Берег варваров

–  Нет никакого сомнения в том, что это сделала она. Я видела, что она крадучись шла по коридору душевого отделения перед тем, как я обнаружила пропажу. В руке она несла что-то, завернутое в полотенце, на лице - глупая ухмылка. Но меня не проведешь на мякине. Потом я зашла к ней и прямо спросила, не брала ли она мой кошелек. Естественно, она отрицала это, но я видела виноватые глаза этой обманщицы.

–  Виноватые глаза вряд ли могут служить уликой.

–  Ну, дело не ограничивается только этим случаем. Другие члены клуба тоже пострадали, и кражи обычно совпадали с присутствием в помещении мисс Кэмпбелл. Возможно, я необъективна, но, видите ли, я сделала все, чтобы помочь этой девушке. Одно время я относилась к ней как наставница, и вот почему я болезненно восприняла этот случай с кражей кошелька. Там было около ста долларов, водительское удостоверение и ключи, мне пришлось все восстанавливать.

–  Вы говорите, что поймали ее с поличным.

–  В моральном смысле, конечно. Понятно, что она ни в чем не созналась. Она успела где-нибудь спрятать кошелек.

–  Вы заявили об этой краже?
– Мой голос прозвучал несколько более резко, чем я того хотел.

Она барабанила по поверхности стола кончиками пальцев.

–  Должна сказать, что совсем не ожидала подвергнуться такому перекрестному допросу. Я добровольно предоставляю вам информацию и делаю это без всякого злого умысла. Вы неправильно меня понимаете. Мне нравилась Эстер. Ей не повезло в детстве, и я ей сочувствовала.

–  Поэтому вы не сообщили о краже?

–  Я не сообщила представителям власти. Но я сказала об этом мистеру Бассету, но без всякой пользы для дела. Она совершенно задурила ему голову. Он просто и мысли не допускал, что она может поступить неправильно. Пока это не коснулось его самого.

–  А что произошло с ним?

–  Эстер совершила кражу и у него, - заявила она с несколько мстительной интонацией.
– То есть я не могу поклясться в том, что это сделала именно она, но я совершенно твердо в этом убеждена. Мисс Хэмблин, его секретарша и моя приятельница, кое-что рассказывает мне. Мистер Бассет был ужасно расстроен в тот день, когда она уехала.
– Она подалась над столиком в мою сторону, в декольте выступили ребра ее грудной клетки.
– И мисс Хэмблин сказала, что он изменил комбинацию цифр на своем сейфе в тот же самый день.

–  Это бездоказательно. Сообщил ли он о краже?

–  Конечно, он этого не сделал. Он никому не сказал об этом ни слова. Вероятно, ему было стыдно, что он попался на ее обман.

–  И вы тоже никому не сказали ни слова?

–  До настоящего момента.

–  А почему теперь вы мне это рассказываете?

Она замолчала. Слышно было лишь постукивание ее пальцев по столу. Нижняя часть ее лица приобрела брюзгливое, недовольное выражение. Она повернула голову, и я не смог увидеть выражения ее глаз.

–  Вы сами спросили меня.

–  Я не спрашивал вас ни о чем конкретном.

–  Вы говорите так, будто являетесь ее другом. Это так?

–  Но вы же дружили с ней?

Она пробормотала:

–  Я думала, что она - моя подруга. Я бы даже могла простить ей и кошелек. Но на прошлой неделе я наткнулась на нее в заведении "Миринс". Я подошла к ней, готовая забыть о прошлом, но она унизила меня, сделала вид, что не знает меня.
– Ее голос стал хриплым, а ладонь, закрывавшая рот, сжалась в кулак.
– И я подумала, что раз она вдруг разбогатела и может покупать одежду в магазинах "Миринс", то ей ничего не стоит вернуть мне сто долларов.

–  Вы нуждаетесь в деньгах, не так ли?

