Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Так рассуждал Гоша Зюзин, стоя у витрины гастронома и жадно пожирая глазами копченый ассортимент отдела колбас. Не ел Зюзя уже два дня, если не считать засохшего батона, который он, с риском для жизни, урвал у злобного бездомного пса, ошивавшегося у площади Трех вокзалов. Откуда пес притащил засохшую булку, для Зюзи значения не имело, потому как сам он ничем разжиться не смог и к тому времени готов был проглотить и самого вонючего пса, лишь бы в желудке перестало противно урчать. Состояние дикого голода выматывало, зато благоприятствовало соответствующему настрою. Когда брюхо подвело, нетрудно изобразить несчастного душевнобольного, которого «мамка позабыла накормить».

Зюзя никогда не изображал из себя инвалида без ноги или руки. Только душевнобольного. К дурачкам на Руси издавна особое отношение, не зря же поговорку придумали, что с таких и спрос меньше. А Зюзе только этого и надо, прикинулся дурачком, слюни пару раз пустил, и вот уже сердобольная колхозница свой заветный узелок с монетками развязывает и тебе в ладошку потом и кровью заработанный рублик ссыпает. Зюзя никакими деньгами не брезговал, хоть по копейке подавай, главное, чтобы почаще. В хорошие дни у вокзала до десяти рубликов насобирать можно. Хорошее место у вокзала, обжитое, да только больно милиция лютует. Его, Зюзю, как раз с Трех вокзалов каждый раз и забирали. Как замешкается, так либо вокзальный патруль, либо постовая служба загребет.

У гастронома милиции тоже много, только на Зюзю менты внимания не обращают. Здесь у них другой интерес – перекупщики да спекулянты. Дело тоже прибыльное, но очень опасное, да и денежку свободную всегда иметь нужно. Спекулянтов у гастронома пруд пруди, поди, больше, чем во всем Советском Союзе вместе взятом. Торгуют всем, что в дефиците: растворимым кофе, икоркой в миниатюрных баночках, «сухой» колбасой, заграничной косметикой и парфюмерией, модными шмотками и обувью. «Достают» товар кто как: у кого-то в облторге блат, у кого-то директор магазина в приятелях, но большинство из тех, кто торгует «своим». Такие, как правило, работают в паре. Один изо дня в день стоит во всевозможных очередях, старясь урвать дефицитный товар, «выброшенный» на прилавок, а второй, задрав цену в пять раз, «толкает» товар на улице гостям столицы. Тем и живут, а о том, что данный вид обогащения является противозаконным и жестко осуждается в социалистическом обществе, стараются не думать.

Сегодня торгашей-спекулянтов особенно много, Зюзя безошибочно выделяет их из толпы по одному ему известным едва уловимым приметам, которые за долгие годы «профессиональной» деятельности изучил досконально. А как без этого? Они для него вроде семафора: раз барыга-спекулянт к человечку подкатил, значит, деньжата у того имеются. Как они это вычисляют, он без понятия, но за долгие годы он привык доверять их чутью и, не напрягаясь лишний раз, пользоваться чужими способностями. Как? Все очень просто. Пообщается приезжий покупатель со спекулянтом, получит от него вожделенный дефицит, от довольства его разопрет, подобреет, а тут и Зюзя нарисуется: поделитесь, мол, с бедным дурачком копеечкой, разделите с ним свою радость. Тот и правда, разомлев от свалившейся на него удачи, не преминет бросить в грязную ладошку местного дурачка гривенник, а то и пятьдесят копеек. И спекулянту навар, и колхознику радость, и ему, Зюзе, приработок. Чем не социализм? От каждого по способностям, как говорится…

Оторвав взгляд от витрины, Зюзя огляделся по сторонам. У подземного перехода он увидел двоих, мужчину и женщину, о чем-то перешептывающихся. «Ага, одна клюнула, – радостно подумал он. – Сейчас в переход спустятся и через пару минут вернутся. Вон у дядьки как карман оттопыривается, наверняка банку кофе там припрятал, ее бабешке и показывал. Только бы она, заполучив дефицит, с противоположной стороны перехода не вышла, иначе я останусь без барыша». Но беспокоился он напрасно. Женщина, которую заприметил Зюзя, вышла из перехода минут через пять. Лицо ее сияло от счастья, руки крепко сжимали ручки дамской сумочки. Женщина шла по направлению к гастроному, по всему было видно, что удача ее воодушевила и она собирается прикупить еще что-нибудь. Зюзя медленно оторвал ноги от асфальта и заскользил женщине наперерез. Спустя пару минут они встретились, вернее, женщина, заглядевшись на витрины, налетела на Зюзю, чуть не сбив его с ног.

