Билет в один конец

Алиса вертит в руках новые жетоны, слушает мелодичный перезвон, когда две отполированные пластины ударяются друг о друга. Опять над ней посмеялась Судьба, да так, как и не ожидалось даже. Она хотела после смерти стать маленькой птичкой. Так почему же новое кодовое имя Алисы Шутер именно “Колибри”?

– Потому что Сокол выбрал Колибри, - шепчет она себе под нос и тоже смеётся.

Клинт всегда знал, что девушка ему досталась проблемная. С особыми навыками и тараканами тоже. С другой стороны он сам виноват: дернул же черт пробираться к ней ночью, да еще и в окно, будто вор какой-то или убийца, не подумал, что в сложившейся ситуации его еще на подходе бы пристрелили, будь пистолет. Вот и напали на него спросонья, стоило только захлопнуть пластиковые створки. Только заметил блеснувшее ярко лезвие ножа, да услышал тяжелое рычащее дыхание, как оказался сбит с ног и прижат к полу. Правда, сил у только-только начавшей нормально ходить и разговаривать девушки было не так много, чтобы удержать его на месте. Зато был весомый аргумент - охотничий нож, приставленный к горлу. Поэтому шутить и начинать разговор с “солнышка” и “принцессы” как-то резко расхотелось. Но сверху навалилось легкое и горячее в страхе и безумии нападения тело, одна рука с ножом, вторая упирается в грудь, и сидит она на его прессе, широко раздвинув ноги, прижав по бокам коленями. Клинт не в претензии: за такую позу можно и боль потерпеть, тем более что когда он прыгнул с крыши в окно и приземлился спиной на колчан из жесткого специального материала, то было больнее, потом неделю отлеживался.

Чехол с гитарой, отброшенный в спешке, чтобы не дай бог не повредили, сердито позвякивал минорными нотами. Старенький музыкальный инструмент, завалявшийся в куче барахла еще со времен беспутной молодости, переживал и не такое. Кажется, в корпусе можно было найти скол от шальной пули. Кстати, о шальных стрелках…

– Шутер, я понимаю, что мы долго не виделись… - и нагло положил ладони на бёдра, слегка сжимая сквозь хлопковую ткань.

– Клинт? – девушка немедленно дёрнулась в сторону, приятная тяжесть на животе исчезла, оставив после себя ощущение неудовлетворённости и какой-то пустоты. – Что ты тут делаешь? – судя по излому, проскочившему в голосе, она смутилась и неожиданного нападения, и всей ситуации в целом. – Как ты сюда попал? – уже увереннее произносит она, убирая нож обратно в чехол. На руках, на одежде, да на всём теле остался безумный запах оружейной смазки, пороха, горьковатого одеколона и того, что невозможно опознать, поэтому стоит в графе «Запах Клинта». Хотя, следует заметить, ещё что-то пробивается свежей ноткой. И Алиса краснеет, едва не порезав себя своим же ножом, когда понимает, что это может быть.

Щелчок кнопки на чехле звучит будто выстрел, будто сигнал к старту, и Клинт срывается с пола, бросается вперёд, одновременно доставая что-то тёмное и круглое из кармана. Застать врасплох самого неугомонного стрелка из всех ему известных оказывается довольно просто - та ещё не отошла от лекарственного сна и дурмана, уже расслабилась, поняв, что человек перед ней – настоящий Бартон, а не какая-нибудь подделка. Поэтому она не ждёт того, что её грубо схватят, бросят поперёк кровати так, что острые лопатки больно ударятся о край, а голова сильно запрокинется. И уж точно не ждёт, что ногу, к счастью, не покалеченную, задерут вверх, резко спустят широкую штанину до самого бедра и согнут в колене. И всё это буквально за секунду. Алиса, естественно пытается вырваться, но добивается лишь того, что её жёстко прижимают, фиксируют, но так осторожно, что щемит в сердце. Кричать? Нет, ни за что, никогда. Да, она слаба и не сможет отбиться, но выдать это – ниже её достоинства.

– Тише, - Клинт наклоняется, буквально сгибает девушку пополам, заставляет пяткой упереться ему в грудь, целует раскрытые в немом крике губы, успокаивает, гладит. – Это для твоей же пользы, солнышко, – теперь они поменялись местам, поэтому можно позволить себе небольшую вольность.

На ноге защёлкивается широкий лёгкий браслет, начинают мигать крохотные лампочки, слышится негромкий писк. Когда удерживаешь на весу голову, смотреть на что-то трудно, но она видит светящуюся полоску, обвившую щиколотку, а ещё широкую мужскую ладонь, сжимающую почти до боли. Именно, почти. Электронный браслет, с системой слежения. Ей кажется это мерзко, вешать на неё такие устройства, когда можно обойтись и другими средствами, хотя и понимает, за что её садят на короткий поводок. И лучше не дёргаться, а то ещё запрут дома, или ещё хуже – отстранят от команды и ЩИТ.

