Бесконечное лето: Город в заливе

Я молчал. Нужно было, конечно, что-то сказать, хотя бы попытаться объясниться. Но говорить не хотелось.

Погода испортилась окончательно — налетал ветер, он ерошил алискины волосы, бросал их из стороны в сторону, и казалось, что вокруг ее головы мечется разъяренное рыжее облачко.

— Тебе что, нечего сказать?! Я же тебе верила! Впервые после того, как тогда, в лагере… Сто раз зарекалась — никому, никогда! А тебе поверила… Зря? Получается — зря! Ты… ты сделал мне больнее, чем все они! Чем все, вместе взятые — ты один!

Последние слова она кричала уже мне в лицо — зло и отчаянно.

А Славя-то, видимо, поменяла свое решение насчет «повторить приятный опыт в кармане реальности, о котором никто не узнает». Это после моей авантюры с таблетками, так думаю.

Девушка замерла. Ветер шипел вокруг нее мелкими колючими брызгами, свиваясь в прозрачные хлысты вихрей. Щеки у меня были мокрыми, но то была, скорее всего, просто водяная пыль. Алиса неверящим, раскаленным взглядом уставилась мне в глаза.

— Или… все мимо? Ты… ты ничего не чувствуешь? Совсем ничего?

Я молчал. Она была, конечно, права, это началось уже давно, почти сразу после того, как мы покинули лагерь, усилилось после приезда в Роанапур, а окончательную форму приняло после смерти Мику. Мне было все равно, все чувства выгорели и превратились в хрупкий белый пепел, не дающий огня. Я еще помнил все, что ощущал тогда — искренние радость, счастье, готовность совершать добро — но воспроизвести их уже не мог.

Я перестал чувствовать, перестал отделять плохое от хорошего. И даже сейчас — даже сейчас! — с холодным любопытством исследователя анализировал собственные ощущения. Не пугался происшедшего, не ужасался тому, в кого превратился, а трезво вычислял потенциальную выгоду, которую можно извлечь из нынешней ситуации.

Я медленно кивнул. Слишком много факторов, все подсчитать не получалось.

И все-таки я плохо понимал женщин. Алиса как-то жалобно шмыгнула носом и быстрым жестом вытерла глаза. Ветер мгновенно стих, море успокоилось. Солнце, ощутимо продвинувшись по небу вниз, уже окуналось в море краешком острого пылающего диска.

— Бедный… — прошептала она. — Что ж у тебя за привычка такая — постоянно попадать во всякую гадость? А кто вытаскивать будет, опять я? Всегда я, получается — повезло мне с тобой, страшное дело…

Облака проносились по небу, как линкоры, заходящие в бухту. Солнце рухнуло в море, как идущий ко дну броненосец. Катер снова набрал ход и с мерным рокотом быстро разрезал успокоившиеся волны. Восприятие замедлялось — я внезапно понял, что лежу на палубе, а голова моя — на коленях у Алисы. Я хотел было прикинуть, какую стратегию здесь будет использовать выигрышней всего, но не смог. Сквозь прикрытые веки проникал красный закатный свет. Мне было хорошо, впервые за последние несколько дней.

— Лежи, — шепнул на ухо знакомый голос. Прохладная ладонь опустилась на лоб. — Дорога впереди недолгая, но тебе все равно лучше пока полежать.

В далеком гаснущем небе, медленно, по одной, зажигались звезды.

— На Млечный Путь сворачивай, ездок, других по округу дорог нет, — ответил я. Слова звучали странно, но были верными — я это чувствовал. Как и непонятную тягучую боль и обиду внутри, но и это было нормально — это были человеческие эмоции, и они возвращались. Чувства — именно они, а не чудовищные сверхспособности делают нас людьми.

— Саш? — по-прежнему Алиса была рядом. Лежать у нее на коленях было одно удовольствие. Я наслаждался этими новообретенными ощущениями — а ведь последнее время как-то без них обходился, даже удивительно. — Прочитай мне что-нибудь.

— Стихи? — удивился я. — Да я ведь больше по песням специализируюсь.

— Песни — это те же стихи, только закутанные в мелодию, — туманно пояснила Алиса. — А мне сейчас нужен человек внутри.

Я чуточку повернул голову и взглянул на ее лицо, раскрашенное последними отблесками заката. Обычная девчонка, где-то добрая и нежная, где-то грубая и дерзкая, красивая — но ведь таких миллионы. Почему же именно от нее — заполошно, неровно — бьется мое сердце? Почему рядом с ней, а не с другими я становлюсь таким, которого не нужно стыдиться? Почему ее огненная ярость и мое равнодушное, ледяное безумие так хорошо уравновешивались, оставляя после себя лишь чистое безмятежное небо?

Мы подходили друг другу, сочетались, как два соседних кусочка огромной мозаики. Такое случалось в этом мире редко, очень редко. Но все же случалось.

Я закрыл глаза, еще не зная, что скажу, но с уверенностью, что нужные слова придут — они всегда приходили. Не подвели и на этот раз: как волны, как дрожь железнодорожного локомотива на скоростном перегоне, пришли неровные, рваные строки — они погружали меня в свой ритм, давали новую жизнь старым, стершимся словам.

Я слышу твой голос —

голос ветров,

высокий и горловой,

Дребезг манерок,

клёкот штыков,

ливни над головой.

Именем песни,

предсмертным стихом,

которого не обойти,

Я заклинаю тебя стоять

всегда на моём пути.

Много я лгал, мало любил,

сердце не уберёг,

Легкое счастье пленяло меня

и лёгкая пыль дорог.

Но холод руки твоей не оторву

и слову не изменю.

Неси мою жизнь,

, а когда умру —

тело предай огню.

Куда-то пропал ровный шум двигателей, хотя «Черная лагуна» неслась по волнам, кажется, едва их касаясь, исчез плеск волн и крики чаек. Вселенная опустела, в нем остались только мы, и огромное небо, и еще четкий речитатив мыслей и чувств человека, умершего задолго до нашего рождения — его надежд, его разочарований, его веры и боли. Алиса не шевелилась, ее лицо, обращенное вверх, было бесстрастно.