Бессердечные изгои. Падший враг

– Боже, Джорджи. Ты как лабрадор!

– Так точно. Я всегда была твоей любимой сучкой.

* * *

Когда Лиззи и Кенни ушли, то начали приезжать друзья из города, чтобы поприветствовать меня и узнать, как дела. Я быстро сходила в душ и надела свою пижаму, после чего впервые за день проверила свой телефон. У меня было несколько пропущенных от Крисси, Арьи и Рахима. Ни одного от Арсена. Видимо, как только он успокоил свой первоначальный гнев, узнав о беременности Грейс и то, что она пыталась сохранить в секрете видео с его матерью, он решил двигаться дальше.

Стук в дверь вырвал меня из раздумий. Мама и папа были уже в постели, а Джорджи только зашла в душ. Я босиком прошлепала к двери и распахнула ее.

С другой стороны стоял мужчина, которого я не думала, что снова увижу.

Мое незаконченное дело. Любовь, которую я оставила позади.

Риз.

Мужчина совсем не изменился. У него все еще такое же треугольное детское лицо. С его улыбкой во все зубы и полуприкрытыми щенячьими глазами. На нем были шорты-бермуды цвета хаки и шлепанцы, а еще бордовая кофта. Он выглядел точно так же, как тот самый мальчик, которого я оставила. Только я не знала, осталась ли я такой же.

– Уинни. – Его глаза загорелись.

– Боже, Риз Хартнетт! – Я заключила его в объятия. Он по-доброму рассмеялся, обнимая меня в ответ одной рукой.

– Стой, подожди. Между нами пирог. Пирог с хурмой, если быть точнее. Твой любимый. Когда мама узнала, что ты в городе, она настояла на том, чтобы испечь его для тебя.

– Как миссис Хартнетт? – Я отстранилась и забрала пирог из его рук.

– Прекрасно! – улыбнулся он. – Мой брат подарил ей внука в прошлом месяце, так что у нее много забот.

Судя по всему, тема детей неизбежна для меня.

– Прости, я тебе не перезвонила тогда. Все было… хаотичным, – сказала я, подводя его к креслам-качалкам на крыльце. Я поставила пирог на стол между нами и села.

– Так и понял. – Риз сел рядом со мной. – Даже не могу представить, через что ты прошла. Теперь ты в порядке?

– Я на пути к этому, – улыбнулась я. – А ты как?

– Отлично, – сказал он, и я верила ему. Мужчины, как Риз, обычно всегда делали все правильно, были хорошими и чувствовали себя хорошо. – Кроме того случая два года назад, когда я случайно начал встречаться с преступницей.

– Преступница! – Я подавилась своей слюной. – Выкладывай, Ризи! Я хочу знать все подробности.

– Ладно. – Он провел рукой по идеально уложенным волосам. – Но обещай не смеяться.

– Я обещаю смеяться. Ты явно увернулся от пули! Осужденная, вау!

– Беглянка! – он поправил, заставляя меня смеяться еще больше. – Это имеет большое значение. Два года назад женщина по имени Джессика вдруг переехала в Малберри-Крик. Она сняла один из домов на углу улиц Мэйн и Вашингтон. У Брэдли. Она стала посещать все фестивали и городские собрания. Отправила своего первоклассника в местную начальную школу. Она была прекрасна. Они оба, на самом деле. Ребенок тоже. Люди говорили, она развелась с нефтяным магнатом и переехала сюда, чтобы сбежать из города. Поэтому она была очень обеспеченной.

– Так и была ли? – Я осматривала его, зная этот блеск в глазах.

– Мошенничество с пожилыми людьми. – Он покачал головой, хлопая себя по лбу.

Мы говорили до ночи. О смерти Пола и о месяцах после этого. Мы вспоминали. О его футбольных играх и наших поцелуях. О том, как я проиграла пари и после того, как он забил тачдаун, позволила ему публично пососать палец на моей ноге.

– Что ж, похоже, я занял у тебя достаточно времени. Прости. – Как только показалось солнце, Риз поднялся и стряхнул пыль с шорт.

– Не надо. – Я тоже встала, потянувшись за объятиями. – Было классно обо всем поговорить. Мне нужно было это.

Он засомневался, в неуверенности кинув взгляд за плечо на свой пикап.

– Так, эм, не переживай, если откажешься. Но я хотел узнать, может, если ты вернулась, а я здесь, и этот город не может предложить столько же развлечений, как Манхэттен… – Он вздохнул, неловко посмеиваясь. – Ты хотела бы выпить со мной кофе? Может? Как-нибудь?

– Я бы очень хотела, Ризи. – Я взяла его руку и сжала ее.

Глава 26. Арсен

Я приехал в Нэшвилл, Теннесси, готовый совершить убийство. Единственный факт, останавливающий меня, – по женщине, которую я собирался задушить, многие будут скучать, включая, к моему огромному чертовому стыду, меня.

Нэшвилл был активным и ярким, и слишком уж радостным для большого города. Все улицы будто были с маслянисто-желтым фильтром от солнца.

Я сел в такси и передал водителю адрес в Малберри-Крик, который мне продиктовали. Арья заставила меня пообещать, что я не буду ругаться на Уиннифред, но эту клятву я собирался сломать всем сердцем. Это она дала мне номер Крисси. А Крисси? Она только попросила держать ее в курсе.

«Мы с Уинни не созванивались с того момента, как она улетела домой. Пожалуйста, если поедете туда, скажите мне, как она», – попросила агент.

Это была ее единственная просьба взамен на номер ее клиентки. Но сейчас, когда экран моего телефона загорелся ее именем, я не мог ничего поделать, как отправить ее в автоответчик. В каком-то смысле я частично виню ее в этой ошибке. Она должна была держать своего клиента на коротком поводке. Должна была остановить ее, хоть через шантаж или причину, почему не надо уезжать из Нью-Йорка.

Что это за женщина, которая отказывается от главной роли в театре на Манхэттене, не предупредив хотя бы за две недели? И что за человек ей это позволяет?

Поездка из Нэшвилла в Малберри-Крик длилась час через огромные раскинутые поля, между которыми ничего не было. Широко открытые пространства вызывали во мне тревогу. Хотя большую часть своей юности я провел в интернате, особняке, который находился на окраине Нью-Йорка, есть определенное душевное состояние, тишина среди бескрайних полей, которое меня напрягает.

Я приехал в дом детства Уиннифред, когда солнце уже почти село за старые красные дубы. Это небольшой белый коттедж с навесным крыльцом, креслами-качалками, качелями и растениями в горшках. Детский розовый велосипед лежал на газоне перед домом.

– Ждите здесь, – попросил я водителя, прежде чем выйти из машины. У меня было мало надежд на то, что я мог изменить мнение этой упрямой женщины. Еще меньше я надеялся, что смогу вернуть ее к уму-разуму. Во-первых, я приехал сюда без плана. Во-вторых, потому, что Уиннифред (с каких пор я звал ее Уиннифред, а не Простушкой?) никогда особо не ценила силу разума. Это то, что делало ее непредсказуемой, другой и особенной. Ее способность легко и радостно выбрать путь, менее приятный для других.