Берта Исла

Такое грубое слово в его устах меня удивило, Томас нечасто употреблял подобные. И в этом вдруг прозвучала его личная, субъективная оценка. В конце концов, он их знал. Близко с ними общался, хотя порой, по настроению, мог прикрываться абсурдными теориями, словно еще верил в возможную неоднозначность своей работы.

– Но ведь то же самое и они думают про вас, про тебя. То же самое думали “социалы” про тех, кого задерживали, пытали и выкидывали в окна. Ублюдки.

– Ты опять ошибаешься. Я никогда не грозился поджечь ребенка на глазах у матери, могу поклясться. Всегда есть граница, которую нельзя переступать, всегда есть пределы дозволенного.

Каждый раз при воспоминании о той чудовищной паре меня охватывала дрожь. К счастью, они больше не появлялись после звонка Мэри Кейт якобы из Рима. После нашего с ней разговора я никогда не снимала трубки без легкого страха и затаив дыхание ждала, пока звонивший заговорит.

– А ты выяснил, кто они такие? Они действительно были членами ИРА?

– Не знаю, может, и были. И никогда не знал. Так оно лучше: некто скорее забудет про тебя, если и ты сам тоже о нем забудешь и не станешь напоминать о себе. Поверь, они навсегда выбросили нас из головы.

Он не в первый раз говорил о них с такой уверенностью. Когда-то давно я от него услышала: “Ничего подобного повториться просто не может”. И только теперь мне пришло в голову: а ведь нельзя исключать, что их убили – Мигеля и Мэри Кейт. Не исключено, что личности этой пары с точностью установили, их отыскали и убрали с дороги. Не сам Томас, хотелось бы верить (хотя во время своих долгих отлучек он запросто мог побывать и в Риме), а кто-то из этих “мы”, какой-нибудь коллега, вместе с которым он предотвращал несчастья. На самом деле было необъяснимо, почему супруги Руис Кинделан снова не дали о себе знать, как было обещано в конце нашего разговора, а я помнила его, словно он состоялся три дня назад: “Когда вернется Томас, не забудь с ним побеседовать, – инструктировала меня Мэри Кейт вроде бы беспечным, но непреклонным тоном. – То, что мы находимся далеко, не значит, что дело закончено. И решить его надо ко всеобщему удовлетворению”. А потом у нее хватило наглости передать поцелуи малышу, словно она старалась не дать мне забыть про тот “эпизод”. А так как я не верила, чтобы Томас и его шефы сразу до смерти перепугались и отменили все свои операции в Северной Ирландии (если она действительно входила в сферу их интересов), у меня мелькнула мысль, что Мигель и Мэри Кейт выбыли из игры только потому, что были уже мертвы, – пришлось прибегнуть к “настоящему убийству”, как и в былые времена. Вот почему Томас был уверен, что они забыли про нас “навсегда”. Но удивила меня, должна признаться, отнюдь не эта мысль, раньше не приходившая мне в голову, а моя собственная реакция на нее. Я вдруг поняла, что совершенно спокойно отношусь к тому, что проклятую парочку самым решительным образом ликвидировали. Они втерлись ко мне в доверие, обманули и угрожали жизни беззащитного ребенка – такое любую мать сделает безжалостной. И даже если в этом участвовал сам Томас, такой поступок не вызвал бы у меня ни ужаса, ни отвращения, как если бы я узнала, что он способен хладнокровно убить любого другого человека, допустим, незнакомого ему негодяя и врага. А вот если речь шла о Кинделанах, это было, пожалуй, приемлемо, справедливо, а может и похвально. Они вполне того заслуживали. Ведь и вправду есть границы, которые нельзя переступать. Кроме того, любой поступок – шаг к плахе и огню, и уже одним тем, что живем в нашем мире, мы рискуем ступить именно на такой путь, и с этим не поспоришь. А сколько шагов успели сделать Мигель и Мэри Кейт, или как их там звали на самом деле, за свою преступную жизнь? И тут я подумала: “Наверное, Томас заразил меня своим взглядом на вещи, как его самого заразил кто-то еще. Иногда достаточно просто слушать другого, чтобы подцепить заразу”. Но мне не хотелось признаваться ему в подобных мыслях, во всяком случае пока. Я все еще думала про короля Генриха:

– Скажи, а что должен был бы сделать король, если бы от этих солдат узнал о заговоре? Если бы понял, что его замыслили убить еще до рассвета и таким образом избежать сражения, в котором солдаты лишились бы голов, или ног, или рук? В таком случае ему тоже не подобало бы наказывать виновных? То есть он должен был бы пропустить мимо ушей услышанное и забыть о нем? Как ему следовало бы поступить? Ответь! Позволить убить себя без сопротивления в своем шатре, заснуть, чтобы никогда не проснуться, покорно ждать появления вооруженных кинжалами солдат?

Томас улыбнулся, на сей раз гораздо веселее, словно мои рассуждения позабавили его или ободрили. Кажется, ему было хорошо со мной, как и с самого начала, и никуда это не ушло. Нам было хорошо вместе, несмотря на туманы и дымные завесы, вечно нас окружающие. Несмотря на то, что взгляду моему было доступно так мало, да, несмотря ни на что. Словно я смотрела на его жизнь только одним глазом, а на другой ослепла. Иногда я терпела с трудом, но все равно терпела. И продолжала любить его, хотя не всегда безупречно, коль скоро к любви примешивались и разные другие чувства – впрочем, как оно бывает и у всех. Нет, как оно бывает у тех, кто любит по-настоящему. Я предпочла бы скорее отказаться от некой части Томаса, чем потерять его совсем, чем остаться лишь с воспоминанием о нем.

