Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Все егозишь? Отдохни. Постой смирно.

Знакомые узкие глаза, чапаевские усы, Иван Мироныч снял с головы кепку и, смяв ее, вытер лоб. Блеснула в свете фонаря лысина.

Воспоминание вспыхнуло, обожгло. Светка, сдавленно взвизгнув, шарахнулась в сторону, но Машкин, протянув свою длинную руку, цапнул за плечо, сдавил, потащил к себе. Она изо всех сил зажмурилась.

Дальше начало твориться что-то невообразимое: ее вдруг вырвали у этого упыря, отшвырнули, как котенка, в сторону. Разожмурившись, Светка увидела лютый бой. Рома вцепился в Машкина, как лайка в медведя. Тот был сильнее и тяжелее, стряхнул легкого врага с себя, навалился сверху, но Рома ужом ускользнул, снова насел на врага – и вновь оказался под ним.

Из неразберихи рук и ног разлетались, как брызги из каши, слюна и мат, и тут вдруг остро блеснул нож, раздался крик.

Светка наконец пришла в себя, кубарем покатилась с насыпи, увязая в канаве, зашлепала по грязи и воде, бежала наугад невесть куда, лишь бы подальше от путей. Туман стоял уже густой, как вата, казалось, он влезал в нос, в открытый рот, не давал дышать. Из-за деревьев внезапно выпрыгнул какой-то человек. Светка, шарахнувшись, запнулась на бегу, ноги, сбитые в кровь, подкосились – и она влетела в эту темную фигуру.

– Светик, Светик, все хорошо, не бойся, – приговаривал Яшка, прибавляя глупые сопливые слова, гладя по голове, целуя растрепанные, грязные волосы.

– Яша! Там это, скорее! Милицию!

– Уже, не волнуйся, все хорошо, теперь все будет просто замечательно…

…Как только эта курица скрылась из виду, два бандита – старый и малый – прекратили потасовку, поднялись. Утирая с лица льющую кровь, Цукер проговорил:

– Тикай, набегут. Девка эта…

– Знаю, знаю. Смысла нет бежать, – переводя дух, пояснил Машкин. – И ты пропадешь, и я. Есть маза тебе чистым выйти. Сладим.

– Как?

– Просто терпи, будет больно. Я тебя подержу.

Цукер зажмурился, впившись зубами в кулак, – но, когда Машкин, ухватив его за шею, резко дернул на себя, когда нож, гнусно чавкнув, вошел в живот, полилась горячая кровь, он не выдержал и заорал.

12

Что за ночка выдалась.

Сначала Анчутка с его путаными покаянными историями про кольца, привокзальные шалманы и доходягу Гришу, якобы убитого. (Въедливый Саныч, сделав пару звонков, без труда выяснил, что «покойник» спокойненько отмокает в «Матросской Тишине», ожидая суда за ограбление комиссионного магазина, активно раскаивается и сотрудничает с властями.)

Потом Надька Белоусова, захлебываясь соплями, утверждает, что ее «нашли», а Светку зарезали, но подробности сообщить не может – только то, что где-то там, у железной дороги. Пришлось поспешать со всех ног «куда-то» туда – ничего себе задача, учитывая, что у рельс нет ни начала, ни конца.

Наконец, поножовщина на путях. Не столь удивительно то, что Машкин окончательно рехнулся и решил кого-то прирезать, пусть и племянника, а то, что он утверждает, что заступался за девчонку, на которую этот самый племянник посягнул. Девчонка же, Светка Приходько, стоит насмерть и с негодованием это отвергает. Не виноват, ничего не было – и все тут.

Сам племянник – Роман Сахаров – пребывает в больнице, в бессознательном состоянии, и на вопросы о его состоянии главврач Маргарита Вильгельмовна только кривится да отмахивается.

– Может, его к Склифосовскому? – заикнулся было Акимов, но его быстро загнали под лавку:

– Не морочьте мне голову! Заштопали, будет необходимость – отправим, а сейчас нет такой нужды. Занимайтесь своими делами.

Поспорь с такой.

– Да у коновалов всегда так, – утешил Иван Саныч. – Кровища из парня хлещет, как из зарезанного порося, а она – «нет нужды». Зато с нас взятки гладки: дело было на железке, вот пусть линейные разбираются.

– Чего разбираться-то? Нарисуют ему сто сорок третью, неопасное для жизни, присядет на годик.

Саныч выразил надежду, что тем лучше, котел на место встанет, и признался:

– Я тебе, Серега, как на духу: свербил у меня этот Машкин, как чирей, покоя не давал. Сплошные беды от него. Чем он дальше – тем нам же лучше.

Акимов согласился от самого чистого сердца. Пусть до утра посидит товарищ в клеточке, ему уж не привыкать, а там видно будет.

– Ну что, по домам?

Тут внезапно, хлопнув дверью и вполне слышно прошагав, появился Сорокин, удивительный и непривычный. Был в штатском, блестящего вида костюме, белоснежной рубашке при галстуке, ослепительная шляпа набекрень. На лацкане поблескивал знак, при виде которого у Сергея ком встал в горле и даже, фигурально выражаясь, поджался хвост. Остапчук же, пряча улыбку, отвернулся.

– Ладно глазами хлопать, – попенял Сорокин, в шутку прикрывая ладонью знак заслуженного работника НКВД. – Ликуйте. Все в аккурате, был на ковре, рассмотрен, взвешен и найден чистым.

– О как. Тогда приступим? – деловито предложил Саныч и полез под стол.

Акимов взмолился:

– Я пас. Вера…

– …не позволяет? Мусульманин?

Сорокин строго указал на недопустимость подобного рода шуток:

– Не изгаляйся над руководством… Обмоем непременно, причем не только этот повод.

– А какой еще? – заинтересовался Саныч.

– После узнаете, – пообещал капитан, – а пока идите уж отдыхать.

То ли в шутку, то ли всерьез Сергей заметил:

– Высокомерно, товарищ капитан. Вы же понимаете, что, пока не отменен приказ о вашем отстранении, вы тут не командир.

– Умыл, – признал капитан. – У меня с Машкиным разговорец будет, в нем момент личного плана…

– Тамара? – прямо спросил Саныч.

– Да.

– Она нам тоже не чужая была, – деликатно напомнил Акимов. – Работали вместе, значит, и плоды будем вместе пожинать.

– Справедливо же? – уточнил Остапчук.

– Ну а раз так, то веди Машкина сюда.

– Есть, – козырнул Саныч.

– Наше Николаю Николаевичу, – задержанный шаркнул ножкой. – Никак снова в седле?

– Именно, – подтвердил капитан. – Присаживайтесь, гражданин. Акимов, пальчики этого товарища имеются?

– Еще нет, товарищ капитан.

– Займитесь.

– Сами будете сымать? – полюбопытствовал Машкин.

– Ничего, справлюсь, – пообещал Сергей.

– И что теперь? – вытирая испачканные кустарной дактилоскопией руки, спросил Иван Мироныч.

– Продолжим наши игры, – улыбнулся капитан, извлекая из стола моток бечевки. – Вы же не откажетесь навязать несколько узелков?

– Узелков, – повторил Мироныч, дергая углом рта. – Уличить, что ли, пытаетесь?

– А вы что ж, боитесь?

– Чего мне…

– Так тем более. Навяжите просто узелки, главное, чтобы несколько и разные.

– Извольте, если охота пришла дурачиться.

– Почему же дурачиться? – возразил Сорокин. – У следствия есть серьезные основания полагать, что именно вы убили гражданку Газзаеву, а потом имитировали ее самоубийство.