«Без меня баталии не давать»

— Ох, не скажет он, Алексеич, — вздохнул Головин, — уж поверь старому волку.

— А что из Москвы?

— В Москве ничего хорошего, Пётр Алексеевич.

— Что такое?

— Твой двойник объявился.

— То есть как?

— А так. Тебя почитай год нет на Москве, пустили слух, что ты загинул. Ну а раз загинул, то тут как тут лже-Петр объявился.

— Где?

— Вроде на Псковщине.

— Вот черти полосатые. Чего ж Ромодановский-то смотрит?

— А что ему делать? Ну схватит он этого лже-Петра, ну повесит. Так ведь другой объявится. Забыл Смутное время? Я думаю, пора тебе домой ворочаться, Пётр Алексеевич.

— Нет, Фёдор Алексеевич, меня ещё Венеция ждёт. С полдороги не хочу.

Явился Меншиков с кастрюлей, полной жаркого с кашей, с булкой хлеба. С Шафировым достали какие-то чашки, стаканы, ложки. Ложки со стаканами, видно, плохо мыты были, Алексашка на всякий случай полой кафтана всё протёр. Заблестели. Расставили всё на столе, разложили жаркое, стаканы водкой наполнили.

— Прошу, господа, — произнёс Меншиков величественно, словно за королевский стол звал.

— А что ты делал в парламенте? — спросил Головин, осушив стакан и берясь за ложку.

— Да я в нём, честно признаться, и не был.

— А Меншиков говорил, что ты там.

— Верно говорил. Меня в парламент звали. Но я подумал, если приду туда, опять не заседание будет, а глазение на царя. Я залез на крышу и через слуховое окно всё видел. Петро вон переводил мне их разговоры.

— Ну и что? Понравилось?

— Да как сказать? Королю вон в глаза неприятное говорят. Ничего, терпит.

— А что неприятное-то?

— Да попрекают его, что-де он больше внимания Голландии оказывает, а не Англии.

— А что, это действительно так?

— Не знаю. Но Вильгельм-то голландец, и он же штатгальтер Голландии, может, и действительно в чём-то родине благоволит. Вон мне, как ни нравится Англия, а Русь всё едино, хошь и кривобока и подслеповата, а дороже ж.

— Так когда всё же на материк-то, Пётр Алексеевич?

— Теперь уж от тебя зависит, Фёдор Алексеевич. Заключишь договор на табачную монополию с Кармартеном, получишь с него деньги, наймёшь мной отобранных мастеров, выдашь им дорожные, отправишь. А там и я отчалю на своей яхте. Я сам в нетерпении скорее с императором Леопольдом свидеться. Уж очень много у меня вопросов к нему накопилось.

Несмотря на то что за этим простым обедом было выпито по три стакана водки, Пётр тут же потащил Головина прямо домой к маркизу Кармартену, у которого уже не однажды бывал. Сведя их и представя друг другу, вернулся в Детфорд. Сказал Меншикову:

— Езжай, Александр, в театр королевский, найди Летицию Кросс, вручи ей от меня прощальный подарок.

— Какой?

— А я знаю? Купи, что там бабам любезно.

— Ты хоть сколь раз был у неё?

— А тебе-то что?

— Ну как? Чтоб знать, за сколько платить.

— Дурак ты, Алексаха. Ну три раза. Ну и что?

— Как что? Деньги счёт любят.

— Отправляйся, счётчик.

Меншиков долго не возвращался. Пётр, сидя за чертежами, уже и забыл о нём. Но едва он появился в дверях, вспомнил:

— Ну как? Вручил?

— Вручил.

— Что?

— Деньги.

— А почему не подарок?

— А откуда мне знать, что ей дарить? Подумал, за три раза хватит ей триста гиней.

— Ого! Это ж более двух тысяч рублей.

— Что «ого»? Она недовольна была.

— Как? — удивился Пётр. — Ещё и недовольна?

— Говорит, царь бы мог быть и пощедрее.

— А ты?

— А что я? Накинул ещё двести гиней.

— Ну и мот же ты, Алексашка.

— Какова работа, такова и плата, — вздохнул Ментиков, искренне пожалев, что добавил артистке.

30 Прощай, Англия!

Восемнадцатого апреля Пётр в сопровождении Головина прибыл в королевский дворец с прощальным визитом. Вильгельм тепло принял его.

— Я пришёл проститься с вами, ваше величество, и поблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали.

— Я рад, что хоть чем-то был вам полезен, — сказал Вильгельм. — Надеюсь, об Англии у вас останется доброе впечатление.

— О-о, ваше величество, этот остров английский я считаю лучшим и самым красивым островом в мире.

— Надеюсь, вы всё посмотрели, всё попробовали, что вас интересовало, мой друг?

— Да, ваше величество, если б я не побывал в Англии, я так бы и остался плотником. Только здесь благодаря помощи Альтона Дина я научился конструировать корабли.

— Как вы нашли наш парламент?

— Многому дивился, но у нас пока рано ещё заводить такой.

— А вы знаете, мой друг, один дипломат уже злословил на наш с вами счёт.

— Уже? И каким же образом?

— Он сказал: я видел редчайшую вещь на свете — короля на троне и царя на крыше.

— Вот сукин сын, — засмеялся Пётр. — Но не сердитесь на него, ваше величество. Всяк чем-нибудь должен кормиться. Дипломат языком.

— А сейчас куда ваш путь, мой друг? Домой, наверное?

— Нет, ваше величество, я, кажется, уже говорил вам, что должен побывать в Венеции.

— A-а, посмотреть галеры?

— Не только посмотреть, может, удастся и построить.

— Ну что ж, успехов вам, мой друг.

— Спасибо, ваше величество, и позвольте мне преподнести вам подарок.

Пётр залез в карман, вынул свёрток из коричневой ткани, отряхнул с него табачинки, протянул Вильгельму.

— Здесь самый крупный алмаз, ваше величество, какой был у меня. Хотелось бы, чтоб он стал украшением вашей короны.

Вильгельм взял свёрток, развернул его, осмотрел сверкающий камень и впервые назвал Петра царским именем:

— Я благодарю вас, ваше величество, за истинно царский подарок.