Бесконечность любви, бесконечность печали

Но ведь сейчас он сам написал... Почему бы не ответить? Вы­бора у нее все равно нет. Надежды мало, но вдруг, используя журналистские связи, он найдет благотворительный фонд? Или спонсора? Во всяком случае это будет материальное, а не мораль­ное обязательство, и, как только она сможет продать квартиру на Гвардейской, сразу рассчитается. С процентами, на любых услови­ях,

И Катя села писать ответ. Сухо поблагодарила за предложение помощи и как можно короче сформулировала: клинику нашла и теперь нуждается в материальной поддержке. Срочно. До приня­тия окончательного решения у нее остались сутки. Готова подпи­сать любой договор, лишь бы оплатили операцию. Прикрепив от­веты из клиники, она отправила послание и вернулась в кровать. Так и лежала, изучая потолок, не думая ни о плохом, ни о хорошем, слушала шум зарядившего с вечера дождя. Он успокаивал, убаю­кивал...

Около семи утра в дверь постучали.

–  Доброе утро, дочка!
– вошел отец, присел на край кровати.
– Как себя чувствуешь?

–  Хорошо. Доброе утро, папа!

Александр Ильич умолк, опустил голову. Словно не знал, как продолжить разговор.

–  Ты что-то решила?
– спросил наконец.

–  Ты о чем?
– удивилась дочь.
– Что я должна решить?

–  Ну, насчет... аборта.

Было заметно, что отцу непросто далось последнее слово. Бли­зоруко сощурив глаза, Катя надела очки и вопросительно на него посмотрела.

–  Понимаешь, дочка... Мы с Ариной и так, и эдак думаем, где де­нег взять... Квартиру на Чкалова она продать не может: бывший муж свою долю на Оксану переписал. Ты свою тоже продать не мо­жешь... У меня только машина. Нам с тобой, конечно, одной маши­ны на двоих хватит, но...
– не выдержав взгляда дочери, он снова опустил голову.
– Словом, не собрать нам столько. Если только дом продать. Но быстро мы его вряд ли продадим.

Отец снова замолчал. А Катя никак не могла взять в толк, к чему этот разговор. Все и так ясно. Или не все?

–  Продолжай, - не утерпела она.
– Ты ведь хочешь еще что-то сказать?

–  Хочу... Только не знаю как, - Александр Ильич заерзал на краю кровати.
– Может, нам у Ладышева денег попросить?
– произнес он, словно извиняясь.
– Мы ведь все в курсе, чей это ребенок. Толь­ко молчим, даже между собой его имя не упоминаем. А он отец. Скажи, он знает, что ты беременна?.. Неужели совсем отказался?.. Только не заводись, - предупреждающе поднял он руку, пытаясь успокоить занервничавшую дочь.
– Понял-понял: тема запрет­ная. Но и ты пойми: если мы не соберем денег, то лучше... Лучше не рожать и пойти на аборт. Сегодня ведь последний день? Зачем донашивать, если вариантов нет, и дите сразу умрет? Только наму­чается. Ты подумай, дочка...

Щеки Кати зарделись, словно ей предложили что-то постыдное. Она молча отвернулась к стене: «Все сдались обстоятельствам.

Даже отец. А ведь он - моя единственная надежда и опора».

– ...Ладно, Катя, я пойду, подкину Арину до работы, а то промок­нет, пока доберется, - отец почувствовал ее упрек.
– Проспали мы чуток, - виновато добавил он.
– Завтрак на столе: хочешь - сейчас поешь, пока теплое, хочешь - поспи, после разогреешь...

Дверь закрылась. Вскоре за окном заработал двигатель маши­ны, еще спустя пару минут все затихло. Катя сняла очки, аккурат­но сложила, закрыла глаза, но почти сразу поняла: отключиться от разговора не получится. Аборт... Как отец мог осмелиться и озву­чить то, что убьет не только его нерожденную внучку, но и един­ственную дочь? Предатель!.. Все вокруг предатели...

