Безмолвный
Шрифт:
Пуговицы. С ними вполне можно справиться, не прекращая целоваться. У меня в этом есть опыт, с другими. С женщинами. Но, кажется, что все это было давно, тысячелетия назад. Я вполне могу расстегнуть рубашку пуговица за пуговицей, действуя одной рукой, а второй перебирать твои волосы. Мне нравится слышать вырывающиеся у тебя возгласы. Да, вот так. Черт, Шерлок… Это просто заме…
Что такое? В чем дело? Куда ты…
Мы же только что… Шерлок, что слу…
А.
Дело именно в этом звонке? Ты вскочил, пролетел через всю комнату, услышав именно этот рингтон. Да, точно. Разумеется. Серийные убийцы, снайперы, твоя мнимая смерть и так далее. У вас превосходно получилось меня отвлечь, мистер Холмс,
Верно. Моран. Взрывчатка и безотказный вариант. Ты не отвлекаешься, и это, похоже, к лучшему.
– Что случилось? – шею я потянул изрядно, и, кажется, ты в какой-то момент несколько переусердствовал, прикусив мне губу. Я, в общем, не против, но теперь она немного побаливает, дергает, стоит коснуться ее языком. Похоже, после твоего укуса осталась ранка. Тоже часть эксперимента, я полагаю: тебе хотелось выяснить, насколько далеко ты можешь зайти. Ты и твоя обычная манера бросать вызов границам.
Погоди, Шерлок, ты…
Устраиваешься за столом.
Ты сидишь, стучишь по клавиатуре лаптопа, не сводя глаз с телефона. Ответа я не получу, не так ли? Ты весь ушел в работу, и я не уверен, что ты вообще меня слышал. Ты перестроился, переключился, ты снова вышел на охоту. Мне знаком этот взгляд, я его миллион раз видел. Дело, загадка, поиск решения. Ты от меня за миллионы миль. Я тебя утратил, ведь так. Утратил, едва обретя.
Сейчас не место огорчению. Это все ничего не значит, это не на вечность, а только на время. Ты занят. Разумеется, а как иначе. На чаше весов наши жизни.
– Что он говорит? – это наверняка Моран. Я льщу себе мыслью, что просто так ты не стал бы выворачиваться из моих объятий. То есть, мы же целовались не только лишь потому, что тебя одолела скука? Ведь так? Ну, конечно, нет. Точно?
Черт. Нужно привыкнуть разграничивать тебя и романтику. Я понимаю, что на такую чушь у тебя нет времени. Сантименты, вот как бы ты выразился и, скорее всего, фыркнул бы. Да, между нами есть притяжение, да, мы связаны, мы с тобой едины, мы двое – не разлей вода и все такое. Да. И желание тоже есть, я это знаю, и этой ночью, когда ты прижимался ко мне, я его чувствовал. Ты меня желаешь. Но романтика – совсем другое дело, это не по твоей части. Ничего страшного, это нормально. Признания и цветы – все это не твое, я это знаю. Знаю. Но я также знаю, что это вовсе не значит, что ты бесчувственный. Это вовсе не значит, что ты не тосковал по мне.
Что ж, похоже на этом все. Нужно ложиться спать. Буду думать о твоих губах, коже, о том, как прижимался к моему бедру твой член, и возьму дело в свои руки. Совершенно не то, что нужно, но ничего не поделать. Потом постараюсь заснуть, и может быть, позже, ты поднимешься ко мне в комнату. Может быть.
Ничего страшного. Ты занят важным делом. Ставка в переговорах – моя жизнь, твое будущее. Наша жизнь здесь. Я все это понимаю, и все равно, самую малость, завидую телефону в твоих руках.
Ревность к неодушевленным предметам точно не признак здоровых отношений. Но кто сказал, что с тобой в принципе возможны здоровые отношения? Ты бы точно за это не высказался.
Заварю сперва чаю. Две кружки: тебе и себе. Буду пить чай в твоей компании, смотреть на твою нетронутую кружку. А потом отправлюсь в кровать. Когда в комнате начнет холодать, ты, быть может, заметишь, что меня нет.
Я вовсе не собираюсь проявлять пассивную агрессию, но все же привлечь твое внимание – это целое искусство.
