Безумные сказки Андрея Ангелова
Шрифт:
— Дак не жрут бойцы лавровый лист, товарищ полковник! — обиделся прапорщик Андрюшкин. — Абсолют! А я лист клал, пока не въехал про абсолют!
Охреневанию Гоголева, уже утомившему его самого, помешал звук мобильного телефона. Николай Николаевич приставил трубку к поседевшему уху и услышал знакомый, но в тоже время и незнакомый, голос:
— Приветсон, товарищ полковник! Позови братэлоса.
— Какого братэлоса!? — не смог уйти от охренения Гоголев.
— Это меня, товарищ полковник! Меня! — сделал приятное венскому стулу прапорщик Андрюшкин. Вскочив, он затоптался на месте
Лейтенант Гоголев — томясь — передал прапорщику Андрюшкину свой сотовый: из рук в руки. А сам достал 700-граммовую алюминиевую флягу «Пунша», сделал полглотка.
— Братэлло! — лучезарно закричал в трубку прапорщик Андрюшкин. — Как мои дела?.. Мои дела — шикарны! Только позавчера понизили на три звания! И вчера ещё на два звания!
Лейтенант Гоголев сделал другие полглотка.
— Почему меня понизили, ты спрашиваешь, братэлло?.. В моей роте сбежали двое бойцов. И эти бойцы, мать ихнюю так, порешили долбанную кучу народа! Что?.. Они ли грохнули инкассацию Михал Михалыча?
Лейтенант Гоголев сделал третьи полглотка.
— Да, инкассацию Михал Михалыча грохнули мои бойцы! — залихватски орал в трубу прапорщик Андрюшкин. — Это стопроцентная инфа!.. Фамилии бойцов Клюев и Баев, и они…
Лейтенант Гоголев ощутил, что фляга пуста и вознамерился посостязаться с алюминием крепостью своих зубов. Прапорщик Андрюшкин болтал с мафиозой Андрюшкиным ещё минут семь.
Прапорщик Андрюшкин — томясь — вернул лейтенанту Гоголеву его сотовый: из рук в руки.
— Братэлло звонил! Родной и близнец! — поделился восторгами прапорщик Андрюшкин. — Сегодня вечером идём с ним в шикарный ресторан! Товарищ полковник, я ни разу не был в ресторане. Но очень и очень хочу там побывать!
— Какого хрена он звонил на мою трубу!? — Гоголев почувствовал, что мозговое опьянение пуншем разбудило в нём физическое желание. Какое именно желание — Гоголев боялся даже подумать, так как уже не совсем владел самообладанием. Точней, самообладание совсем не владело им.
— Ну, знаете ли, товарищ полковник…
— Не знаю, Аристофан Андрюшкин! Не знаю… — Николай Николаевич постарался взять себя в руки. Но руки уже не слушались.
— Знаете! У меня нет мобилы. Братэлло себе купил. Он — обеспеченный человек! А при моей зарплате не купить… — без смущения оправдывался прапорщик Андрюшкин. — Вот я и дал ваш номер. Вдруг братэлло позвонит с важной просьбой, а вы позовёте меня. Это и случилось!..
Гоголев проблевался, ему стало легче. Настолько легче, что он смог произнести:
— Скажи повару, чтобы клал в суп и подлив лавровый суп.
Николай Николаевич упал на заблеванный пол и пополз из каптерки. У порога его догнал ликующий ответ прапорщика Андрюшкина:
— Будет исполнено, товарищ полковник!
— Бомж признался, что рисунок Клюев понёс в храм, что в часе пешком от Главной Городской Помойки.
— Насущная задача ясна, — сосредоточенной улыбкой отозвался мафиоза Андрюшкин на слова босса. — Смотаться в храм и забрать доску. Если святой отец или кто-то ещё будет мешать — грохнуть
его! Разрешите только один вопрос?Михал Михалыч одобрительно и молчаливо разрешил. Потом взял из хьюмидора сигару, понюхал и закурил.
— Что делать с трупами Жоры, Тимы и Люсьена? И может, стоит выцепить мусоровозчика, и отобрать у него армейский автомат?
— Это два вопроса, а не один! — сообразил Михал Михалыч.
— Первый вопрос логически вытекает из второго. А второй из первого! — не смутился мафиоза Андрюшкин.
По темени Михал Михалыча пробежали две мысли:
— Трупы Жоры, Тимы и Люсьена пусть лежат там, где лежат. А армейским автоматом пусть владеет его новый владелец.
Петровский парк богат синими скамеечками и странными диалогами.
— Я вижу, что ты любишь орхидеи, — заметил очкарик.
— И что дальше? — спросила конкретная Тома.
— Приходи к нам с Олесией. У нас ты всегда будешь накормлена и в тепле.
— А вы с Олесией — это кто? — недоверчиво перекрестилась Тома.
— Я — Орхидеи-люб! А Олесия — моя жена! — вдохновенно пропел очкарик. — И я вижу, что ты наш человек!
— Пойдём, певун, — без раздумий согласилась Тома. — Только погодим моего дружка, отошёл на предмет посцать вон в те кусты.
Клюев всучил Вите букет полевых ромашек, а Она проводила Его в гостиную своей квартиры.
— Я живу с папой! — строго похвасталась Вита.
Вита и Клюев сели на сиреневый диван.
— Я тебя сейчас глубоко возьму, Вита. А потом познакомлюсь с твоим папой. И мы будем вкусно обедать, — в глазах Клюева возник секс. Он лёг на сиреневый диван, и вознамерился лечь Виту.
Вита не легла и дала Клюеву пощёчину:
— Ты обещал прийти вчера, но ты не пришёл! Несмотря на обещание. Я и папа очень беспокоились! Вдруг ты мне изменил!
— У тебя необыкновенно заботливый папа.
— Я — его единственная дочь. А от тебя воняет мусором! Ты ночевал на помойке?
— Я ночевал на Главной Столичной Помойке.
— И зачем ты там ночевал? И с кем?
— Я спасал от Мафии старинную икону. Мне был Знак.
Вита строго подумала:
— Ты спас икону?
Клюев ответил ностальгическим кивком.
Ромашки с любопытством наблюдали за парочкой из столовой вазы.
— Папа будет скоро! — строго поднялась Вита с сиреневого дивана. — Сейчас будем вкусно обедать, за обедом всё обговорим.
Спустя полчаса возле сиреневого дивана появился обеденный стол под парадной скатертью в кружевных розочках. Посреди стола был вкусный обед: бутылка «Пунша», миска овощного салатика и тазик с котлетами; а по краям стола была посуда — три пустые тарелки и три ножа. Бокалов тоже было три.
Вита разложила три вилки и строго улыбнулась:
— Наш мальчик помылся!
Помытый и расчёсанный Клюев возник на пороге гостиной и стал настороженно переминаться. Причиной неудобства явился мелкий самец лет 30-ти — на внешний вид. Мужчина вскочил с дивана, подбежал к Клюеву, насильно ему руку пожал, а затем насильно потряс: