Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Немец закончил начатое, подождал, пока Геля оденется, и самолично отвел ее к остальным пленным, укоризненно посмотрев на группу незадачливых насильников. Геля осознала, что знание немецкого ей может еще пригодиться, очень пригодиться.

А потом ее поместили в еврейское гетто, посчитали за еврейку, хотя отец ее был из немцев Поволжья. В распределительном пункте Геля заговорила по-немецки, но утомленный фельдфебель посчитал, что женщина говорит на идише, смачно выругался и отправил ее по назначению. Она ведь назвалась Гелей, а не Ангелиной, а имя Геля носили в том числе еврейские женщины.

Потянулись суровые и однообразные будни в кирпичном бараке с маленькими зарешеченными окнами и уставленном двухэтажными нарами из неотесанных досок. Их кормили, выносили парашу, порой куда-то забирали нескольких женщин, но они не возвращались обратно. Прошел месяц, прошел второй. Приближалась осень, и в бараке становилось холодно по ночам. Им выдали байковые одеяла и принесли две печки-буржуйки.

Геля близко сошлась со своей соседкой по нарам, Галей Шифриной из Гродно. Они рассказывали друг другу про свою жизнь, делились сплетнями и мечтали о лучшем будущем, которого не предвиделось. Галю вскоре увели, и она назад не вернулась. Но у Гели имелись особые мечты, которыми она не делилась со своей подругой. Она ведь наполовину немка, по сути фольксдойче, а вовсе не еврейка, и этим нужно было непременно воспользоваться – представился бы случай. И случай представился.

В барак обычно входили через калитку, врезанную в ворота, а тут ворота открыли нараспашку. Группа офицеров вермахта углубилась на несколько метров в барак и остановилась. Их сопровождал человек в штатском в качестве переводчика. Впереди стоял оберст, полковник.

«Какая-нибудь комиссия для проверки…» – подумали сидельцы.

Офицеры о чем-то поговорили, а потом штатский крикнул по-русски, чтобы слышал весь барак:

– Просьбы, жалобы имеются?

Обычно узники молчали, а тут, к удивлению всех, громко, на весь барак ему ответили по-немецки:

– Ich bin Deutsche, keine Judin. Mein Vater ist der Deutsche Gunter Schneider. Ich wurde aus Versehen hierher gebracht [462] .

Это сказала Геля. Офицеры застыли в недоумении.

«Немку посадили в еврейское гетто? Quatsch! [463] » – подумал полковник. Он прошел вперед и увидел на верхних нарах растрепанную и чумазую девицу, которая и в таком виде выглядела весьма привлекательно. Полковник некоторое время смотрел на нее, потом молча кивнул и вернулся к комиссии.

462

Я немка, а не еврейка. Мой отец – немец Гюнтер Шнайдер. Меня привезли сюда по ошибке (нем.).

463

Ерунда (нем.).

– Ту, что говорит по-немецки, помыть, приодеть и доставить ко мне в кабинет, – последовала команда.

Выслушав всю подноготную Гели, полковник оценил ее ладную фигуру, симпатичную мордашку, и Геля вместо гетто оказалась в богатых апартаментах в доме какого-то бывшего латвийского дворянина, там, где обосновался полковник. Она ни капельки не сомневалась, зачем ее сюда доставили – оберст сделал ее своей любовницей и оставил жить у себя. Вскоре Геля получила документы, ей присвоили звание ефрейтора вермахта и направили в штаб на должность переводчика. Привычная работа, да только в немецком штабе. Полковник обращался с ней ласково, ни в чем не отказывал, но где-то через полгода у него появилась новая фаворитка, а Гелю переселили в гостиницу, в приличный номер.

«Нормально живу, комфортно, но надолго ли?»

Она ни капельки не верила, что СССР проиграет эту войну. Когда советская армия вступила в город, немецкий штаб разбомбили и полковник погиб, Геля благодарила Бога, что в это время работала на выезде. Она вернулась в гостиницу и глубоко задумалась.

«А куда мне теперь? Никому до меня нет дела – все свои шкуры спасают, бегут как крысы. Здесь меня, скорее всего, расстреляют. В Германию податься? Так ведь и туда русские доберутся».

