Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Он присел напротив нее, представился и неожиданно крикнул ей прямо в лицо, скорчив зверскую гримасу:

– Что же ты, сучка, Родину предала?!

Женщина вздрогнула, глаза у нее забегали.

«Тут любая вздрогнет, а вот глаза… Глаза – зеркало души, а на душе у нее неспокойно».

– О чем вы? Какое предательство?

Геля быстро успокоилась, взгляд ее просветлел.

– Вы в курсе, что склад собирались взорвать? Наверняка в курсе. Взорвать динамитом, который недавно привезли. Взорвать вместе со всем персоналом, в том числе с вами. Кто-то передал сведения о времени поступления груза, и голос по телефону звучал женский, – продолжил допрос Комов спокойным голосом. – Вы женщина, работаете на складе.

– Женщин у нас много работает, а я не самоубийца, – парировала Геля.

Комову доложили, что именно эта кладовщица пыталась покинуть складское помещение, но ей не позволили.

– Поэтому непосредственно перед взрывом вы пытались покинуть склад? Как-то побочные, мелкие фактики начинаются складываться в мозаику. Колись, сука!

Геля никак не отреагировала на очередной наезд опера. Она многое пережила. На нее кричали, ее били, насиловали, грозились убить, и если бы она не научилась отрешаться от всяческих угроз и нападок, то давно бы сошла с ума.

– Я пошла в кассу за зарплатой. Когда вы ушли, я ее получила, – пояснила она. – Показать?

«Опа-на! А у них действительно в этот день выдавали зарплату. Но что-то здесь нечисто. Нервы у нее железные, но некоторая нервозность присутствует. Чего она нервничает-то?» – подумал Комов и продолжил:

– Некая банда во главе с Евгением Евсюковым по кличке Табак задумала совершить террористический акт, и это им почти удалось, и удалось бы, если бы не наши оперативные действия. Им некто женским голосом сообщил по телефону о времени прибытия груза, а именно – динамита. Вы представляете себе последствия: разрушенный в хлам завод и куча мертвецов, ваших сослуживцев. А у них семьи, они пережили войну и мечтали о лучшей жизни.

Комов попытался давить на жалость, хотя на успех особо не рассчитывал. Так, для порядка. Но ему нравилось, как он говорил, прямо как комсомольский вожак Боря на институтском собрании.

«А я ведь не знала, что они собираются что-то взрывать, и действительно пошла за зарплатой. Мерзавец этот Женя. Но ведь меня расстреляют, если я признаюсь. Или нет? Или расстреляют? Надо держаться, надо терпеть», – решила Геля.

– Почему вы считаете, что именно я сообщила?

– Я это не утверждаю, пока не утверждаю, – сказал Комов, и тут ему пришел на ум убийственный аргумент. – Но существует один несокрушимый нюанс. Разговор по телефону мы записали на магнитную ленту – появилась у нас такая возможность. А теперь мы запишем голоса всех подозреваемых сотрудниц, в том числе ваш, а экспертиза сравнит и обнаружит совпадение. А это уже неопровержимое доказательство. И никуда вы не денетесь, если виноваты. Признавайтесь – чистосердечное признание может сохранить вам жизнь.

Геля задумалась. В ее сознании всплыли картины прошлого, довоенного прошлого.

В пединституте, на инязе, ей училось легко. Там у нее в программе присутствовали два иностранных языка: немецкий и английский. Немецкий учить у нее не было никакой необходимости – отец постарался. Преподаватели это быстро поняли, и девушка ходила только на зачеты и экзамены, посещая лекции лишь по немецкой литературе, живописи и жизни в Германии. После окончания вуза ее распределили в Балашиху, в обычную среднюю школу преподавать немецкий язык ученикам старших классов. Потянулись серые, беспросветные будни: уроки, проверка домашних работ, общежитие с общей кухней и туалетом, благо ей выделили отдельную комнату, а в основном жили по двое. Посодействовал директор общаги, который имел на нее виды, но любовь как-то не сложилась.

Надо было разбавлять чем-то однотонное бытие, и Геля пыталась.

