину. Будет голодно и тяжко, Может, станешь есть мякину. Проклинать судьбу ты будешь, Может, в батьку камень кинешь, Может, мать свою забудешь… Честным будь, иначе сгинешь! Мне б тобою любоваться, Мой сыночек ненаглядный! Но куда ж, родной, деваться Нам от власти беспощадной? Кандалы нам надевают, Без суда и вздернуть могут…» Тут Тамаш, слезу глотая, Через дверь — и в путь-дорогу… Январь или февраль 1906