Своим кулачком она резко откинула это предположение, как будто я обвинил ее в моральной слабости или физической болезни.

–  Конечно, мне не нужны деньги. Это надо было сделать из принципа.
– Немного подумав, она продолжала: - Я вам совершенно не нравлюсь, правда?

Я не ожидал этого вопроса и не приготовился к ответу. Она обладала удивительным сочетанием энергии и низости, которое так часто встречается у богатых незамужних женщин.

–  Вы - богаты, - ответил я, - а я нет. И я не забываю о различиях. Разве это имеет какое-либо значение?

–  Да, имеет. Вы меня не понимаете.
– Ее глаза опять оказались на освещенном участке, маленькая грудь твердо уперлась в край столика.
– Дело не столько в деньгах. Я-то думала, что нравлюсь Эстер. Я считала ее своей настоящей подругой. Когда-то я тренировала ее по прыжкам в воду. Позволила ей пользоваться бассейном моего отца, даже устроила один раз праздничный вечер в ее честь… в честь дня ее рождения.

–  Сколько ей было тогда лет?

–  Исполнилось восемнадцать. Тогда она была самая красивая девушка на свете и самая милая. Не знаю, куда улетучилось все милое, что в ней было.

–  Это происходит со многими людьми.

–  Эта подковырка относится ко мне?

–  Ко мне самому, - ответил я.
– Ко всем нам. Может быть, это следствие радиоактивных осадков или что-нибудь еще.

Мне еще сильнее захотелось выпить. Я поблагодарил ее, извинился и пошел искать бар. Его я нашел очень быстро. Стены бара были украшены голливудской живописью. Здесь собрались несколько дюжин смешанных пар, которые обменивались ночными оскорблениями друг с другом и заказывали напитки у барменов-филиппинцев. Здесь сидели киношные "звездочки" с оцепенелыми и лакированными взглядами и будущие киновиды с надеждой во взоре; мелкие чиновники, любезно кланяющиеся друг с другом; их жены, улыбающиеся и ненавидящие одновременно…

Я сел на высокий табурет возле изогнутой стойки красного дерева, среди незнакомых людей, заказал виски с содовой филиппинцу в белом пиджачке и начал слушать, о чем говорят окружающие. Это были представители мира кино, но разговоры крутились вокруг проблем телевидения. Они говорили о средствах коммуникаций, о черном списке, о закавыках, об оплате за повторный показ и о том, кто получает деньги за образцы фильмов и что говорят их представители. Над ними висело какое-то неизъяснимое состояние тревожного ожидания. Казалось, что некоторые в этом гвалте стараются почерпнуть для себя какую-то полезную информацию. Глаза же других уже предвидели тот серый рассвет протрезвления, когда сразу надо будет платить по всем закладным и отпадут все варианты благополучного выхода из затруднений.

Ближайший ко мне мужчина с правой стороны выглядел опытным актером, но говорил он, как продюсер. Может быть, он был актером, который затем стал продюсером. Он что-то объяснял подвыпившей блондинке с квакающим голосом:

–  Это значит, что это происходит у вас. Понимаете? Вы - человек, который влюбился в девушку или в юношу, в зависимости от обстоятельств. Он играет не для девушки на экране, а для вас.

–  Сопереживание-воплощение, - мило проквакала собеседница.
– Почему бы не назвать это своим именем - сексом?

–  Это не только секс, но секс туда входит.

–  Тогда я - за. Я - за все, что включает секс. В этом заключается мое личное мировоззрение.

–  Отличная философия, - подхватил другой мужчина.
– Секс и телевидение - опиум для народа.

–  Я думала, что опиумом для народа является марихуана.

–  Марихуана - это марихуана для народа.

С левой стороны от меня сидела девушка. Мельком я увидел ее лицо, молодое, красивое, гладкое как стекло. Она увлеченно беседовала со стареющим комиком, которого я видел не менее чем в двадцати фильмах.