Без памяти

Теперь я понимаю, что все их слова были ложью, но тогда позволила себя одурачить. Я поверила, Дэмиан. Мне было всего восемнадцать. Влюблённая наивная дурочка, такая же, как моя дочь сейчас. Алатея могла быть твоей…, и она стала, но твой лимит на личное счастье, исчерпан.

Пришло время платить по счетам.

К тому моменту, как ты дочитаешь эти строки, Лея вернется домой. Ко мне и своей крестной матери, которая воспитывала ее вдали от меня как родную дочь.

Что будет дальше?

Артур убьет нас обеих.

Таков его грандиозный план. Смирись, что он оказался лучшим стратегом, чем ты, но выбор еще есть. Принять неизбежное, как двадцать лет назад или попытаться спасти одну из нас в обмен на свою жизнь.

У тебя всего час на принятие решения. Не трать время, чтобы убедиться, что твоей жены нет там, где ты ее оставил. Артур угостил Дугласа особым лекарством, и Аарон охотно выполнил все его поручения. Охрана в особняке снята, система безопасности отключена, а Лея беспрепятственно доставлена на виллу Моранов.

К тому моменту, когда мы с тобой увидимся, меня уже не будет внутри моего тела. Артур не упустит возможности угостить особым лекарством и меня. И несмотря на все, что я написала выше…, мне невыносимо больно от мысли, что я не смогу в последний раз увидеть тебя. Не смогу попрощаться с тобой и в этот раз.

Отсчет пошел, Дэмиан, но есть одно условие. Никакого прикрытия и вооруженного до зубов спецназа. Ты должен прийти один или предложение Артура утратит актуальность, а я и моя дочь — наши жизни.

Надеюсь, у тебя хватит смелости сделать правильный выбор.

Умоляю, пусть это будет Алатея.

Однажды ты пережил мою смерть. Сможешь снова.

Прощай, Дэмиан.

Эмили Моран-Голденштерн.»

Глава 22

Алатея

Режущая боль простреливает всю голову, зарождаясь в районе затылка. Такое ощущение, словно мне все нервные окончания у основания головы достали, обуглили и завернули обратно, пока я находилась в отключке. Состояние не из легких — похоже на отходняк после наркоза или очень бурной ночи с употреблением алкоголя.

Но ничего из этого не было. Я отчетливо помню пистолет, направленный мне прямо в голову и ужасающий взгляд, который омерзителен мне сильнее этой проклятой пушки.

Абсолютное удушье — все, что я чувствую, вспоминая этого мужчину. Его присутствие всегда обвивается тугой петлей вокруг моей шеи. Скользким, тяжелым и хищным змеем, способным остановить мой пульс в два счета.

Или пульс моей матери.

А также пульс моей крестной матери.

Пульс моего мужа.

Моего ребенка…

Мой.

Я знаю, на что способен этот человек — Артур Голденштерн. Дилан рассказал об Эмили очень многое, чтобы пазл в голове окончательно сложился. Как и о старшем брате Леона и Драгона — Артура, отщепенце великой династии. Но может ли называться человеком тот, в ком умерла вся человечность? Видеть его с заряженным кольтом, все равно что с опаской глазеть на обезьяну с гранатой и ждать подрыва.

Взрыва не случилось. Он не пристрелил меня, поскольку наверняка захотел сначала искалечить до такой степени, чтобы я сама начала умолять его о смерти.

Психи обожают играть со своими жертвами, прежде чем их безжалостно утилизировать.

Но у меня нет этого права — умереть. Не сейчас, когда во мне зарождается жизнь. Пусть не ради себя, а ради ребенка… пусть еще совсем крошечного, я выгрызу нам жизнь и билет на свободу, даже если мне придется вгрызаться в этот проклятый ледяной пол зубами.

Как только я понимаю, что меня бесцеремонно швырнули на плитку, злость лишь нахлестывает новой волной.

Убью. Убью этого ублюдка, превратившего мамину жизнь в ад. Опутавший мою судьбу паутиной лжи и иллюзий.

Он отнял у нее все, заставил меня плясать подколодной змеей под его дудку, предать Леона. Мне никогда не отмыться от того, что я сделала. То, что совершено, не отменишь, не повернешь время вспять — ради спасения матери, мне пришлось слить ублюдку образец загадочного препарата, сделать невозможное. Я думала, что взамен, получу несколько простых вещей: здоровье для Анны и свободу для мамы, полное обеспечение безопасности мне, и заветное табу на вступление в открытую конфронтацию с Леоном.

Если Артуру так нужно было стать Апексаром, и он дал бы мне время, я бы убедила Лео отойти от дел без кровопролития и жертв. Наивная девочка внутри меня искренне верила в лучший исход событий. Хотя я прекрасно понимала, что Леон скорее, лично размажет Артура по стенке, чем отдаст ему кольцо всевластия. Если бы я ему рассказала, и предупредила… муж был бы готов, он бы что-то придумал.

Я не могла так рисковать. На другой чаше весов — жизнь мамы. Артур мог прихлопнуть ее в тот же миг, как понял бы, что я сдала его. Из двух зол я попыталась выбрать меньшее, но признаться честно: у меня не вышло.

Я проиграла партию, забыв о правиле: подписывая договор с дьяволом, не забывай о том, что добровольно соглашаешься войти в ад.

Но почему здесь так чертовски холодно? Словно сама смерть дышит в спину.

Зуб на зуб не попадает, меня мелко колошматит от озноба. Раскрыв веки и с трудом присев на каменном полу, ощупываю свое тело и осознаю, что облачена в просторную белую сорочку, какую наверняка выдают в психушке. Не сомневаюсь, что долгие годы он держал мою маму в подобном наряде, сводя ее с ума своими выходками, постепенно доводя до безумия. Страшно представить, сколько всего ей пришлось пережить за долгие годы.

Тринадцать лет я не видела ее.

Я имею в виду свою настоящую маму. Эмили Моран. Маму, с которой у меня было почти шесть счастливых лет детства.

Маму, с которой мы часами гуляли в саду, срывая цветы и вплетая их в косы. Маму, которая не отходила от меня ни на шаг, сладко пела мне перед сном, и бесконечно шептала, насколько сильно меня любит.

«Ты — моя жизнь, мой свет, Тея. Ты мое все. Моя девочка, ты самое прекрасное, что во мне осталось», — когда любовь родителя безусловна и абсолютна, ты чувствуешь ее всеми фибрами души. Безоговорочно веришь. Видишь в матери или отце Бога, с сияющим нимбом над головой и широкими крыльями. Мама давала мне столько любви, заботы и ласки, что она не просто запомнилась мне и сделала яркими первые годы моей жизни, а буквально отпечаталась на сердце.

— Мама, я люблю тебя, — помню, как важно мне было сказать ей эти слова перед сном. Это время было только нашим, она полностью посвящала его мне и укладывала спать.

— Я тоже люблю тебя, моя принцесса Лея, — шептала мама, мягко прижимая меня к себе. — Скоро мы с тобой уедем далеко-далеко. Только ты и я. Никто не сможет отнять тебя у меня. Я этого не позволю. И я всегда буду рядом, чтобы ни случилось.

— Отнять? Кто хочет отнять меня, мам? Мне страшно, когда ты говоришь это.