Без наставника

— Столько хорошего, сколько тебе хотелось бы слышать, я не знаю, — сказал он.

Рулль встал, подошел к книжным полкам и взял с полки коробку. Плоский черный футляр, в котором под стеклянной крышкой лежал Железный крест первой степени. Рулль внимательно посмотрел на него и залился своим раскатистым, похожим на ржание смехом.

— Положи на место! — сурово сказал Грёневольд.

— Простите!

Грёневольд не ответил. Рулль поставил коробку на место и опустился в кресло.

— Скажите еще что-нибудь о Федеративной республике. Что-нибудь хорошее! Почему здесь надо жить, — сказал он неуверенно.

— Попытайся хоть раз сформулировать, что ты имеешь против нее!

— Я считаю, то, что я сказал о школе, относится не только к школе. В деталях — да, но не в главном. И я считаю: школа типична для всей Федеративной республики!

Грёневольд сказал:

— Это как-то не очень ясно.

— Но, дорогой господин Грёневольд, здесь ведь тоже расправляются с теми, кому не везет, то есть общество расправляется с ними, бойкотирует их! Только удачей, только удачей они определяют цену человека, его достоинство. А удачу они меряют по кошельку. Есть у тебя деньги, значит ты удачлив, чего-то стоишь.

Грёневольд засмеялся.

— Возьмите хотя бы хромого Вебера — двадцать лет от него все в городе старались избавиться, как от фальшивого пятака. Был никчемный и никому не нужный бродяга. Каждый норовил обдурить его, поиздеваться над ним. Словно он родился только для того, чтобы те, кто рядом, могли убедиться в собственной нормальности!

Грёневольд подошел к буфету, налил себе стакан минеральной и запил таблетку.

— Не кричи так, — сказал он.

Рулль замолчал, но только на секунду.

— Да, а теперь он выиграл в лотерее и строит новый дом. И вот он уже уважаемый человек — ведь у него есть «мерседес» и он строит дом!

— А может быть, не только за то, что он строит дом и у него есть машина, Рулль?

— Не машина, а «мерседес»! Именно «мерседес». Если бы у него был «фольксваген», его уважали бы вполовину меньше.

— Может быть, все же и за то, что он не швыряет свои деньги на ветер, Рулль! Здесь, в этой стране, у людей есть здоровое стремление к деловитости.

— Ах, не понимаете вы меня, господин Грёневольд! Престиж и приличие — вот о чем идет речь. «Надо соблюдать внешние приличия!» — любимое выражение господина Годелунда. Как я ненавижу эти слова! Целых семь лет я слышу их здесь…

— Шесть, Рулль.

— Нет, семь! Я же оставался на второй год.

— Почему?

— По глупости. Семь лет я непрерывно слышу: «Надо соблюдать внешние приличия». Вот и получается: внешняя видимость морали. Внешняя видимость гуманности. Видимость христианства. Видимость культуры. Единственно, что не является видимостью, это деньги, господин Грёневольд! Деньги, которые приходят вслед за удачей; они одни принимаются во внимание. Здесь это единственная валюта, которой оцениваются люди, с которой они считаются.

— Ты думаешь, в какой-нибудь другой стране дело обстоит по-другому? — спросил Грёневольд.

— Дорогой господин Грёневольд, два года назад я поехал во время летних каникул в Грецию, в самую глубь страны. В прошлом году я отправился в Ирландию — там это было не так. Какой-нибудь бедный трудяга там тоже человек, а не изгой, и его принимают как равного на каком-нибудь празднике или там еще где-нибудь. Он тоже получает что-то от жизни, не только это мерзкое сочувствие. Вы понимаете, там само собой разумеется, что люди его не отвергают, хоть он и неудачник и ему нечем козырнуть!

— Это бедные народы…

— Тогда лучше бы мы тоже были бедные.

— Ты знаешь, чего бы мы тогда хотели, Рулль? Снедаемые честолюбием и завистью, мы хотели бы одного, и как можно скорее: быть удачливыми и солидными, как немцы в Федеративной республике, то есть как мы!

Рулль с досадой посмотрел на Грёневольда, налил себе еще полстакана вина, выпил и сказал:

— Да, тогда я, пожалуй, двинусь.

Грёневольд усадил его обратно в кресло.

— Что тебе не понравилось в моем ответе, Рулль?

Рулль вскочил.

— Можно мне еще раз поставить «Go down, Moses»?

Грёневольд кивнул.

Рулль поставил пластинку, сжался в своем кресле и принялся покусывать кончик трубки.

— Вы теперь тоже уклоняетесь от ответа, — буркнул он.

— Ты еще не договорил.

«Go down, Moses, go down in Egyptland! Tell old pharaoh: «Let my people go!..»^[144]

— Есть у вас клочок бумаги? — спросил Рулль.

— Вот!

Пока пластинка прокручивалась, Рулль яростно царапал на бумаге какие-то фразы.

Потом он сказал:

— Жизнь здесь похожа на сплошную пьянку: все словно пьянеют от работы! Здесь нельзя быть неудачником. Поражение и потерпевших поражение здесь не любят. Кроме того, я считаю ужасным, что никто не старается помочь другому, поддержать слабого. Каждый норовит использовать свои преимущества, обойти другого. Совершая какой-то поступок, люди спрашивают себя: «А что на этом можно заработать?» И все их самосознание зиждется на уверенности в том, что другой — это дерьмо. Каждый радуется, что он лучше! Нет ничего, ради чего стоило бы стараться всем вместе. Сегодня человек, отдельный человек — как мне кажется, господин Грёневольд — ничего не значит. Если он один, ему крышка! Решает общность. Стремление людей к коллективному труду. Вот такая общность — это коммунизм. Это по крайней мере что-то!

— Что именно? — спросил Грёневольд.

— Да, может быть, то, что они сейчас делают там на Востоке, — это плохо. Но в социализме, в социалистической общности людей что-то есть, господин Грёневольд!

— Я только не совсем понимаю, Рулль, почему ты ищешь эту свою общность именно на Востоке?

— Господин Грёневольд, здесь я должен работать на фирму. Чтобы она могла построить еще одну фирму!

— А там?

— Там я мог бы, например, строить дороги. Пусть бы это было для… ах, дерьмо, до чего банально!

— Ну скажи же!

— Я одно время выписывал себе такой журнал о строительстве шоссейных дорог — на Востоке издают. Там было сказано: «Мы строим для мирной жизни!»

— И ты веришь, что это действительно так?

— Я не знаю. Самое ужасное, господин Грёневольд, что кругом неправда. Здесь неправда и там неправда.

— Рулль, и тем не менее ты не можешь — хотя это было бы для тебя проще и легче — даже на миг поверить: там строят дороги для мира, а здесь их строят для войны. Или наоборот. Это просто неправда, Рулль.