– Нет, это бы полностью изменило ситуацию. Если бы дело обстояло так, Уильямс и два других уже были бы не его людьми, а стали бы ему врагами. И если бы в ту ночь король заподозрил, что плетется заговор с целью убить его и тем самым избежать сражения, он бы имел полное право тайком, скрыв лицо, разведать планы солдат, офицеров и знати, чьи угодно планы. Они считались бы подлецами и не заслуживали бы особых церемоний. И капитан-флюгер был бы прав, напоминая о законах военного времени и требуя казни. Лишить предателей жизни было бы разумно и правильно, пока они не причинили вред Королевству.

Я не могла не вспомнить “социалов” Франко. Все можно оправдать, встав на ту или иную точку зрения, а у каждого она своя, и не так трудно убедить себя в собственной правоте. Но я на этом не остановилась, наоборот, мне захотелось поскорее выплеснуть наружу недавнюю догадку:

– Именно так вы поступили с Кинделанами? Казнили? Поэтому ты твердо уверен, что они больше никогда не появятся? – И я добавила небрежным тоном, чтобы показать, что не очень его осуждаю (если их нет в живых, моим детям ничего не угрожает, а это самое главное, особенно если дети маленькие): – Они забудут не только про нашу семью. Они забудут обо всем на свете, если вы с ними окончательно расправились. Забудут любые лица. Любые имена.

Мои вопросы застали его врасплох (прошло много времени, и я никогда ни о чем подобном не спрашивала), или он только изобразил оторопь. А потом ответил, хотя в честность его ответа я не очень поверила:

– Что ты выдумываешь, Берта? Нет конечно, мы ничего такого не делаем, какие глупости. За кого ты нас принимаешь? За КГБ, Штази, Моссад, чилийскую ДИНА? За Джеймсов Бондов? За ЦРУ?

В голове у меня молнией сверкнуло возражение: если все эти секретные службы казнили своих врагов без суда и следствия, то почему бы и коллегам Томаса не поступать точно так же?

– Или хуже того – за мафию? Я ведь объяснил тебе, что, к счастью, ничего про эту парочку не знаю. – Он замолчал, погладил место, где когда-то был шрам. Потом добавил: – И кроме того, зачем ты задаешь мне вопросы, которых задавать не должна? И на которые я не могу ответить.

VI

Но Томас успел еще раз упрекнуть меня за сказанное в тот день, и случилось это примерно месяц спустя, когда аргентинские военные совершенно безрассудно в порыве фальшивого патриотизма высадились на Мальвинских островах (или Фолклендских, название зависело от стороны конфликта и от того, на каком языке об этих островах говорили), которыми Британия владела с 1833 года. Естественно, она не собиралась сидеть сложа руки и терпеть захват Фолклендов Аргентиной, особенно если учесть, что английское правительство возглавляла железная леди Маргарет Тэтчер, правда, острова находились бог знает где: в юго-западной части Атлантического океана, к востоку от Магелланова пролива и к северо-востоку от Огненной Земли, иначе говоря, не так далеко от Антарктиды.

В Аргентине в то время правила военная хунта, что формально тоже оправдывало вполне предсказуемую реакцию Британии, хотя диктатор соседней Чили пользовался у Тэтчер симпатией и тогда, и до конца жизни – его жизни или ее, поскольку я уже не помню, кто из них умер раньше, – короче говоря, большинство политиков не обращают внимания на противоречия, если сами себе их позволяют. Было очевидно, что приближается совершенно нелепая война, которую и вообразить себе никто не мог до дня, предшествовавшего высадке и взятию Стэнли, столицы Фолклендов, – война между двумя странами, удаленными друг от друга в географическом плане, но не столь далекими в идеологическом; вообще-то аргентинские военные находились у власти шесть лет, совершали жестокие преступления, однако это не слишком волновало представителей так называемого свободного мира, и они не слишком возмущались. А вот агрессия – это агрессия, то есть такие действия рассматриваются как военные и не могут остаться без ответа, коль скоро дипломатические пути очень быстро завели обе страны в тупик.

– Ну вот, сама посмотри, – сказал мне Томас, показывая первую полосу английской газеты, выдержанную в самом воинственном духе. – Ты совсем недавно говорила, что не происходит войн ни на море, ни на суше, что нет никаких бомбежек. Боюсь, очень скоро ты увидишь их своими глазами, вернее, услышишь о них, и главным образом о морских сражениях, поскольку там кругом океан, Фолкленды находятся в трехстах милях от континента. Главной силой там будут корабли: сторожевые, эсминцы, подлодки, авианосцы, крейсеры, войсковой транспорт, лихтеры, десантные катера. Иначе говоря, начнутся морские сражения с участием Англии, и ничего тут не попишешь. Я же тебе без конца твердил: войны происходят всегда, но очевидные – лишь время от времени. Зато нынешняя очевидна для всего мира, и забыть ее будет трудно. Правда, и помнить ее будут не очень долго. Хотя закончится она быстро. Эти самодовольные вояки сами себе вырыли могилу, развязав совершенно безнадежную для них войну.