Она пару раз сходила на танцы в Дом культуры. Там ее непрерывно приглашали кавалеры в надежде поближе познакомиться, но Гелю это не заводило – она ждала принца. Как Ассоль в «Алых парусах». И дождалась. Им оказался Андрей, офицер-пограничник, приехавший в отпуск. Они влюбились друг в друга с первой случайной встречи – достаточно было посмотреть в глаза друг другу. В общежитии сторонних посетителей пускали лишь до одиннадцати вечера, и Андрей туда проникал на ночь через окно туалета на первом этаже, которое предварительно отпирала Геля. Они занимались любовью и были счастливы. Отпуск у Андрея закончился, он отбыл на свою погранзаставу, пообещав непременно вернуться, тогда они поженятся, и погиб в первую неделю после начала войны.

«Это неправильно, это несправедливо, почему именно его?..» – плакала ночами Геля, а днем с трудом ходила на работу. Душа ее рвалась к любимому, хотя бы туда, где его убили эти гады. Гады, гады!

«Там нужнее мое знание немецкого», – решила Геля.

Она пошла в военкомат, и ее призвали на службу в качестве переводчика. Потом в гетто ее героический пыл иссяк, как утренний туман, но это было потом.

А сейчас, на допросе, ее внезапно прорвало. И вовсе не из какого-то меркантильного расчета, а просто накатила какая-то волна и понесла, понесла…

– Я не Галя Шифрина, я Геля Шнайдер. Это я звонила.

И она поведала Комову свою историю.

Табак

Волошин вместе с Комовым сидели в комнате для переговоров, когда туда ввели Гелю. Наручников на ней не наблюдалось. Она осторожно присела на край стула и одернула платье на коленках.

Некоторое время сидели молча, бросая взгляды друг на друга. Первым начал разговор Волошин.

– Ангелина Гюнтеровна. Сначала мы хотели бы понять, что подвинуло вас пойти на сотрудничество с террористами. Деньги вам, вероятно, платили, но для того, чтобы решиться на этот рискованный шаг, наверняка имелись более глубокие причины, какая-то отрыжка прошлого. Мы так считаем. Так что явилось предметом для шантажа? Кто вас шантажировал? Давайте, рассказывайте, не торопясь и подробно. Мы внимательно слушаем.

Офицеры обращались с арестованной вежливо, не пытаясь пугать или давить на психику. Ей все равно деваться было некуда – выложит все до дна.

Рассказ Гели длился более часа. Она в деталях поведала и об окружении, и о еврейском гетто, и о работе в немецком штабе, и как она выкрутилась при наступлении Красной армии. По мере рассказа глаза у офицеров все больше округлялись – ну прямо приключенческий роман с элементами ужасов.

– Я боялась. Что меня расстреляют. Так мне сказал этот Женя, фамилии его я не знаю. – Она взглянула на Комова. – Товарищ капитан мне говорил, но я не запомнила, не до этого было, – сказала Геля после изложения своей печальной повести.

Возникла длинная пауза. Молчание прервал Комов.

– Фамилия у него Евсюков, но об этом потом. А за ваши похождения во время войны вас вряд ли бы расстреляли, но посадили бы точно, несмотря на смягчающие обстоятельства. И, вероятно, надолго. Война закончена, но эхо войны в головах людей, в том числе следователей и судей, еще не утихло, поэтому приговор соответствовал бы законам военного времени. А вот за сотрудничество с террористами накажут по максимуму, несмотря на то, что теракт предотвратили. Что вы по этому поводу думаете, товарищ майор?

– Что я думаю? – Волошин почесал затылок. – Проявлять какое-либо геройство в ее положении было бы глупо – ей надо было выжить. И она на удивление выжила. Большого вреда, работая переводчиком, не нанесла – это можно принять во внимание, а вот остальное…

Он в упор посмотрел на Гелю.

– У вас есть только один приемлемый выход – помочь нам в поимке Евсюкова, который Табак, который Женя. И существенно помочь. Тогда мы сможем сильно смягчить приговор по статье о пособничестве террористам или вообще снять это обвинение. Следствие будет вести наш товарищ Слепцов, а он представит материал для суда в соответствующем, благоприятном для вас виде. А ваша помощь органам положительно повлияет на суд. Вы согласны с моим предложением, Ангелина Гюнтеровна?