Без наставника

Випенкатен вернул карточки, и Гнуц аккуратной стопкой сложил их на своем письменном столе.

— У вас есть какие-нибудь отправные точки, чтобы решить, кто мог это сделать? — спросил Випенкатен.

— Есть! — сказал Гнуц с особым ударением.

Д-р Немитц поднял брови.

— Они появились у меня тринадцать минут назад! — сказал Гнуц. — То есть ровно столько, сколько я нахожусь здесь. Раньше меня здесь просто не было. Перед занятиями я посетил по делам школы отдел по охране порядка. Так вот, ровно тринадцать минут назад я узнал не только, кто тот хулиган, который напакостил вчера утром, — у меня в руках и тип, загадивший стену общественной уборной этой омерзительной пачкотней, последствия которой пока даже трудно оценить! На стенах уборной, которая, кстати, несмотря на мои неоднократные протесты, была все-таки сооружена напротив школы! Итак, он у меня в руках. Все это совершил один и тот же тип!

— Вы узнали больше, чем можно было надеяться, — сказал д-р Немитц.

Гнуц молчал.

— А кто?.. — спросил Випенкатен.

Гнуц поднял свои ладони, как две чашки весов.

— Вы знаете класс лучше, чем я, господа! Я не веду уроков в шестом «Б». Кого, по вашему мнению, можно было бы заподозрить в этом совершенно невероятном для нашей школы деле?

— Я преподаю в шестом «Б» только стенографию, — сказал Випенкатен.

Д-р Немитц устремил свой взгляд вдаль и задумчиво забарабанил пальцами по письменному столу.

— Курафейский? — сказал он, решительно и твердо посмотрев на Гнуца.

— После всего, что я слышал о нем в учительской, — снова вмешался Випенкатен, — я бы тоже сказал: Курафейский. Этот парень опасен! Подстрекатель, непременный участник всех беспорядков. Остальные — Тиц, Михалек, Нусбаум и вся эта компания, я считаю, просто у него на подхвате.

Гнуц стал осторожно перебирать карточки. Теперь он строил из них пирамиду.

— Видите ли, господа, — сказал он покровительственно, — я не хочу вас упрекать, людям свойственно заблуждаться; но я тяну лямку немного дольше, чем вы! Зарубите себе на носу, другими словами, никогда не утверждайте, что кто-то гадит на крыше, пока вы не поймали человека с поличным. Как легко можно совершить несправедливость по отношению к молодым людям, господа, а ведь наша профессия все-таки немыслима без справедливости, не правда ли?

Гнуц перестал строить из карточек геометрические фигуры, откинулся в кресле и сказал:

— Это был Рулль.

Д-р Немитц безупречными спиралями пускал к потолку дым сигареты.

— Этого я не ожидал, — сказал он честно. — А вы, коллега Випенкатен?

— Тоже нет. Я потрясен.

— Я тоже, господа, — поддержал их Гнуц. — Я тоже. И тем не менее это так.

— Он уже признался? — спросил Немитц.

— Полностью. Я держу его под надзором в комнате для посетителей.

— Он в самом деле совершил это редкостное безобразие один? — спросил Випенкатен. — То есть я имею в виду вероятность того факта, что в классе у него были сообщники.

— Нет! — решительно сказал Гнуц. — Он сам заварил эту густую кашу. Заварил себе и не в последнюю очередь нам: мне, педагогической коллегии, всей школе.

— А мотивы? — спросил Випенкатен.

Гнуц поднялся с места.

— Я не хотел бы предвосхищать события, господа. До сих пор я только выслушал признание — прошу заметить, десять минут спустя после того, как я выяснил, кто скрывается за всей этой гадостью. Все остальное мы должны выяснить совместно, в процессе допроса.

— Не привлечь ли к участию и классного руководителя?

— Или созвать педагогический совет, — сказал д-р Немитц.

Усевшись за свой письменный стол, Гнуц выпрямился.

— Господин Криспенховен придет только к третьему уроку. А насколько этот случай может явиться предметом обсуждения на коллегии, решает руководство!

Гнуц включил микрофон, связанный с приемной, и сказал:

— Фрейлейн Хробок, приведите-ка сюда этого парня, Рулля. И включите, пожалуйста, магнитофон — или как вы считаете, господа?

Д-р Немитц сделал вид, что не слышит вопроса.

— Я отдал бы предпочтение стенограмме, — сказал Випенкатен.

— Хорошо. Итак, не надо магнитофона, фрейлейн Хробок. Приготовьтесь стенографировать! Нет, сначала приведите этого Рулля.

— Сядьте, пожалуйста, сюда, чтобы вам было удобнее стенографировать, — сказал Гнуц фрейлейн Хробок.

И тут же Руллю:

— Ты будешь стоять! Там, у окна. Сними эти нелепые очки!

— Но тогда я ничего не буду видеть.

— Тебе это и не нужно! Мы видели достаточно.

Рулль снял разбитые очки и сунул их в карман брюк.

Гнуц сел за свой письменный стол, разложил по-новому пять карточек, взял лист бумаги из ящика, ДИН-А4, отвинтил свою ручку, проверил, есть ли в ней чернила, положил ручку на пустой лист бумаги, по диагонали, скрестил руки на груди и сказал отеческим тоном:

— Скажи, тебе не стыдно, ты не хотел бы провалиться сквозь землю от стыда?

— Нет, — сказал Рулль.

Д-р Немитц и Випенкатен слегка отодвинули свои стулья. Теперь Рулль был в центре точного полукруга.

— Невероятно! — сказал Випенкатен.

Гнуц слова проверил, есть ли чернила в его авторучке, внимательно посмотрел, не измазал ли он пальцы, и спросил снова:

— Значит, ты признаешься?

— Да, — сказал Рулль, скорей удивленный, чем подавленный.

— Мне стенографировать? — вмешалась фрейлейн Хробок.

Гнуц раздраженно поднял голову.

— Фрейлейн Хробок, для какой цели я вас сюда посадил? Неужели вам все надо повторять по десять раз? Пишите: «В начале допроса…» Допроса? Может быть, это не совсем подходящее слово. Как вы считаете, уважаемый коллега Немитц? Вы же специалист по немецкому языку!

— Снятия показаний — нет, пожалуй, расследования! — констатировал д-р Немитц.

— Расследования? Гм, ну ладно. Итак: «В начале расследования ученик Йохен Рулль, 6-й «Б», признался, что он, и он один, повинен в непристойной пачкотне…» — ведь так можно сказать, коллега Немитц, если вам подвернется более точное выражение, пожалуйста, перебейте меня!

Д-р Немитц кивнул.

— Итак: «в непристойной пачкотне, имевшей место в четверг…»

— Каковую он и производил, — дополнил Випенкатен.

— Я бы предложил: «каковой он занимался», а уж потом все детали и дату, — сказал д-р Немитц.

— Итак: каковой он занимался.

— Это не совсем верно, — сказал Рулль.

Випенкатен выпрямился, словно аршин проглотил.

— Ты еще вздумал грубить? — сказал он с горечью.

На этот раз Рулль не ответил.

— Не волнуйтесь, дорогой коллега, — душевно посоветовал Гнуц. — Я признаю: не волноваться трудно! Но из-за такого субъекта? Жаль тратить на это свое здоровье. У него глаза на лоб полезут, когда он увидит, что натворил!