Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Да нет, какое там... Обычный мужской шовинизм, мы это в школе проходили. Единственно - если решите заявить что-то подобное публично, полистайте перед этим Моральный кодекс. Так, на всякий случай, чтобы не было вопросов, если морду набьют.
– Хиля!
– я не знал, засмеяться мне или просто увести ее от греха подальше.
"Первая Грузовая" - прозвучало в динамиках. Поезд затормозил, и мне показалось, что Зиманский сейчас встанет и выйдет из вагона, во всяком случае, он сделал такое движение. На лице у него появилась гримаса то ли обиды, то ли раздражения, и Хиля - я видел - усмехнулась, довольная.
За шесть лет нашего досвадебного знакомства
Однако - двери закрылись, а Зиманский остался. Положив ногу на ногу, он вынул из своего плоского дерматинового портфеля сложенную газету "Статистический вестник", развернул ее и стал внимательно читать. Мы молчали. Хиля глядела в окно, подперев кулаком щеку, я тоже от нечего делать уставился на красно-кирпичную громаду "Металлурга" (в народе - "крематория") с тремя орденами на фасаде, закрывающую половину неба за железнодорожными путями. Трубы, как всегда, выдыхали огромные клубы темно-серого дыма, плотного, как каучук. Дым вливался в небо и пачкал чистые облака, но все-таки облачная белизна оказывалась сильнее и поглощала грязь без остатка.
Прошло несколько минут. Хиля поерзала на месте и кинула неуверенный взгляд на нашего непрошеного попутчика. Это тоже в ее характере: если человек долго молчит и не надоедает, она начинает нервничать.
Я улыбнулся и легонько толкнул ее коленкой, глазами указав на Зиманского. Она тоже улыбнулась и отвела со лба недавно подровненную русую челку:
– И что говорит статистика?
– По поводу чего?
– парень поднял глаза.
– Ну, хотя бы по поводу электричек.
– Электрички?.. так... ну, вот. За первые два квартала текущего года введено в строй четыре новых локомотива и двадцать семь вагонов, списано в металлолом - один локомотив и девять вагонов. Отремонтировано в общей сложности шестьдесят три километра путей, из них с полной заменой полотна - четырнадцать, с заменой полотна и электрооборудования - пять целых и три десятых.
– Как интересно, - Хиля вытянула ноги и откинулась на спинку сиденья.
– А вы знаете, - Зиманский сложил газету, - что в черте города на настоящий момент проживает сто двадцать семь тысяч триста четыре девушки в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет?
– Ну и что?
– Вы из них - самая хорошенькая.
– А мужчин того же возраста сколько?
– поинтересовался я.
– Сто тридцать четыре тысячи двести двадцать девять.
– Вы придумываете, или у вас память такая?
– удивилась Хиля.
– В том-то и фишка, что память!
– розово улыбнулся Зиманский.
– Вы думаете, как я вдруг из рабочего комбинезона выпрыгнул? Из-за нее, из-за памяти! Я же - идеальный статистик!
– Да-а...
– Хотите, я назову вам серийный номер радиоприемника, установленного в служебной машине, на которой вы ехали на свадьбу?
– Верю, верю!
– моя жена махнула на него рукой, засмеялась.
– Везет людям. Мне бы такую память! А то вечно что-нибудь забываю.
– Увы. Я - еще больший растяпа. Помню только цифры, - Зиманский убрал газету в портфель и сложил руки, на манер беременной женщины, на животе.
– А что еще нужно статистику? Цифры, и ничего больше. Вот и вырос, можно сказать.
– От вас жена-то не стонет?
– Хиля прищурилась.
– А нет у меня жены!
– Что так плохо?
Вам лет-то уже порядочно. Или вы - "непродленка"?Зиманский весело рассмеялся:
– Интересный какой термин! Впервые услышал. Кстати, в среднем, из ста заключаемых браков тридцать восемь не продлеваются на второй срок. Почти половина!
– Тридцать восемь - не почти половина, а чуть больше трети. И это нормально.
Они помолчали, меряя друг друга оценивающими взглядами, потом Хиля склонила голову набок:
– Вас как зовут-то? Я же не могу - "товарищ Зиманский". Мы не на собрании.
– Ничего, нормально. Я имя свое просто ненавижу - Егор. Лучше - Зиманский, и можно без "товарища"... Да, а почему вы - Хиля, если вы Эльза?
– Прозвище, - моя жена шевельнула бровями, словно говоря: "И прошу любить и жаловать".
– И нравится? Прозвище?.. А меня в школе Дедом Морозом звали, но сейчас, думаю, это как-то не пойдет. Кстати! Со следующего года новшество намечается - брак сможет продлевать семейный инспектор, надо будет ему только заявления отдать. И ходить никуда не придется.
– Да? Ну, Розочке прибавится работы!
– Хиля весело хлопнула себя по коленке.
– Правда, Эрик?
Я представил себе нашу инспекторшу с ее бешеной активностью и усмехнулся:
– По-моему, ей это только на руку. А то столько энергии в небо уходит - жалко.
Зиманский покачал головой:
– И это все потому, что браки зачастую не продлеваются из-за нашей элементарной лени. Тянут до последнего, а потом локти кусают. Вот и решили для проверки попробовать, может, и улучшится статистика.
– А еще что-нибудь расскажите, - попросила Хиля.
– Люблю интересные наблюдения.
– Еще? Ну, по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, количество незаконнорожденных детей в рабочей среде уменьшилось на три целых и семьдесят пять сотых процента.
– А что, такие еще бывают?!
– Бывают. Законодательство все-таки несовершенно.
Моя жена изумленно потрясла головой:
– Нет, ну как это может быть - незаконнорожденные? Есть же Моральный отдел, есть дознаватели... А как же матери?
– А что матери? Плохо, конечно. Жертвой любого преступления быть плохо...
Лицо Хили сразу омрачилось, но она ничего не сказала.
Электричка въехала на мост через реку Нету и тихо застучала по нему на небольшой скорости. Солнце облило водную гладь, сделав ее лакированной, сверкающей, чистой, как зеркало. Где-то вдалеке виднелась уползающая к горизонту баржа, вдоль берегов сновали паруса яхт-клуба, маячил катер речного патруля. Желтая полоска пляжа пестрела купальниками, а вода у этой полоски казалась кипящей - там было тесно от людей. Я засмотрелся: над горизонтом набирал высоту самолет, почти такой же, как наша игрушка, только настоящий, пассажирский - он поднимался в синеву невесомо и легко, прямо, как стрела, потому что внутри у него, естественно, не было никакого механизма, заставляющего машину летать по кругу.
– Хиля, посмотри!..
– Это "Ладья", - со знанием дела объяснил Зиманский, щурясь от ярких солнечных бликов.
– Совсем новая модель. Вмещает девяносто пассажиров и пять членов экипажа. У него усовершенствованный двигатель, и...
Приложив руку козырьком ко лбу, Хиля смотрела, никого из нас не слыша. Притихли и остальные люди в вагоне: нечасто можно увидеть самолет на самом старте, когда притяжение Земли еще сдерживает свободный размах его крыльев, а обшивка, синяя от неба, не успев остынуть в заоблачном холоде, хранит тепло солнечных лучей - последнее перед бездной.