Второй ноутбук ты оставил в кухне. Я бы спросил, зачем, но, вероятней всего, ты мне не ответишь. На лаптопе запущена какая-то программа, на черном фоне множество разноцветных чисел. Отсчитывают время, как крохотные часы, сменяют друг друга. Широта… долгота… Программа что-то отслеживает. Морана? Где
он, тебе неизвестно. Программа выслеживает его?Даже если бы мы не прервались, все равно в какой-то момент мне потребовалось бы отлучиться в уборную. Тела слабы, им присущ целый ворох потребностей, отвлекающих и несексуальных. В мире фантазий желания отлить не существует. Ухожу в ванную. Ты набираешь номер, звонишь кому-то. Брату, вероятно. В такой-то час. Он наверняка тоже приклеился к компьютеру. Ну, или нанял кого-то, чтобы тот приклеился вместо него.
Мне помнится, свет в ванной был тусклее. Похоже, с тех пор поменяли лампочки на более яркие. Неплохо вышло, в ярком свете ванная кажется больше, плитка – светлее, обои – ярче. У миссис Хадсон определенно есть чувство стиля. Викторианский, но вместе с тем игривый. Такое либо нравится безоговорочно, либо нет. Мне нравится. Он выделяется. Беззастенчивый, яркий и броский, он напоминает тебя.
Ты положил в ванной еще одну зубную щетку. Зачем?
Вторая щетка, а ведь ты в курсе, что моя наверху. Две щетки. Обертка от новой лежит в мусорной корзине. Ты положил щетку специально для меня, тончайшим намеком, приглашением спать в твоей комнате?
Так ли это, или это просто мой внутренний романтик видит то, что хочет увидеть? Мне нравится эта мысль, нравится представлять, как ты размышляешь: что нужно Джону, если сегодня он будет спать внизу? Зубная щетка. Больше ничего. Только она. И тогда ты будешь стоять рядом, положив руку мне на бедро, пока я умываюсь. Или я буду чистить зубы, а ты тем временем разденешься, заберешься в кровать и будешь ждать меня там. Зачем еще класть вторую щетку?
Быть может, мне действительно стоит сегодня лечь внизу? Вероятно, да. Ты с головой ушел в работу, и я ничего не могу поделать, разве что заварить и принести тебе чаю, посидеть рядом с тобой, просмотреть очередную несчастную главу своей книги, а потом подойти, прижаться губами к твоему виску и сказать, что я пойду спать. Я иду спать, Шерлок. Читать: я иду спать в твою комнату. И, может быть, ты обернешься ко мне, улыбнешься и поцелуешь меня в губы, а в твоих глазах на долю секунды мелькнет сожаление. А потом ты снова углубишься в работу, я почищу зубы новой щеткой, разденусь, улягусь в твою кровать, засну, и ты будешь мне сниться. В какой-то момент ты уляжешься рядом. Быть может, поцелуешь меня, и мы продолжим с того места, на котором прервались, и не будет никаких растянутых мышц – будет лишь теплая постель и твое обнаженное тело. Может, так и будет.
Ты говоришь по телефону, но слов не разобрать. Тихий рокот твоего голоса, доносящийся из-за стены, успокаивает. Ты наверняка общаешься с братом, а с кем же еще?
Вы только гляньте на меня: староват я уже для подобного. Большинство в моем возрасте уже обзавелись женой и детьми, или детьми и бывшей женой, или женятся во второй, а то и в третий раз. В ярком свете новых ламп так четко видна пробивающаяся седина, и внезапно очень явным становится отпечаток трех прошедших лет. Твое исчезновение меня состарило. Для столь сумасшедшей влюбленности и неуверенности у меня далеко уже не тот возраст. Большинство мужчин в эти годы загнаны, стали гораздо напористей и спокойнее.
Я так и не успокоился, да и не хотел я этого. И я не успокоюсь никогда, с тобой это исключено: ты не из тех, кто способен осесть. И с Мэри этого не вышло, а ведь я пытался, действительно пытался. Так и не смог себя заставить. Не получилось остановиться, укорениться. Я не могу жить обыкновенной жизнью. Вокруг меня никогда не будет тишины и покоя, ведь так? Мы с тобой снова на грани, во всех смыслах этого слова, в том числе и обновленных. И сейчас моя грань лежит между уйти или остаться, держаться или отступить. Неужели так будет всегда? Возможно. И, может быть, это и есть нормальность.