– Ох, простите, товарищ, – женщина ухватила Зюзю за локоть, пытаясь удержать его на ногах. – Я вас не заметила.

– Черт побери, – выругался Зюзя. – Моя нога!

– Простите. Я вам на ногу наступила? – Женщина озабоченно разглядывала «облачение» Зюзи. Его вид ей явно не понравился.

Зюзя мысленно обругал себя за то, что вышел из роли и поспешил исправить положение. Незаметно выкинув из кармана деревянный игрушечный самолетик, он глуповато улыбнулся женщине и произнес:

– Самолетик! Мамка дала, – он указал оттопыренным указательным пальцем на игрушку, лежащую на асфальте.

– Самолетик? – чуть нахмурившись, женщина подобрала игрушку и протянула Зюзе. – Это ваш?

– Самолетик! – Зюзя бережно забрал из рук женщины свое сокровище и, довольно улыбаясь, повторил: – Мамка дала!

– Ваша мама с вами? – Женщина огляделась по сторонам в поисках подходящей Зюзе компании.

– Летает, – продолжал лепетать Зюзя. – Булку привезет. С маком. Гоша любит булку.

– Гоша – это вы? – полюбопытствовала женщина.

– Гоша. Я Гоша, – соглашаясь, закивал Зюзя и снова указал на самолетик: – Мамка дала. А булку не дала. Злая.

– Вы голодны? – догадалась женщина.

– Мамка булку не дала. Жрать охота, – снова повторил Зюзя. В подтверждение его слов желудок выдал громкую трель.

– Что же вас мать не кормит? – упрекнула невидимую родительницу женщина.

– Не кормит, – живо подтвердил Зюзя. – Самолетик есть нельзя.

– Конечно нельзя, он деревянный, – согласилась женщина и озабоченно покачала головой: – Что же мне с вами делать?

– Булку дать, – подсказал Зюзя. – С маком.

– Булку? – Женщина бросила взгляд сквозь стеклянную витрину, где у каждого прилавка толпился народ. – За булкой мы с вами полдня простоим.

– Там! – Зюзя дернул женщину за рукав, вынудив развернуться, и указал на булочную, расположенную на противоположной от гастронома стороне улицы.

– Там продают булки, – машинально повторила женщина. – Только я с вами туда пойти не могу. У меня встреча.

Женщина смутилась, и Зюзя понял, что та соврала насчет встречи. Чуть помедлив, Зюзя выпустил рукав женщины и со скорбным видом вздохнул. Сунув в карман самолетик, он выдавил слезу и принялся растирать ее кулаком. Женщина смутилась сильнее, затем подняла сумку, порылась в ней и извлекла на свет тугой кошелек. Глаза Зюзи заблестели: клюнула! Помедлив немного, женщина достала из кошелька двадцать копеек.

– Вот, возьмите, купите себе булку, – протягивая монетку Зюзе, произнесла она.

– Денежка! – радости Зюзи не было конца. – Денежка. У Гоши денежка!

Расчувствовавшись, женщина извлекла из кошелька еще одну монетку и вложила Зюзе в ладонь. Затем поспешно убрала кошелек и быстрым шагом направилась к гастроному. Зюзя ее не останавливал. Первый улов его вполне устроил. На сорок заработанных копеек он мог вполне сносно перекусить, прежде чем продолжить обирать простофиль. Зюзя нырнул в подземный переход, собираясь посетить ту самую булочную, которую он показывал женщине. Ему вполне хватит денег на булку и пакет молока. Для начала сойдет, а там видно будет. Зюзя продвигался в потоке горожан, мечтая поскорее оказаться в булочной и вдыхать легкими теплый запах сдобы, а не вонь выхлопных газов от общественного транспорта, когда позади его кто-то окликнул:

– Зюзин?

Гоша чуть замедлил шаг, но оглядываться не спешил. В городе мало кто называл его по фамилии, и те, кто так поступал, не входили в число его друзей-приятелей. Как правило, такое обращение не сулило Зюзе ничего хорошего, но врожденное любопытство не позволяло совсем проигнорировать возглас. Пока Зюзя раздумывал, позади него послышались быстрые шаги, обратившийся к нему человек перешел на бег. Не удержавшись, Зюзя оглянулся. Через переход, расталкивая прохожих, к нему мчался мужчина в милицейской форме. Не раздумывая, Зюзя бросился бежать прочь. Он мчался так быстро, как только позволяли ему физические способности, но они явно уступали отличной физической форме молодого милиционера.