Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Он зашагал к лестнице. Из комнаты, что находилась через дверь, выбрался мужчина средних лет в олимпийке и с сигаретой в зубах. Пробормотав «Здрасьте», закрыл дверь и поплелся к лестнице. Там на стене было выведено с помощью трафарета: «Место для курения».

Зинаида задумчиво уставилась на две двери – и смотрелась при этом очень интересно. Женщина в задумчивости, особенно сотрудник грозной спецслужбы – чем не тема для живописца? Она выбрала левую, покосилась через плечо и вошла в номер, сняв тем самым проблему Буриданова осла [490] . Открылась дверь на противоположной стороне коридора, вышел Дворский Борис Лаврентьевич, запер номер. Поигрывая ключом, Никита толкнул дверь своей комнаты, забросил сумку через порог. Ученый успел переодеться, выглядел по-походному – брезентовые штаны, легкая штормовка. Отдыхать от трудной дороги он, видимо, не собирался, прошел мимо, притормозил.

490

Происхождение выражения приписывается французскому философу-схоласту XIV в. Жану Буридану. Он доказывал, что поступки живых существ зависят не от их воли, а исключительно от внешних причин. Свою мысль он подтверждал примером осла, который должен умереть с голоду, если две охапки сена будут находиться на равном расстоянии от него, так как при абсолютной свободе воли он не сможет выбрать, какую охапку съесть первой.

– Доброе утро, товарищ. Только прибыли? – Он пытался дружелюбно улыбнуться, но чувствовалось, что он чем-то обеспокоен.

– Да, – кивнул Никита. – Мы с коллегой из Ленинграда. А вас я, кажется, видел в самолете. Вас сопровождала эффектная женщина. За вами, если не ошибаюсь, машину прислали. Из столицы, товарищ?

– Из столицы, – подтвердил Дворский. – И уже бежим работать. Удачи, товарищ. Передавайте привет Медному всаднику.

– Непременно, – заулыбался Никита. – А вы Москве привет передавайте. Чувствую, не скоро смогу туда приехать, так и буду кочевать по дальним окраинам…

Он оставил дверь приоткрытой, услышал шаги по коридору. Раздался стук в дверь, а затем недовольный голос Дворского:

– Инга Валерьевна, я уже готов, а вы? Не изволите ли поторопиться? У крыльца ждет машина, а ехать, между прочим, долго… – Коллега из комнаты что-то ответила, Дворский рассердился: – Инга Валерьевна, что значит «без нас не начнут»? Да, я понимаю, вы женщина, и вам нужно время собраться. Неужели пятнадцати минут было мало? Не успели навестить парикмахера? Поспешите, я жду в машине.

Шаги затихли. Через пару минут открылась дверь, процокали каблучки. Никита заперся, подошел к окну, стыдливо прикрытому худенькой шторой. Окна выходили на крыльцо. Машина действительно ждала – знакомый «УАЗ-469». Водитель в полувоенном облачении спокойно курил. Служба шла своим чередом. Борис Лаврентьевич нервно поглядывал на часы, укоризненно покачал головой. Когда возникла Инга Валерьевна, ругаться не стал, открыл даме дверь. Как на такую можно ругаться? Инга Валерьевна была самой грацией – женщина-ученый и примерная мать семейства. Плечи расправлены, волосы аккуратно собраны. Короткое пальто, сумочка из кожи крокодила, модная в этом сезоне (да и во всех других тоже), полусапожки на коротких изящных каблучках. Полутемные очки завершали образ загадочной дамы. Светило солнце, и они не казались нонсенсом. Водитель засмотрелся, забыл стряхнуть пепел с сигареты. Пепел рассыпался по штанине. Спохватившись, он начал отряхиваться, полез за баранку. «Уазик» развернулся, покатил со двора. Завелись сиреневые «Жигули», стоящие за пустырем у края тротуара, медленно подались за «УАЗом». В машине сидели несколько человек. Опустилось стекло, возникла широкая физиономия Нурислама Бейсембаева. Зрение у парня было как у степного орла – заметил столичного гостя в окне, приподнял ладошку в знак приветствия. Пусть следят, лишь бы не назойливо…

В номере, в принципе, было уютно. Крашеные стены, пара кресел, кровать. Коврик на полу, такой же на стене, черно-белый телевизор «Сигнал» на тумбочке – из тех, что заводятся от шлепка ладонью. Не «Хилтон», не «Националь», но могло быть хуже. Из крана в ванной что-то текло – подозрительно желтоватое, но в принципе теплое. Балкон отсутствовал. Из окна открывался вид на пустырь, за ним – жилые постройки. Телевизионные антенны, белье, сохнущее на балконах. Слева почта, справа – банно-прачечный комплекс – судя по обилию пристроек и трубе на крыше. Курить в открытое окно было неудобно. Никита пошатался по номеру, вышел в коридор. Рабочий день – стояла тишина. На лестничной площадке тоже имелось окно – выходило на обратную сторону. Подоконник венчала банка с окурками. Он раскрыл окно, высунулся. Дул холодный ветер, ворошил ветки кустарника. Жилая застройка на этом месте обрывалась, по левую руку размещалась военная часть. Забор со звездами, плац, две удлиненные казармы, трехэтажное здание штаба. Далее – отдельные строения: гауптвахта, пекарня, радиоцентр, унизанный антеннами, еще что-то. На плацу проходило строевую подготовку подразделение солдат. Видимо, новобранцы. Совершали нелепые движения, путали лево и право, задирали ноги, как цапли. Покрикивали сержанты в ушитой повседневной форме – первое отличие старослужащего от салаги. Ушитая униформа смотрелась элегантнее, но уставом запрещалась. Проверяющие на построениях делали замечания, приказывали распороть. Солдаты распарывали. Вечером снова ушивали – и так до самого дембеля. Дедовщина в подобных частях не свирепствовала – призывали народ приличный, обладателей дипломов, отчисленных из вузов, не имеющих проблем с законом. За малейшие нарушения отправляли на «губу», за преступления – в дисбат. За бытом военнослужащих следили замполиты и бесчисленные проверяющие. Проблемы никому не требовались. Неуставщина если и существовала, то на страх и риск, на бытовом уровне.

