«Без меня баталии не давать»

— Вы прекрасно танцуете, герр Питер.

— Ол-райт, — отвечал Пётр, скорее догадавшись, чем поняв, что сказала мисс, но потом, спохватившись, что хватил через край, не очень-то впопад пробормотал: — Ес, ес.

Летиция вначале опасалась, что кончится танец — и партнёр может оставить её и потерять. Однако вскоре убедилась, что герр Питер не собирается «терять» её, что он неутомим в танцах, и уже через час Кросс едва переставляла ноги от усталости, а иногда попросту повисала на руках партнёра. И наконец пролепетала:

— Ай уд лайк хаус.

— Хаус так хаус, — согласился Пётр, догадавшись, что речь идёт о доме.

Кросс накинула на себя сюрко [68] , и они вышли на улицу. Поймали кеб, тесно устроились на его сиденье.

— Флит-стрит, — скомандовала мисс Кросс. И одноконный экипаж-кеб побежал по сырым и промозглым улицам Лондона, увозя бомбардира к любовной пристани.

Привыкший вставать рано, Пётр и здесь в мягкой постели мисс Кросс проснулся, едва начало светать. Слез с ложа, стал одеваться. Летиция с трудом разлепила глаза, начала что-то полусонно лепетать нежное, протягивая к Петру обнажённые тёплые руки.

68

Сюрко — женская верхняя одежда.

— Некогда, некогда, милая мисс, работа ждёт.

На прощанье поцеловал, прошептал в ухо:

— До встречи, дорогая.

«Надо купить ей какой-то подарок, — подумал он, выходя на пустынную улицу. — Но какой?»

Он шагал, прислушиваясь к тишине, надеясь услышать цокот копыт, но в такой ранний час не только кебмены, но и бродячие коты спали. И тут из-за угла явилась какая-то фигура в обтрёпанном кафтане, молвила хрипло:

— Хэлло, мисти, гив ми смоук.

— Хэлло, хэлло, — отвечал Пётр, догадавшись, что человек просит закурить, достал из кармана кожаную табакерку. — Плиз.

Но когда незнакомец подходил к нему, Пётр затылком почувствовал, что ещё кто-то стоит у него за спиной. Сообразил: «Грабители» — и вдруг повеселел, видимо от предвкушения предстоящей потасовки сбросив остатки сна. Уж чего-чего, а силу в себе он чувствовал сокрушительную.

— Ду ю хэв мани? [69] — В руке «любителя закурить» блеснул нож.

— Ах, ты уже мани захотел, сука. — Пётр в мгновение схватил бандита за запястье и крутанул его, словно кнут, вкруг себя, сбивая им стоявшего за спиной. Тот, упав на землю, вскочил на карачки и тут же от сильнейшего бомбардирского пинка улетел ещё дальше, бороздя носом мостовую. Любитель «мани», скуля от боли, с вывихнутой костью уползал прочь.

69

У вас есть деньги?

Пётр не стал преследовать несчастного грабителя, а, подобрав его нож, пошёл дальше, тем более что где-то впереди послышался цокот копыт.

Меншиков встретил Петра ещё лёжа в постели:

— Ну что, мин херц, намаскарадился?

— Намаскарадился, — усмехнулся Пётр, бросая на стол нож. — А вы чего вылёживаетесь, али дел нет? Буди Шафирова.

29 Прибытие Головина

Великий посол Головин Фёдор Алексеевич, прибывший в Англию по вызову Петра, не нашёл его в Детфорде.

— Где он? — спросил Меншикова, строгавшего на верстаке какие-то детали.

— В парламенте.

— Где? — удивился Головин.

— В парламенте.

— Что он там делает?

— А спроси его. Говорит, это вроде нашей думы, надо обязательно посмотреть, на думу не нагляделся, вишь.

— Ну как вы тут живете?

— Сам видишь, Фёдор Алексеевич, в поте лица трудимся. Бомбардир ни себе, ни нам скучать не даёт. Даже до здешних храмов добрался.

— А церкви-то при чём?

— Ну говорит, надо посмотреть, как они с государством сосуществуют, може, что и нам хорошее перенять. А тут ещё вера какая-то мормонская зовётся, так бомбардир иху веру хвалил очень.

— Хвалил?

— Да. Сказал, что государь, который по ихой мормонской вере жить станет, счастлив будет. Ихний епископ Пен сколь раз уж у нас бывал, всё бомбардира своей верой заманивал.

— Ну и заманил?

— Какой там. Бомбардира рази своротишь, говорит Пену: хороша, мол, ваша вера, очень хороша. А тот: ну так переходи, мол, к нам. Э-э, нет, отвечает бомбардир, я не один, за мной четырнадцать миллионов, их, мол, спросить надо. Да, говорит, и наша ж православная хороша, ежели б все по ней жить стали. Так не живём же, грешим напропалую.

— А ты чё строжешь?

— Так мачты к восьмидесятипушечнику. К модели. Сделали стопушечник, он на первой фатере у Головкина, так бомбардир велел восьмидесятипушечник строить. Вот и стружу.

— А куда эти модели-то?

— Эге. Бомбардир хочет навигацкую школу в Москве иметь, так туда для пособий делаем всякие.

— Навигацкую школу? — удивился Головин. — Так ведь туда преподаватели нужны.

— Не боись, Фёдор Алексеевич, он их уж тут набрал, тебя ж для того и звал, чтоб с имя договора заключить. Раздевайся, чего стоишь, Фёдор Алексеевич?

Головин снял плащ, повесил у двери на гвоздь, сел на стул.

— Ну, как стул? — спросил, ухмыляясь, Меншиков.

— А чего? Стул как стул.

— Как, да не как, господин посол. Бомбардиром сделан стул-то.

— Да? — подскочил Головин и стал внимательно осматривать седалище. — Дак это что? Все шесть его?

— Все его, — сказал с гордостью Меншиков. — Вон комод в углу. Хозяину шкаф сделал.

— Хороши, хороши. Да крепкие какие, — удивлялся Головин. — Значит, на мебель с кораблей потянуло?

— При чём мебель? Кораблями он все дни занят, эвон чертежей гору начертил. А мебель так, для передыху, как он говорит.

К обеду явился Пётр с Шафировым.

— Ба-а! — радостно вскричал с порога бомбардир. — Фёдор Алексеевич! Наконец-то.

Обнял старика, расцеловал, словно век не виделись.

— Алексашка, беги в харчевню, тащи, что там есть у них, да хлеба не забудь. Петро, давай стаканы, бутыль на стол. Да живей ворочайтесь.

Сел рядом с Головиным, спросил с великой заинтересованностью:

— Ну, как там у вас?

— Да всё так же, Пётр Алексеевич. Покупали оружие, отправляли на Нарву. Нанимали моряков.

— Есть интересные?

— Есть. Например, капитан Крейс очень хороший моряк, много плавал, воевал.

— Такие годятся. Ежели такой, как говоришь, будет у нас адмиралом. Ещё что?

— С Веной что-то неладно, Пётр Алексеевич. С турками шушукаются, не думаю, что в нашу корысть.

— Как на материк вернусь, сам поеду к императору, пусть честно скажет, какого рожна ему надо.