Без наставника

— Слушаюсь, господин директор.

Гнуц, задыхаясь, поднялся на второй этаж и сразу же исчез в своем кабинете.

— Ребята, мы что же, отмечаем семнадцатое июня уже сейчас, в марте?

— Спорим, это именно то, что радует маленького человека!

— Кто со мной к Тео, пропустить кружку-другую?

— Тебя что, амбарным замком трахнули? Я двигаю в бассейн!

— А я ведь ни черта не сделал по английскому.

— Такое расписание, как сегодня, и я готов остаться здесь пожизненно.

— Эх, поспать бы часок-другой!

— Камрады, у меня идея: у девок сейчас урок гимнастики!

— У каких? Из пятого или из шестого?

— Из шестого! На Янплатц!

— Красота!

— Ребята, надеюсь, у них будет семидесятипятиметровка! Тогда Лолло покажет класс!

— Или гимнастика!

— Ча-ча думает, что он — это Янплатц.

— Двинем туда, произведем фурор!

— Ты что, у старушки училки удар будет, если мы заявимся!

— Вы не знаете, зачем Фавн пошел вниз? — спросил Адлум.

— Пижона позвать.

— Не думаю, тогда бы он вернулся.

Адлум, Затемин, Клаусен, Фарвик и Шанко остались на школьном дворе одни.

— Может, педсовет по поводу этих художеств? — спросил Клаусен.

— Потрясающая логика, — сказал Затемин.

Фарвик покачал головой.

— Не могу представить себе, чтобы это было делом рук Фавна.

— Когда наш бычок видит красное, от него можно всего ожидать, — сказал Адлум.

— Да, но почему именно он должен…

— Поэтов нельзя выбирать старостами класса, — сказал Адлум. — От этого никогда не было проку.

Они увидели, как из подвала вышел Бекман со шваброй и ведром.

— Может, Забулдыга что-нибудь знает, чего мы не знаем?

Они отправились следом за Фарвиком через двор, обогнули здание школы и подошли к уборной.

Дворник поставил ведро у желтой стены, обмакнул швабру и начал стирать красную масляную краску. Дело подвигалось медленно.

— Свинство! — ругался он. — Если бы это был не клинкер, мне бы до самой пасхи изображать здесь уборщицу отхожего места.

Шанко дал ему сигарету.

— Пускай собирает манатки и сматывается, — бурчал Бекман. — Шеф-то рвет и мечет. Кипит, как котел со смолой.

— А кому собирать манатки? — спросил Шанко.

— Ну, этому паяцу из вашего класса, Руллю!

— Неужели это действительно был он? — спросил Затемин.

— Ясное дело! Я ж его с поличным поймал вчера, этак около половины одиннадцатого вечера.

— Я вам не верю, господин Бекман, — сказал Затемин.

Бекман швырнул швабру в ведро так, что щелочной раствор фонтаном выплеснулся из него.

— Ты что, думаешь, у меня бельмо, что ли, на глазу? Вот тут, на этом самом месте, я его и поймал! Под конец этот поросенок еще помочился на свою мазню. Пускай радуется, что так дешево отделался, что вокруг него мировая политика не закрутилась. А то сперва по радио бы про него передали, а потом на девять месяцев в кутузку. Знаем мы таких.

— А ведро с краской и кисть вы тоже видели? — спросил Затемин.

— Он их спрятал в свой портфель, зеленый такой портфель с оторванной ручкой! А теперь шасть отсюда, покуда старику на глаза не попались!

Они медленно поплелись к перекрестку.

— Может, пойдем ко мне, в мое ателье? — сказал Фарвик. — У меня есть каталог выставки Пикассо и несколько новых магнитофонных дисков.

— Без четверти девять, — сказал Клаусен. — Я пойду с тобой.

Адлум колебался.

— Собственно говоря, кому-то надо подождать Фавна.

— Мы с Шанко останемся здесь, — сказал Затемин.

