Безумные сказки Андрея Ангелова
Шрифт:
— Ей-богу! — зачастила крестами Варвара. Крестя себя и всё, что и кто вокруг.
Батюшка достал из кармана штанов, под рясой, сотовый телефон:
— Поскольку Амбарыч не лжёт, потому что ложь есть грех, то… Я предполагаю, что у мужика в албанском пиджаке случился обморок. Иногда такое бывает у людей, редко бывающих в храме. Виной духота и чад от свечей. Надо вызвать «Скорую помощь».
Амбарыч благоговейным пальцем показал на мафиозу Андрюшкина:
— Глядите, у него синяк набухает!
— Чепуха… — с тревогой посмотрел на взбалмошную икону священник. — Синяк у мужика давно…
— Нет,
— Точно синяк! — поддакнула Марковна.
— Так у кого там бесы? — саркастически засмеялась Варвара.
— Так и зарождаются ереси! — торжественно изрек батюшка в пустоту. Никто не верил ему, и сам себе он не верил тоже.
Клюев присел передохнуть на синюю скамеечку Петровского парка и стал участником странного диалога:
— Я вижу, что ты любишь орхидеи, — заметил очкарик.
— Ты прав, — согласился Клюев.
— Приходи к нам с Олесией. У нас ты всегда будешь накормлен и в тепле.
— А вы — это кто? — доверчиво развесил уши Клюев.
— Я — Орхидеи-люб! А Олесия — моя жена! — вдохновенно пропел очкарик. — И я вижу, что ты наш человек!
— Я должен поесть у Садко, — не согласился Клюев. — А потом приду.
— Возьми, — попросил Орхидеи-люб, протягивая адрес.
Ливер — мордоворот с косой саженью в плечах, угодливо распахнул заднюю дверку. Михал Михалыч пыхнул сигарой и вознамерился загрузить своё тело в лимузин. Это случилось возле Офиса Мафии. Рядом плавно остановилось такси, из авто усталым мячом выпрыгнул мафиоза Андрюшкин:
— Михал Михалыч!
Босс хищно осмотрел помощника: его помятый вид и крутотенный синячище под левым глазом. Михал Михалыч отменил свою посадку и цыкнул:
— Ливер, отойди.
Бандюг поправил за поясом пистолет и суетливо подчинился.
— Нафаня Андрюшкин! Где ты шлялся целый день и что у тебя с рожей!?
— Михал Михалыч! Я приехал из больницы, куда меня доставили в бессознательном состоянии!
— Я тебе не велел ехать в больницу и впадать в бессознательное состояние! Или ты что-то попутал в моих указаниях? Ну так, чуть-чуть… Скажи мне — попутал?
— Михал Михалыч, ну я ж не дебилоид! — улыбнулся своей шутке Нафаня.
Босс не посчитал шутку шуткой, но промолчал.
— Я приехал в храм, увидел там ваш рисунок, взял в руки… И тотчас получил от него такой удар, что упал без чувств!
— От кого получил удар?! — насторожено переспросил Михал Михалыч.
— От Господа, что и нарисован на доске, — обыденно объяснил мафиоза Андрюшкин. — Был в отключке весь день, а как только пришёл в себя — по-тихому срулил из палаты.
Михал Михалыч являлся реалистом и не признавал, что Чудеса имеют место быть. Впрочем, Чудеса не признают, помимо реалистов, и обычные люди. А зря.
— В храме я ставил свечки за здоровье души! Всей нашей братве! Только… учинил перепутку: поставил свечки за здоровье в то место, где ставят за упокой. Господь, видно, обиделся и набил мне рожу… — прояснил обстоятельства Чуда мафиоза Андрюшкин.
— Ерунда и сказка!
Мафиоза Андрюшкин признал, что Михал Михалыч в свои 35 лет — уважаемый главарь
мафии, а он в свои 35 лет — всего лишь Нафаня со смешной фамилией. И ему стало неловко за Чудо.— Ладненько, с доской я дорешаю сам, сказочник, — резюмировал Михал Михалыч. — А ты встречайся с братэлой и получи от него фоту Клюева! Предъявим бомжу на опознание!
Сотовый телефон Михал Михалыча сыграл «Вальс». Михал Михалыч оборвал рингтон быстрым нажатием пальца на кнопку, и поднёс трубку к вкрадчивому уху:
— Что!?.. Опознали?.. А Горилла?.. Почему ты молчал?.. Да… Держи меня в курсах.
Нафаня жадно вслушался в голос из телефона, только ничего не услышал. Телефон Михал Михалыча не допускал разглашения голосов без ведома и разрешения владельца.
— Звонил мой адвокат, — неохотно разгласил Михал Михалыч. — Чеснок разбился на трассе. Насмерть. А Горилла ещё с утра в морге. Подрался с кем-то…
— А вы меня, Михал Михалыч, назвали сказочником! — с превосходством заулыбался мафиоза Андрюшкин. — Это что получается? Только я поставил Чесноку свечку за упокой — он разбился. А Гориллу, вы только вкурите смысл! Самого Гориллу, что гнул у нас руками подковы! — избили в усмерть.
Михал Михалыч послал свой реализм «гулять в садик», а сам нечаянно затянулся тлеющей стороной сигары:
— Что ты там говорил про свечки? Поставил за здоровье туда, куда ставят за упокой?
— Ага, — блеснул самодовольной улыбкой Нафаня. — Себе только воткнул в положенное место. И то благодаря одной богомольной убогой.
Михал Михалыч проплевался полусгоревшим пеплом:
— А мне!?
— Вам поставил свечу самому первому! Ведь вы — самый лучший главарь мафии из всех главарей, которых я знаю.
Босс шалыми глазами вновь осмотрел синячище помощника под левым глазом.
— Видел остолопов. Но таких остолопов не видел! — забздел Михал Михалыч, вероятно — впервые в жизни.
— Михал Михалыч, не называйте меня остолопом! — ультимативным тоном попросил мафиоза Андрюшкин. — Да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Мафиоза Андрюшкин с печальными глазами отошёл прочь.
Михал Михалыч лирично посмотрел вслед:
— Пожалеть его, а?
— Это и есть везунок Клюев! — Аристофан отдал фоту.
— Вот они какие — везунки! — Нафаня взял фоту.
Передача фотографии произошла в обеденном зале ресторана «Садко». Братья-близнецы Андрюшкины на данный момент съели 4 килограмма еды и выпили 2 литра пунша. И теперь беседовали во исполнение наказа Михал Михалыча. Мордовороты — Кибалда и Скальпель, в статусе «подчиненных Нафани» — отошли отлить.
— Вот они какие — везунки! — повторил мафиоза Андрюшкин, бездумно глядя в чью-то харю за соседним столиком. Этот столик являлся одиноким, а харя принадлежала Валерию Клюеву. Он кушал гжельский винегрет и размышлял о том, чем ему за винегрет заплатить. Потом Клюев размыслил о том, где ему взять денег по причине их отсутствия. За сими размышлениями ему некогда и незачем было смотреть куда-либо, кроме своей тарелки. И на кого-либо тоже. Поэтому братьев-близнецов Андрюшкиных он не увидел.