Клинт умудряется, не меняя позы, достать из кармана телефон, набрать несколько комбинаций и спрятать аппарат обратно, когда тот удовлетворительно оповестил, что цель поставлена на слежку. А затем коротко целует косточку на окольцованной щиколотке, будто извиняется.

– Чёрт, ненавижу, - тихо рычит Ал от унижения и собственной слабости, закрывает запястьем глаза, не в силах видеть своё унижение.

Мужчина проводит прохладной ладонью по обнажённой коже, чувствует на икре что-то шершавое, будто тонкими-тонкими иголками оцарапали кожу, но понимает, что это ранение красуется здесь достаточно давно.

– Не трогай, - смущенно отозвалась Ал.

– Больно?

– Нет. Тебе может быть неприятно. Всем неприятно это видеть, а тем более прикасаться.

– Это ожог или… - Клинт вновь провёл пальцами по шероховатой коже, а затем наклонился и поцеловал, почти вылизал.

– ИЛИ, - из-за накативших ощущений у неё не получилось вложить в голос весь свой яд и злость, но получилось выделить слово так, чтобы жадно рассматривающий её беззащитность Клинт понял, что, да!
– это содранная с мясом кожа, да! – это была одна из пыток в том плену, и да! – она не хочет об этом говорить. И из-за этого она никогда не сможет надеть что-то короче штанов.

Для неё это позор: лежать вот так под кем-то, лежать и позволять к себе прикасаться, к самым больным местам, к самой чувствительной коже. Потому что внутри пустота и собственная бесполезность. Потому что боль разрывает сознание и хочется кричать, рычать, рваться, сбежать.

– Не злись. Не надо, я же сказал, это для твоей пользы, - Клинт вновь наклоняется, целует, но его неожиданно кусают с такой силой, что он буквально захлёбывается собственной кровью. А затем, не успев опомниться, получает ощутимый тычок под рёбра пяткой, скорее предупреждающий, чем атакующий. Она зла, он знал, что так будет, предполагал, что получит за этот браслет, за свою вольность. Подумать только, собрался привязать к месту снежную принцессу. Знал, что придётся ползать на коленях, вымаливая прощение и за браслет, и за всё то, что планировал сегодня сделать.

– Извращенец, ненавижу! – громче рычит девушка, садясь, а затем и вставая на ноги, отталкивая от себя. – Я тебе кто!? Как ты смеешь такое со мной делать?! То, что я не могу сейчас дать тебе отпор из-за того, что провалялась без движения три недели и обколота всякой дрянью, не значит, что можно меня лапать.

– Дааа… Почему-то, когда ты начала меня лапать в ещё худшем состоянии на кухне, я не возражал.

– Позволь, ты начал первым! – а потом будто ударилась, поняла, о чём говорит Бартон. – Что? Но ты же… - пусть они стояли на достаточном расстоянии друг от друга, а свет никто не догадался включить, но растерянность и заалевшие вмиг щёки Клинт заметил.

– Тебя этому не учили, но агент ЩИТ должен уметь перебарывать наркотический дурман, чтобы не выдать врагу ценной информации. Поэтому я в тот момент всё отлично контролировал и понимал. И то, что ты меня любишь, тоже слышал. Поэтому хватит брыкаться, хватит придумывать отговорки. Зачем делать сложным то, что проще простого? Ты - моя женщина, я - твой мужчина. Закрыли тему.

– Я тебе не подхожу, - уже спокойнее и тише ответили ему.

– Давай это буду решать я.

– Мне девятнадцать лет. Через три недели.

– В штате Нью-Йорк возраст согласия – семнадцать лет. И то - согласия на интимные отношения, поэтому это не аргумент. И ты лучше всех женщин, которых я когда-либо встречал.

– Я солдат.

– Я секретный агент, и поверь, у меня тараканов по этому поводу несколько больше.

– Я из будущего.

– Хочешь идеальную жену – воспитай её сам.

– У меня искалечено тело. Я уродлива.

– Ты прекрасна.

– У меня не может быть детей.

– Ты сама это себе в голову вбила, а я настырный, сама знаешь.

– У меня проблемы с контролем.

– У меня через комнату живёт Брюс Беннер. И твои красные глаза… Ммм… Если я скажу, что это “сексуально”, ты не упадёшь в обморок. Ой, сказал!

– Ты невозможен! – кажется, недавняя истерика начала проходить, Алиса успокоилась, взяла себя в руки. И разговор этот уже просто из вредности, а не для чего-то другого. Ей сложно сказать “люблю” открыто, да и не нужно, Клинт и без этого знает.

– У меня много и других хороших качеств, - он залихватски улыбается, стягивает тёплую куртку, бросает на кресло, подходит ближе.