— Ну ладно. Если что случится, дайте знать Дали.

— А теперь? — спросил Затемин, когда они остались одни.

— Что «теперь»?

Затемин медленно смерил взглядом Шанко с головы до ног.

— Можешь сегодня забрать у меня ведро с краской и кисть, — сказал он равнодушно.

Шанко быстро посмотрел на него.

— Ах, вот оно что, — сказал он, растягивая слова. — Это был ты? Я так сразу и подумал.

— Пойдешь к шефу? — спросил Затемин.

Шанко встал вполоборота к нему.

— Это я предоставляю сделать тебе, товарищ.

— Я пока еще подожду.

Шанко осклабился.

— Вот видишь. Ты вообще не забывай, сколько всякой всячины мне известно! И кстати, «Проснитесь, тревога!» — это не я намалевал!

Затемин сжал кулак, размахнулся, но не ударил и сунул руку в карман.

— Дуй отсюда, ты, идиот, — сказал он тихо. — Да побыстрее!

Он повернулся, прошел через школьный двор к стене, подтянулся, уселся на гребень и вынул свою записную книжку.

— Господа, — начал Гнуц, кивая направо и налево. — Вам известно, о чем идет речь?

Оба господина кивнули в ответ.

— Отлично. В первую очередь я хотел бы информировать вас, дорогой коллега Випенкатен, о том происшествии, которое разыгралось здесь еще вчера утром, кстати, перед тем, как вы приступили к исполнению своих обязанностей. Господин доктор Немитц в курсе. В надлежащее время я поставлю в известность и всю педагогическую коллегию! Вы оба уже опытные, так сказать, вожаки и понимаете, несомненно, что я — разумеется, при полном уважении к принципу коллегиального руководства школой, — действуя единолично, возвращаю, так сказать, в правильное русло многое в этих стенах и забочусь, чтобы все это не становилось достоянием гласности. Кое-где это могло бы только вызвать ненужные кривотолки.

Оба коллеги кивнули, изображая единодушное одобрение, и Гнуц открыл ящик своего письменного стола.

— Вчера утром, перед началом занятий, эти сомнительные бумажонки были развешаны на доске объявлений, на двери учительской и шестого класса «Б», — сказал Гнуц и протянул карточки для ознакомления Випенкатену. — К счастью, мне удалось благодаря бдительности дворника положить конец этой непристойной акции прежде, чем она могла возыметь какое-либо действие.

— Кроме того, ведь еще были два текста на доске, — сказал д-р Немитц.

— Ах да, рот они.

Випенкатен прочитал цитаты до конца, потом еще раз и, наконец, прочитал их в третий раз.

— Без знания контекста, конечно, очень трудно судить об этом, господин директор!

Гнуц согласился:

— Ну хорошо, я понимаю! О контексте вас может гораздо лучше, чем я, информировать доктор Немитц.

Д-р Немитц откинул голову назад, покрутил большие пальцы обеих рук и быстро заговорил:

— Цитаты, господин Випенкатен, взяты из текстов, которые мы прорабатывали на уроках в шестом «Б». Частично на уроках немецкого языка, частично в кружке по литературе. Но в то время как большинство учеников обнаружило полную духовную зрелость, абсолютно необходимую для понимая этих великолепных произведений современной литературы, и работало, проявляя, если можно так выразиться, экзистенциальный интерес к совместной их расшифровке, — небольшая часть класса оказалась, так сказать, умственными плебеями, людьми без всяких запросов, к которым мне приходилось спускаться, словно пауку на своей нити, на каждом уроке, что, впрочем, как показывает данный эпизод, абсолютно не гарантировало успеха, который хотя бы в отдаленной степени соответствовал моим усилиям. Вот эта-то компания имбицилов и занялась вновь пережевыванием непереваренных мыслей. «Почему?» — можете вы спросить. Но «против глупости сражаются впустую и сами боги», говорит поистине верящий в человека Шиллер.