Из-под опущенных ресниц побежали слезы бессилия и обиды. Правда, длилось это недолго: то ли совсем разучилась плакать, то ли сил не хватало даже на такие эмоции. Сознание постепенно проваливалось в спасительное забытье, отключало мыслитель­ные процессы, перекрывало к ним доступ изнутри и снаружи. Буд­то кто-то медленно вводил в организм критическую дозу обезбо­ливающего или токсин, парализующий душу.

Катя словно погрузилась в состояние анабиоза. Вдруг со двора послышался звук работающего двигателя, хлопнула дверца.

«Отец вернулся...
– отстраненно зафиксировало сознание.
– Долго его не было, одиннадцать почти, - перевела она отсутству­ющий взгляд на часы над кроватью.
– А может, и правда позвонить Вадиму? Сказать, что ребенок от него?» - вспомнился совет отца.

Чем больше времени проходило с той последней встречи в ко­ридоре больничного подвала, тем реже Катя задавалась вопросом, надо ли Вадиму знать о ее беременности. Столько времени не зво­нил, не интересовался, возможно, даже избегал. Значит, не стоит об этом даже думать, значит, нет. К тому же собрался жениться...

Но сейчас ситуация изменилась. Их с Вадимом дочь приговори­ли, и если в нем есть хоть капля человечности, он должен помочь. Ну не могла же она настолько в нем ошибиться!

«Надо ему все рассказать!» - подхватилась Катя на кровати, словно вышла из комы.

Вскочив, надела очки, набросила поверх пижамы халат, нащупа­ла тапочки и поспешила в душ. Перед встречей с Ладышевым - а сегодня она обязательно должна с ним встретиться!
– следовало привести себя в порядок. Насколько это возможно, конечно, в ее положении...

Хмуро всматриваясь в потоки воды на стекле, разгоняемые дворниками, Вадим ехал в сторону Колядичей. С вечера, то утихая, то усиливаясь, лил дождь. И настроение вполне ему соответство­вало - мокро-мерзкое. Негатива добавляло то, что в последние дни ни на шаг не удалось продвинуться в поисках сына. Вчера Клюев снова попытался разыскать бывшего одноклассника. Позвонил несколько раз по домашнему номеру, но там не сняли трубку. Тог­да он решил поинтересоваться в больнице, когда выйдет из отпу­ска Автухович. Ответ обескуражил: доктор месяц назад уволился. Взял отпуск в апреле, и тут же написал заявление об уходе.

Где его найти, никто не знал. Или же не хотел делиться инфор­мацией. Пришлось подключить Поляченко, но и он пока молчал. От того, что поиски застопорились, у Вадима росло раздражение на себя, на собственное бессилие. Вчера сорвался на Сифоненко по мелочи - тот опоздал на планерку. Как выяснилось позже, в горо­де сломалась машина, а ему надо было срочно доставить запчасти в одну из поликлиник. Бросил свое авто, поехал общественным транспортом. С заказом успел, а вот на планерку опоздал. Шефу потом пришлось перед ним извиняться...

Остыть бы, успокоиться, так нет - вечером еще поспорил с мате­рью и ушел спать, громко хлопнув дверью. Ну она, конечно, доду­малась - поставить на участке теплицу. Такой анахронизм вписать в современный ландшафт! Да не нужны ему эти первые огурчики, которыми угостила соседка! И вообще, неужели она не чувствует, что ему не до теплицы?

А утром прямо в эпицентр нервного напряжения угодил зво­нок с незнакомого номера. Занимаясь поисками сына, он теперь реагировал на каждый. К тому же позвонивший мужчина сразу заинтриговал: мол, им необходимо встретиться, так как речь идет о жизни ребенка. Разволновавшись, Вадим даже вскочил с крес­ла, посчитав, что речь идет о сыне. Но здесь незнакомый абонент решил представиться. Услышав имя и фамилию, Ладышев замер: Александр Ильич Евсеев?! Уж лучше бы Вадим не ответил на зво­нок!