Бернард Шоу. Парадоксальная личность

Разницу между воображаемым Шоу и живым он переносил болезненно и нехватку смелости покрывал бравадой. Иногда это удавалось, но бывали и жалкие сцены. "Я тебе голову оторву", - пригрозил он как-то мальчишке, отчаявшись запугать его другими средствами. Но парень не дрогнул, и хвастун в страхе бежал. Такие мучительные унижения несчастный запомнит надолго и сорок лет спустя выскажется устами своего героя, Джона Тэннера: "Взрослые настолько толстокожи, что унижения впечатлительного от природы мальчика им кажутся забавными; но сам он так остро, так мучительно чувствует эти унижения, что не может в них признаться, - ему остается лишь страстно отрицать их".

Однако... Бывали победы не слаще горьких поражений, и об этом знаменитый драматург тоже признавался своему биографу: "Еще совсем в раннем детстве окрепшее в общении с литературой романтическое воображение приводило меня к такой похвальбе перед каким-нибудь крошкой, что тот - простая душа!
– и впрямь начинал верить в мою непобедимость. Уже и не вспомню, было ли мне это приятно, зато отчетливо припоминаю один случай. У моего поклонника была ручная коза, и однажды ею завладел мальчишка старше нас годами, высмеяв и отогнав законного владельца. Этот, понятно, рыдая, бежит ко мне, требует выручить козу и повергнуть захватчика. Ужас меня обуял дикий, вследствие чего и в голосе и в облике моем явилась спасительная свирепость. Ничего не подозревавший малыш смотрел на меня с верой; я пошел на врага со смелостью отчаяния (это синоним отчаянной трусости) и проревел: "Отпусти козу!" Злодей бросил добычу и мигом убрался, доставив мне незабываемое, несказанное облегчение. И - урок на будущее: не размахивай кулаками, коли они слабы...".

В детстве Бернард Шоу, по его собственному признанию, частенько врал, выкручиваясь из переделок, плел фантастические истории. Пряча застенчивость и робость, вечно что-нибудь из себя разыгрывал и особенно полюбил в своих рассказах роль главного злодея: во-первых, злодеи куда интереснее героев, во-вторых, басни о его героизме не были популярны среди приятелей и, наконец, ему очень импонировало сардоническое настроение Мефистофеля из "Фауста" Гуно, не говоря уже о красном костюме и обыкновении возноситься по лестницам на самую верхотуру...".

Вышеприведённое утверждение Хескета Пирсона о "прячущейся застенчивости и робости" Бернарда Шоу, , пожалуй, является своеобразным "ключём" к пониманию многих парадоксальных высказываний и утверждений Бернарда Шоу. Поэтому, к примеру, утверждение Шоу: "Я был редким тупицей в счете, и только на четырнадцатом году одолел задачу: сколько можно купить селедок на одиннадцать пенсов, если полторы селедки идут за полтора пенса?" - читателям следует воспринимать, как желание знаменитости на личном примере мотивировать веру иных родителей в то, что их сын-шалопай, не решивший задачу о количестве селёдок, которые можно купить за 11 пенсов, - не решил её не потому, что слишком слаб в математике, а потому, что в иные времена - иные и цены, как на селёдку, так и на образование, а также на многое иное. И что они, эти родители, обязательно должны верить в то, что их сын в будущем непременно станет, если не знаменитым математиком, то не менее знаменитым драматургом и писателем .

Впрочем, читатели книги "Бернард Шоу", автором которой был Хескет Пирсон, даже при не очень внимательном её чтении, могут заметить множество иных "парадоксов" и "странностей", а также информации, достойной не только удивления, но и восхищения её жизненно важной парадоксальностью. И от этом пойдёт речь в следующих подборках материалов.

5. О СПЕЦИФИЧНОСТИ СЕМЕЙСТВА ШОУ

По утверждению самого Шоу, у его семьи было великое множество близких и дальних родственников: "С рождения я был награжден великим множеством родственников, число которых постоянно росло. Тетушек и дядюшек были несметные полчища, а кузенов и кузин - что песчинок в море. Естественно, что даже низкая смертность - при одних только случаях смерти от старости - обеспечивала довольно регулярные похороны, которые следовало посещать. Родственники не очень ладили между собой, но чувство рода превозмогало распри".

Ниже приведена краткая информация о "специфичности" лишь двух дядей Бернарда Шоу - по линии отца и матери. Об Уильяме Барни Шоу - брате отца, знаменитый племянник вспоминал следующее: "В дни моего детства он был заядлым курильщиком и вдумчивым пьяницей. Кто-то поспорил, что застанет Барни Шоу трезвым, и заявился к нему спозаранок. Все равно проиграл. Впрочем, такое не редкость и у заурядных пьяниц. А с упомянутым Шоу стряслась удивительная вещь: дядюшка как-то разом бросил пить и курить и с редким старанием занялся игрой на трубе. Много лет безупречный холостяк предавался сему тихому и скромному занятию, но однажды потрясенный Дублин узнал, что он оставил трубу и женился на даме великой набожности и с приличным положением в обществе. Само собой разумеется, дама порвала всякие отношения с нами и, насколько я помню, с другими родственниками тоже. Словом, я ее ни разу не видел, а с дядюшкой после свадьбы видался лишь украдкой, да и то на улице. Он с самыми благородными побуждениями делал безнадежные попытки спасти меня и, как истый Шоу, в глубине души, верно, улыбался непочтительным шуткам, коими я усыпал свою дорогу к погибели. Ходила молва, что он посиживает с Библией на коленях, разглядывая в театральный бинокль женский пляж в Долки. Моя сестра была пловчихой и в том, что касается бинокля, эту версию поддержала...".

