Бессонный патруль (Сборник)
Шрифт:
Редко, но бывает. Но не так было с Леонидом и Марией.
Их "чувства" с трудом хватило на два года.
Уйдя из дома, он перешел жить к Марии, и только тогда почувствовал, в какие ухватистые жесткие руки он попал.
Куда девалась та мягкая, податливая женщина, что прильнула к нему на берегу речки! Ее место заняла властная, требовательная хозяйка. Жалости она ни к кому не знала.
Говорят, даже выгнала из дому родного брата, который вернулся с фронта с тяжелой контузией.
Первое время было все же терпимо. По-прежнему Леонид работал в колхозе, и дома у Марии
Крутился юлой. Не дай бог, задымит печь: Марусенька и поленом огреть может. А то за ухват или кочергу возьмется - тогда только голову береги.
Удивительное дело: дома хозяином, мужем быть не захотел, а у "кулачки" в батраках два года вкалычал! Чего греха таить: и побои, и черная работа, и унижения - все выпадало на долю Леонида в доме Марии. Но зато избавился он от чувства ответственности и забот. А для иных людей это самое желанное: ни за кого и ни за что не отвечать, ни о чем не думать, жить без мыслей, как трава в чястом поле.
Но жизнь с покое никого не оставит. Не оставила она и Леонида, хоть и прятался он от нее, как таракан.
Пришла однажды повестка. Вызывали Леонида в суд.
Пошел. Вернулся мрачный. Присудили платить Ксении алименты на дочь, которая родилась в его отсутствие.
Это только подлило масла в огонь. Мария совсем перестала стесняться. Речи о чувствах уже и в помине не было.
Любовник оказался очень уж неудобным. Не деньги - гроши в дом приносит. Да и ненадежен. Кто его знает, что у него на уме. Может, к семье вернуться надумает?
Ругань теперь лилась на Леонида потоком. Но в одном Мария ошибалась: о возвращении домой, к матеря, к дочке Аллочке, к Ксении Леонид и не помышлял. Конечно, платить алименты ему не хотелось. Надо было найти какоенибудь средство. Но эта мысль пришла позже. А пока дело кончилось так, как и должно было кончиться: однажды под вечер Мария, до предела рассвирепев, выставила своего дружка из дому и заперла дверь. Вещички его вместе с чемоданом она выбросила в окно,прибавив:
– Убирайся! Чтоб и духу твоего не было.
Так завершилась "любовь", ради которой была брошена семья.
Постоял, постоял Леонид под окном и потащился прочь.
Куда же он шел? Может быть, в старый свой дом? К жене, к дочери, к матери? К людям, которым он причинил столько зла и которые, несмотря на это все же согласны были принять его?
Нет, к Ксении он не пошел. Ведь для того, чтобы осознать и признать свою ошибку и попытаться ее исправить, тоже нужны сила души, вера в себя, твердое намерение искупить вину. Ничего этого у Леонида не было. В голове стоял туман. Им овладело тупое безразличие. Все равно было - куда идти, что делать, лишь бы не думать, забыться.
На следующий день он уехал в Павлодар.
Первое время в Павлодаре жизнь его пошла на лад.
Устроился на работу, получил комнату в общежитии. Жил тихо, затаился. Думал, авось, не разыщут его, не станут докучать с алиментами. Сейчас это была его главная забота.
Но уже и в те месяцы в Павлодаре, когда Леонид,
забившись в щель, прятался от семьи, в' этом хмуром человеке с воровато бегающими глазами нельзя было найти даже отдаленного сходства с прежним Леонидом, с тем молодым, смелым, прямым, что когда-то под тополями пел с Ксенией задумчивые песни.Все прошло, все минуло! Куда девались открытый взгляд, удаль, ясная улыбка? Все исчезло. Теперь в человеке гнездились только страх, жадность и постоянная мысль о рюмке. Водка стала занимать все большее и большее место в его жизни.
О Ксении и дочери своей он теперь думал только с досадой и злобой. Жена, которая стремилась получить с беглого мужа только минимум, только законное, в его мыслях выглядела вымогательницей. Дочь? Какое ему дело до дочери! Ему вообще ни до кого не было дела. Пусть его оставят в покое. Пусть не мешают ему жить. Он будет сидеть тихо, только бы его не трогали. Авось, не разыщут. Авось, не узнают, где работает. А все остальное пусть горит синим пламенем.
Надежды Леонида, однако, не оправдались. Уже через месяц исполнительный лист поступил по месту его работы. Вмешался участковый. Он вызвал Леонида и сделал ему строгое внушение.
Трудно вообще сказать, что делалось в душе этого человека. К чему он стремился, как мыслил себе жить. На это никто, наверное, не смог бы ответить, даже он сам. Между тем Леонид, стремясь уклониться от выполнения своих обязанностей в отношении семьи, готов был на все: уйти на дно, потерять имя, стать бродягой, утратить в конце концов всякое право называться человеком.
Из Павлодара он скрылся, как вор, не уволившись с работы и не взяв паспорта. Скитался по деревням. Выдавал себя за мастера по ремонту швейных машин. Ходил по домам, предлагал свои услуги. Если неисправность была незначительной, он налаживал машину и брал соответствующую плату. Если же повреждение устранить не удавалось, он ссылался на нехватку запасных частей и уходил не солоно хлебавши.
Шло время. Осточертела бродячая жизнь. Наконец, накопив немного денег, он решил осесть в одном колхозе.
Тут-то и оформилась у него "идея", как избавиться от алиментов.
Это оказалось "совсем просто". Надо умереть. А если не умереть, то сделать так, чтобы Ксения поверила, что он умер. Тогда она перестанет разыскивать его, посылать по месту работы исполнительные листы.
И вот разыгрывается гнуснейшая инсценировка. Изготавливается самый настоящий гроб. Леонид ложится в этот гроб. Его обкладывают цветами и фотографируют.
Так было изготовлено "доказательство" смерти Леонида.
Фотографию он, за подписью своего приятеля, отослал Ксении.
Так человек опустился вниз еще на одну ступеньку. Он терял последнее, что у него было. Он думал, что это только фотография изображает его мертвым, по он уже и на самом деле был мертв. Человек исчез. Осталась ходячая двуногая копия, жаждущая водки, чтобы забыться. Ничего у него яе было: ни дома, ни семьи, ни привязанности, ни чувства.
А фотография сделала свое дело. Дошло письмо до Ксении, которая все еще помнила прежнего Леонида. Помнила, любила его. Ждала, что одумается человек, вернется.