Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Меня хотели ограбить, в квартиру заявились бандиты. Я воспользовался моментом и хотел сбежать, но мне помешал ваш сотрудник, – не моргнув глазом, объяснил Евсюков.

– Красиво врешь. А что ты можешь сказать по поводу ограбления сберкассы?

Слепцов назвал адрес.

– А я тут при чем? Меня там кто-нибудь видел?

– Тебя выдал некий Шрам. Знаешь такого? А в Одессе подтвердили.

– Первый раз слышу про Шрама.

Евсюков шел в откровенную «отрицаловку».

– Мы можем вам устроить очную ставку.

Имея обширный опыт допроса бандитов всех мастей, Слепцов понимал, что жесткое физическое воздействие не всегда приводит к успеху. Если к подследственному сразу же применить жестокие пытки с нестерпимой болью, да еще обеспечить визуальное наблюдение, то он признается во всех смертных грехах. Вот поставить перед ним зеркало, и пускай наблюдает, как ему по кускам режут гениталии. Продаст маму, бабушку и деток. И разберись там, где крупинки правды. Поэтому нужно только обозначить методы воздействия и обрисовать перспективы. Обычно помогает добиться искренности. А если попадется упертый дурак, то идти до конца. На то он и упертый дурак.

Слепцов бросил взгляд на Мамонта, – мол, подключись.

Тот подскочил к Табаку, сотворил зверскую мину и обратной стороной ладони врезал ему по щеке. Врезал от души, так, что Табак свалился на пол. Мамонт несколько раз пнул его по ребрам и прорычал:

– Ты что, гнида, не понял, куда попал? Да я из тебя котлету сделаю, и зароют тебя, как собачку. Мы и так про тебя все знаем, а допрос лишь для протокола. Будешь говорить?

– Буду, – дрожащим от страха голосом пробормотал Табак. Он не привык к подобному обращению. Он плохо терпел физическую боль.

Мамонт взял его за шкирку и усадил на табуретку.

– Повторяю вопрос, – спокойным и доверительным голосом проговорил Слепцов. – Кто тебе поручил взорвать завод? Сам бы ты за это не взялся, слаб в коленках.

– Это Альберт, – выдавил из себя Евсюков.

– Кто он, где он?

– Не знаю.

Мамонт вновь отвесил Табаку оплеуху.

– Ты что, не понял?

– Я правда не знаю! – возопил Табак. В его глазах показались слезы, губы скривились. – Он меня только завербовал в Одессе. А потом мы общались через тайник. Это в парке возле Яузы, рядом с прудом. Там есть дерево с дуплом. Туда ходил Сеня, и деньги он забирал возле памятника Пушкину. В Одессе так же было.

– Где сейчас этот Сеня?

– Наверняка уехал в Одессу, когда узнал, что меня взяли.

В дверь постучали. Мамонт отпер дверь, заглянул надзиратель.

– Товарищ Слепцов, вас приглашает к себе начальник тюрьмы. Срочно.

Табака увели.

– Ты иди домой. Завтра продолжим, – сказал Слепцов Мамонту.

Когда следователь ушел, Мамонт подумал: «Слюнтяй этот Табак. Колется, как сухое полено. А такого крутого героя из себя строил».

Ликвидация

– Вам звонили из вашего хозотдела, – сказал начальник тюрьмы после приветствия. – Надо срочно туда подъехать. Можете перезвонить, если посчитаете нужным.

Он указал на телефон. Слепцов недоуменно пожал плечами.

«Что им от меня понадобилось? Не помню, когда с ними последний раз имел дело. И номера телефона я их не знаю. Быстрее будет подъехать».

– Машину дадите?

– Автозак сгодится? Другие все в разъезде. Идите к воротам – я распоряжусь, – сказал тюремщик.

В Сухановке к губарям относились уважительно.

В хозотделе ему объяснили, что никто его не вызывал, но его рады видеть, потому что следователи крайне редко посещают их отдел. Слепцов чуть не сплюнул с досады и направился к Волошину за разъяснениями. Тот, внимательно выслушав следователя, сказал, чтобы Слепцов во время допросов ни на какие вызовы и звонки не реагировал.

– Кроме моих, – добавил он. – Продолжайте работать.

Когда следователь удалился, Волошин крепко задумался. Обладая знатным аналитическим умом и звериным чутьем на грядущие неприятности, он сразу понял, что этот ложный вызов вовсе не какая-то нелепая случайность, что начались некие мутные игры и надо попытаться предугадать, кто играет и во что. Через пару часов его предположения подтвердились, потому что без его ведома подследственного Евсюкова перевели из Сухановки в Лефортово.

Об этом его известили из тюрьмы по факту содеянного. С ним ничего не согласовывали.

«Что-то затевается… – подумал Волошин. – Все это мне близко и знакомо».

Еще работая старшим оперуполномоченным в МУРе, он крепко прижал одного крупного чиновника, укравшего миллионы. Имелись все неопровержимые доказательства его преступления, и дело передали в суд, Но насчет неопровержимости Волошин ошибся, потому что на суде дело грамотно развалили, чиновнику дали минимальный срок, а через месяц помиловали. Начальник МУРа ему пытался что-то объяснить, но Волошин и слушать не стал, подал рапорт на увольнение в связи с уходом на фронт. Чуть позднее он узнал, что вороватый чиновник споткнулся на лестнице и ударился виском о каменные ступени. Всякое случается. Иногда по чьей-то инициативе.

«Завтра Слепцов продолжит допрос, в Лефортово, не в Лефортово, и вытрясет из этого Табака все данные, про сообщников, про некоего Альберта, а там посмотрим. Похоже, что этот Альберт занимается подбором кадров».

Волошин вызвал Комова и показал ему протокол допроса.

– Тут связной тайник появился. В парке, что напротив училища Баумана, в дупле дерева возле пруда. Табак не успел уточнить, допрос прервали, но там не так уж много деревьев с дуплами. Возьми это на заметку. И Альберта тоже возьми – может быть, где-нибудь прорежется.

Одиночная камера в Лефортовской тюрьме представляла собой более комфортное помещение: окно с нормальным стеклом, квадратных метров намного больше, нары с матрасом не убирались на день, наручники сняли…

Табак тут же улегся на ложе и закрыл глаза. Эта внезапная смена тюрем его несколько воодушевила.

«Значит, мной кто-то занимается, значит, мне помогут. Это только первый шаг к освобождению».

Успокоенный подобными мыслями, Табак уснул. Когда ему принесли еду, он быстро съел предложенное и вновь уснул. Снились ему пляжи на Ланжероне и девушки в тесных купальниках. Проснулся он ночью. Через окно сияли звезды и виден был край луны.

Внезапно лязгнула щеколда, и вошел надзиратель. Табак приподнял голову и с недоумением воззрился на внезапно появившегося стража. Что ему понадобилось ночью?

Надзиратель уселся на табуретку и улыбнулся.

– Ну, как тебе здесь, Табак? Лучше, чем в Сухановке? Вижу, что лучше. Выспался, взбодрился. Да ты присядь, поговорим.

– О чем?

Евсюков сел и вопросительно посмотрел на надзирателя.

– О твоей судьбе. Да ты не волнуйся, тебе здесь недолго сидеть осталось.

– Ты от кого, от Альберта? – Табак с надеждой посмотрел на надзирателя.