Но далее, со слов Бернарда Шоу, произошла настоящая трагедия:

"...Библейские басни проняли дядю так сильно, что он отказался носить ботинки, толкуя: скоро его возьмут на небо, как Илию, а ботинки в небесном перелете только помеха. Не остановившись на этом, он увешал свою комнату белым полотном, сколько мог собрать со всего дома, и объявил себя духом святым. Потом умолк и никогда уже более не размыкал уст. Жену предупредили, что эти тихие причуды могут со временем принять опасный оборот, и его поместили в частную психиатрическую лечебницу на северной окраине Дублина. Отец решил, что дядю, может быть, приведет в чувство призыв трубы, но трубы найти не удалось. Недолго думая, отец прихватил с собой в лечебницу флейту. Дядя молча созерцал флейту, потом сыграл на ней "Милый дом родной". Тем отец и удовольствовался, ничего больше из дяди вытянуть не удалось. Дня через два дяде донельзя загорелось быть на небе, и он решил ускорить свое отбытие туда. От него вынесли все подозрительные предметы, но не учли, что Шоу могут быть очень изобретательны - вольно же было оставить при дяде саквояж! Он просунул в него голову; сдавив шею створками, силился ее оторвать и умер от разрыва сердца. Мне очень хочется верить, что он получил свое небо, как Илия. Это был человек мужественный, добрейшая душа и, как говорится, никому не враг, кроме самого себя...".

Дядя Уолтер, брат матери, был корабельным врачом на трансатлантическом судне. Между рейсами он часто останавливался у Шоу. О нём Бернард Шоу вспоминал следующее: "...Брат матери блестяще пользовался цветистым языком, наполовину вынесенным из жизни, а наполовину почерпнутым в Библии и псалтыре. Не знаю, как сейчас, но в те дни речь корабельной братии обильно уснащалась раблезианской божбой. Фальстаф спасовал бы перед дядей по части неприличных анекдотов, прибауток и безудержного богохульства. Кто перед ним сидел, приятели-мореходы или малолетний племянник, - ему дела не было: он старался с одинаковым удовольствием. Вообще, надо отдать дяде справедливость - непечатным словом он пользовался искусно, никогда не опускаясь до пустого сквернословия. Он знал край, чувствовал меру, не бросался сломя голову на подвернувшуюся тему, придирчиво отбирал, что получше, находил отличные выражения. И тем вернее губил мое безотчетное детское преклонение перед многословием религии, ее легендами, символами и притчами. В свете моей будущей миссии преисполнен высокого значения тот факт, что я подошел к основам религии, познав исподнюю пустоту ее вымыслов и натяжек...".

Таким образом, краткое и выразительное, а также во многом, парадоксально-специфическое утверждение Бернарда Шоу о своём детстве: "Не детство, а каторга!", скорее всего, можно объяснить не только спецификой его семейной и школьной жизни, но и особенностями его личности, сформированной и другими причинами и следствиями, в том числе и "отголосками" наследственности.

Семейная "специфичность" не обошла стороной и родителей Бернарда Шоу. О некоторых странностях Карра Шоу уже упоминалось ранее, но о паре неординарных событий из жизни отца знаменитого драматурга всё-таки следует рассказать. Отец Бернарда Шоу, хотя и был неагрессивным алкоголиком, явно злоупотребляющим спиртным, однако, на удивление всем окружающим, долгие годы обладал очень крепким здоровьем. По утверждению знаменитого драматурга, очень многие его дядюшки, тетушки и кузины играли на всех мыслимых инструментах, однако именно отец нарушал семейный покой, неумеренно увлекшись тромбоном. И, удивительное дело, - эта страсть отблагодарила его хорошим здоровьем. И далее Бернард Шоу делает специфично-парадоксальный вывод: "Против игры на духовых инструментах можно выдвинуть только один аргумент - она немыслимо продлевает жизнь. Желаете уберечься от туберкулеза, алкоголизма, холеры - словом, хотите бессмертия - выучитесь хорошо играть на тромбоне и дудите себе на здоровье!".

Необычность такого утверждения Бернарда Шоу заключается в том, что он "открытым текстом" сообщает величайший секрет (!) тем, кто желает иметь крепкое здоровье: "Ребята, не тратьте напрасно годы своей жизни на изучение йоги, акупунктуры, рефлексотерапии, шиацу, рейки, кинезиологии, хиропрактики и прочих альтернативных видов лечения!.. Лучше купите себе тромбон и дуйте в него - на здоровье себе и своим соседям!..". Более того, Бернард Шоу, рекомендует заниматься "этим делом", - очень полезным для здоровья, - не поодиночке, а коллективно: "Вооружившись тромбоном, мой отец имел обыкновение собирать вокруг себя компанию примерно человек в двадцать - все люди высокого духовного благородства - и прогуливаться летними вечерами вдоль реки, на окраине городка, с патриотическим рвением менестрелей услаждая слух сограждан... ".

Вторая специфическая ситуация сыграла в жизни Карра Шоу не меньшую роль, чем игра на трамбоне, хотя и существенно подорвала доверие Бернарда Шоу к собственной теории о пользе для здоровья игры на тромбоне. Через годы, в воскресный день и у самых дверей дома, с отцом Бернарда "случился легкий удар и пришлось выбирать - либо бросать пить, либо помереть". По утверждению сына: "Он бросил пить и уже до конца жизни не брал в рот спиртного".

Определённые странности и специфические ситуации имели место и в жизни Люсинды Элизабет Шоу - родной матери знаменитого драматурга Шоу, о которой в книге "Бернард Шоу" Хескета Пирсона пишется следующее: