Бессонный патруль (Сборник)

После получения фотографин ждать стало некого. Ничто больше не удерживало Ксению в селе. Вместе с дочкои Аллочкой она уехала из колхоза, где все ей напоминало о Леониде, о былом счастье.

А Леонид тем временем перебрался в Семипалатинск. Он добился наконец своего. Его оставили в покое. Никто не разыскивал его, не узнавал его адреса и места работы, никто не слал вслед исполнительного листа.

Наступила спокойная жизнь. Спокойствие это, правда, смахивало на могилу. Ну что ж, сам в нее залез. Он сменил одну, другую работу. Будто следы заметал. По привычке.

Жил то в общежитии, то снимал угол. По вечерам идти было некуда. Валялся на конке, тупо смотрел в потолок. Если были деньги, шел в ресторан. Там спрашивал кое-какую закуску и обязательно стаканчик водки. Сидел часами, слушал ресторанный шум. Медленно пьянел. Только бы не быть одному.

Он стал угрюмым, неразговорчивым. Косился на асе исподлобья, подозрительно. Только хмель иногда развязывал ему язык. Случайному собутыльнику начинал вдруг слезливо жаловаться на свою участь.

– Моя спутница - печаль и тоска по семье, - говорил он, заглядывая в чьи-нибудь равнодушные глаза.

– А душа нараспашку. Я проклял день своего рождения и другого не признаю. Я - случайная жертва злой судьбы. Кто может это понять? Никто! И не лезьте мне в душу.

Впрочем, никто в душу к нему и не лез. Пьяные излияния его выслушивали нехотя и старались побыстрее отделаться.

Кое-кто, однако, им все же заинтересовался. Официантка этого же ресторана остановилась однажды возле него.

– Жаль мне вас, - сказала она соболезнующе.
– Вижу, тоскует человек. И угла, наверное, теплого нет?

– Нет, - с готовностью подтвердил Леонид.
– Нету теплого утла.

– Ну, так чего ж? Зашли бы, - она улыбнулась.
– Может быть,у меня вам понравится.

На следующий день Леонид разыскал на окраине большой дом с садом. Официантка жила вдвоем со взрослой дочкой. Квартира, правда, была какая-то странная. Не квартира, а скорее притон. Чуть ли не каждый вечер сюда приходили молодые люди проводить время. Время проводили весело. Пили, закусывали, веселились. Леонид сначала молча таращил глаза - удивлялся. Из разговоров гостей он довольно быстро понял, что почти никто из них нигде не работает. А деньги у "гостей" были.

– Леня, котик, не тоскуй, - хозяйкина дочь садилась ему на колени, закуривала сигарету, тонкой струйкой выпускала изо рта дым, щурилась. Чего скучаешь? С нами ведь не плохо. Правда?
– Она прижималась к нему, начинала целовать в губы, обжигая дыханием.

Леонид первое время с опаской оглядывался, но потом понял, что тут друг на друга никто не обращал никакого внимания. Хозяйка смотрела на дочку благосклонно, одобрительно кивала головой. Та лениво подымалась, тащила Леонида за собой в соседнюю полутемную комнату...

Через несколько дней он обнаружил, что у него. в карманах нет ни копейки. Такая неприятность!

Несколько дней хозяйка терпела, хоть и хмурилась, но в один из вечеров, когда опять собралась вся компания, она, глядя в упор на Леонида, который, опрокинув рюмку водки в рот, потянулся вилкой к закуске, нежно сказала:

– Пьешь, котик? Закусываешь? А вкладывать в общий котел - не вкладываешь? Любишь, значит, на чужой счетЛеонид побагровел:

– У меня эти самые проклятые кончились...

Хозяйка засмеялась.

– Косолапый, - крикнула она.
– Тут у нас один из детского сада затесался. Расскажи ему, где можно достать радужные бумажки...

– Кому объяснить? Вот этому?
– Широкоплечий чернявый детина с зажатой в углу рта сигаретой подошел поближе и начал пристально рассматривать Леонида.
– А сам нс знаешь?

Леонид отрицательно помотал головой.

– Да ну? А что такое бензосварка знаешь? С механизмами обращаться умеешь?

– Умею. Швейные машины чинил.

Чернявый захохотал:

– Вот видишь! Значит, дело пойдет. От швейной машины до сейфа - одни шаг.

Леонид оторопел.

– Какой шаг? Какой сейф?

– Очень простой. Берешь бензосварку и режешь. Взрезал сейф, а там-деньги. Что и требовалось. А с этими бумаженциями в руках ты будешь иметь все, что надо.

Будь уверен, - он подмигнул Леониду и погладил одну из девушек по голой спине.
– Смекаешь?

– Смекаю, - еле ворочая языком, проговорил Леонид.

– Хорошо. Значит, по рукам?

– Нет, - отрицательно покачал головой Леонид.
– Я в крайнем случае копейки на панели просить буду, а с бензосваркой - мне не с руки. Это дело сложное...

Он не договорил. Чернявый развернулся и влепил ему такую затрещину, что Леонид полетел на пол.

Когда Леонид поднялся, детина нанес ему еще один удар в лицо. Потом еще.

– Это тебе пломба, - наконец прохрипел он.
– Чтоб рот тебе запечатать. Чтоб- ни гу-гу. Понял? Л теперь убирайся.

Леонида выставили из дома.

Еще одна ступенька вниз. Сколько их было? Разве сосчитаешь... Не все ли равно? Он теперь был словно во сне.

Работать? Работать он уже не хотел. Жить было негде.

Как-то сами собой вспомнились слова, сказанные им чернявому: "...я в крайнем случае копейки на панели просить буду...."

А что, если и в самом деле? В случае чего и контуженность изобразить можно. Л народ у нас добрый. Подадут.

И Леонид начал попрошайничать. Невероятно, но факт: еще не старый, совершенно здоровый мужчина обращался к своим соотечественникам с протянутой рукой. Он просил "помочь". Но разве он действительно нуждался в помощи? Нет. Он просил, потому что сам, своими руками довел себя до полного разложения.

У него была семья, но он ее бросил. У него был дом, но он бежал оттуда. Он мог работать, но он спутался с преступниками, соблазненный "сладкой" жизнью. Ему бы хотелось жить так, как жили, они, не трудясь. Но его лишь пугала перспектива расплаты. Воли к труду не было. Идти на прямое нарушение закона он боялся, заняться открытым грабежом было слишком опасно. И он выбрал среднее - начал обирать людей с их согласия, выпрашивая трудовые деньги и тут же пропивая их.

Все в его жизни, с тех пор, как он ушел от жены, было обманом. Теперь обман сгустился до предела, и каждый шаг Леонида был пропитан ложью. Он был еще не стар, но теперь нарочно оброс щетиной, чтобы придать себе вид пожилого и изможденного страдальца. Он был совершенно здоров, но двигался и говорил так, словно был тяжко болен: Выпрашивая у людей деньги, он говорил, что они нужны ему на еду, потому что он голоден. Но едва собрав какую-то сумму, он тут же пропивал ее. Без водки он теперь жить уже не мог.