Справа, где обрывалась граница поселка, находилось инфекционное отделение местного госпиталя. У крыльца стояли две «буханки» с крестами. Сновали люди в белых одеждах и масках – из чего Никита и сделал вывод о характере учреждения. Что-то подсказывало, что это здание никогда не пустовало.

Никита вернулся в номер, заперся. Снова шатался из угла в угол, полежал на кровати. Что-то беспокоило, но что? Задремал, приснилась бешеная обезьяна с гранатой и с оскаленной мордой – вскочил, стал растирать виски. Чай в термосе, налитый еще в Москве, безнадежно остыл. Но бодрости прибавил. Снова вышел покурить, вернулся. Это бездействие просто бесило. Никита покинул номер, постучался в соседний. Зинаида открыла – закутанная в халат, с торчащими свежевымытыми волосами. Коллега времени не теряла, и бездействие ее не смущало. В руке Зинаида держала книжку, вместо закладки использовала палец. Эмиль Золя – один из многочисленных томов. Странный французский писатель, любитель натуралистических подробностей и жгучих интимных тем.

– Вам кого? – Зинаида зевнула.

– Так, – нахмурился Никита.

– Ой, простите, Никита Васильевич. – Подчиненная смутилась и освободила проход. – Грешна, воспользовалась свободной минуткой. Проходите, я сейчас оденусь и обрету боевой вид. Мы спешим на ратные подвиги?

– Не спеши.

Никита вошел в номер и осмотрелся. Он действительно не отличался от того, что за стенкой. Разве что зеркальным исполнением. На кровати валялись предметы женского гардероба. «Ну и что я здесь делаю?» – раздраженно подумал Платов.

– Вы хотели что-то сказать, Никита Васильевич? – Зинаида ушла в ванную, но тут же высунулась.

– Я обязательно должен что-то говорить? – разозлился Никита. – Без слов не понимаешь? Неопределенность беспокоит, Зинаида. Вручили нашего подопечного незнакомым людям и теперь не знаем, что с ним происходит. Еще и наш казахский друг куда-то пропал.

– Да нет. – Зинаида задумалась. – Уверена, мы отдали фигуранта в хорошие руки. О нем позаботятся. Вечером Дворский с коллегой вернутся, закончив испытания, завтра до обеда еще немного поработают – и на крыло, в любимую столицу. Да и мы вместе с ними… Не то место, где должно что-то случиться.

– Темная сила, которую мы условно называем «Старчоус», должна быть в курсе, что мы пасем Дворского. Поэтому с ним может случиться что угодно и где угодно.

– Теоретически, – добавила Зинаида.

– Ладно, одевайся, – поморщился Никита. – Что ты тут ходишь разобранная, как домохозяйка?

– Действительно, – хмыкнула Зинаида. – Не повторится, товарищ майор, исправлюсь.

Она забрала одежду и опять заперлась в ванной. Нервная система подвергалась испытаниям. В номер деликатно постучали. Дверь оказалась незапертой, приоткрылась. Возникла смущенная физиономия Нурислама.

– Разрешите? О, вот вы где, товарищ майор… А я стучу к вам, стучу…

Открылась дверь в ванную комнату, высунулась Зинаида – в том же халате, только уже расчесанная.

– О, Аллах всевидящий… – не удержался Нурислам и покраснел. – Виноват, товарищи, не вовремя зашел… Вы точно уверены, что вас нужно было поселить в разных номерах? Простите, не мое дело, позднее зайду.

– Что хотел-то? – вздохнул Никита.

– Проводили Дворского на испытательный полигон. Машины менялись, наблюдение он не засек. Сегодня на полигоне многолюдно, испытания идут полным ходом. Проезд закрыт, для проникновения на территорию нужны особые пропуска категории «А». Мы не лезем в их дела, у каждого свой участок работы. Я к тому, что на полигоне ваш объект в безопасности. Раньше шести вечера они не закончат. Обратно доставят в колонне, всех развезут по домам. Так что раньше семи и не ждите. Я еще нужен? Вот мои телефонные номера, если понадоблюсь. – Он сунул Никите бумажку. – Их два, служебный и домашний.

Нурислам испарился, не забыв в восьмой раз извиниться. Доказывать, что с Зинаидой ничего нет и быть не может, было бессмысленно. О нравах столичных жителей судачат на всех окраинах. Из ванной вышла готовая к работе Зинаида – полностью одетая, сосредоточенная. Даже подкрасилась – губы, брови. Щелкнула каблуками, мол, готова к труду и обороне.

– Отбой, товарищ старший лейтенант, – вздохнул Никита. – До вечера можете быть свободны.

– Серьезно? – изумилась напарница. – Мне опять раздеваться?