Мысли стучали в ее голове бешеной шрапнелью. И достучались. Появилось окно возможностей.

Геля сожгла немецкие документы, надела невзрачное платье, повязала голову грязноватой косынкой и ненароком присоединилась к колонне женщин, выходящих из гетто для эвакуации в тыл. Никто и не заметил.

«Вряд ли меня признают. Галя, скорее всего, мертва, да и мало кто остался из тех, прежних».

Бывших заключенных перевезли в Минск и расселили в захудалой гостинице с клопами. Начали устанавливать личности. Геля сказала, что документов у нее нет, и назвалась Галиной Соломоновной Шифриной родом из Гродно. Ей посоветовали вернуться в Гродно, благо этот город уже находится в тылу, и явиться в местную комендатуру для получения паспорта. Она так и сделала. В прифронтовой неразберихе ей поверили. Выправив документы, она уехала в Москву, чтобы окончательно обрубить концы. Кое-какие деньги вместе со справкой ей выдали еще в Минске – на дорогу хватило. Добравшись до столицы и просидев на вокзале трое суток, Геля пообщалась с такими же, как она, и в конце концов по протекции одной из женщин устроилась на военный завод в Подмосковье кладовщицей. Там делали снаряды для артиллерии. Ее поселили в общежитии, и жизнь стала потихоньку налаживаться.

В один из дней в городской столовой к Геле подсел симпатичный парень, к которому она сразу же отнеслась благосклонно: хорошо одет, не лишен чувства юмора, немножко грубоват, с элементами нахальства, – но такие ей нравились. Парень назвался Женей и пригласил ее в кино, а потом уговорил пойти к нему типа попить чаю. Что это за «чай», Геле объяснять было не нужно, но она согласилась. А почему бы и нет?

Жил он в трехкомнатной, хорошо обставленной квартире. Вместо чая они выпили сухого вина, поговорили о том о сем и улеглись в постель. А на утро, за завтраком, Женя задал вопрос, небрежно так, походя.

– Ну, как тебе живется, Геля?

Геля вздрогнула, хотела сказать, что она вовсе не Геля, а Галя, но, пройдя суровые испытания, она напрочь потеряла девственную наивность и прекрасно понимала, что такие вопросы просто так не задают, по крайней мере в этом конкретном случае. Поэтому она задала встречный вопрос:

– Что тебе от меня надо?

– Вот это правильный подход к делу, без лишних реверансов, – похвалил ее Женя. – Да ничего особенного: живи, как живешь, работай, как работаешь, но только будешь сообщать нужные нам сведения касательно своего завода и получать за это деньги, хотя можно было их и не предлагать – ты сама знаешь, что сделают с тобой, если вскроются отдельные детали твоей чудной биографии. Зеленкой лоб намажут. Но мы люди благодарные – за любую работу платим. Однако нам нужны объективные сведения по запросу.

– Кому это «нам»? – поинтересовалась Геля.

– Какая тебе разница? – отмахнулся Женя. – Деньги не пахнут. Воняет в бараке, что в гетто, что в ГУЛАГе. Фашистам ты не задавала таких вопросов, когда у них на службе состояла. Но мы не фашисты, мы другие. Ну, так как?

Геля на несколько минут задумалась, перебирая возможные варианты ответа, и согласилась.

Новоявленный хозяин Женя проинструктировал ее относительно сотрудничества, и они расстались.

Крот

Среди кладовщиков числились две женщины, но одна из них вторую неделю лежала в больнице, а второй была Геля Шнайдер, по документам Галя Шифрина, поэтому Комов пошел на склад один. Остальные задействованные сотрудники ГУББ расползлись по другим отделам для допроса подозреваемых. Зайдя в кабинет для кладовщиков, Алексей попросил лишних выйти и остался один на один с Гелей.

«Привлекательная женщина… Что ее могло подвигнуть на предательство, если это она? Деньги? Она пристроена, работает, зарплату ей платят. Ненависть к СССР? Это после еврейского-то гетто?! Сомнительно. Шантаж? Очень может быть, если ей пришлось выбирать из двух зол меньшее. А что это за два зла?»