Билет в один конец

– Оплошность? – доктор чуть сдвинул очки с толстыми стёклами и укоризненно посмотрел на него поверх чёрных оправ. – Насколько я знаю, у вас не совсем обычная команда.

Стив вскинулся, хотел возразить, но доктор оборвал его:

– Сэр, мне достаточно много лет, поверьте, я в молодые годы был поклонником Капитана Америки, поэтому я знаю, что передо мной сидит тот самый Стивен Роджерс. А на диване в приёмной – Чёрная Вдова. Охрану пациентке № 2597 велел выставить сам директор Фьюри. И, буквально за пятнадцать минут до вас, меня посетил агент Фил Коулсон. Это, конечно, только мои догадки, но неужели она из вашей команды? И если предположить, что это так, на секунду, просто предположить, то как в столь серьёзной группе, которая сражается там, где остальные бессильны, могла оказаться эта девушка?

– Без нас она могла бы наделать ещё больше глупостей, - со вздохом ответил Капитан.

– Пока мы страхуемся, делаем проверки, водим её по специалистам, если ничего не найдём - к Рождеству отправим домой, долечиваться. Я так понимаю, у неё никого нет, кроме вас? – доктор продолжил разговор так, будто и не выпытывал сейчас у героя своей юности правду о странной упрямой пациентке.

– Да. Но мы присмотрим! Обязательно присмотрим, - горячо заверили его. – Ограничение тренировок, ни шагу на задания… Всё, что потребуется.

– Это хорошо. Понимаете, люди, которые проходят через такое… Это чувство, когда понимаешь неизбежность смерти, когда уже прощаешься со всеми… Это меняет человека: кто-то не выходит из дома, боится даже нож в руки взять, чтобы не дай боже не пораниться, им кажется, что Смерть не даст им сбежать из её рук – такие обычно быстро сходят с ума. Есть те, кто специально идут на риск, полагая, что раз обставили старуху и ещё раз смогут, верят, что им больше ничего не грозит, становятся самоуверенными и рисковыми. Будто всё дозволено. И сильно расхрабрившись, уходят из жизни ещё быстрее по разным причинам – чаще это наркотики и алкоголь. А есть те, кто пересматривают свои взгляды и начинают любить саму жизнь, возвращаются домой к близким, заводят семьи, меняются полностью. Но всё это проявляется не сразу, может месяц-два, год…

– Я понял, - кивнул Стив. – Мы навестим её?

– Конечно.

Наташа постучала в дверь нужной палаты, зашла, когда не услышала ответа. В крохотной одноместной комнате с большим окном было пусто. На удивление окно было открыто, слабый ветер чуть шевелил тяжёлую штору хмурого серо-синего цвета.

– Может, вышла куда-нибудь? – предположил Стив.

– Я видела Коулсона, пока ты был у врача, - женщина поставила сумку у кровати, подцепила пальцами пухлый большой конверт, тут же зашуршало внутри, выпало через тонко разорванный край – пластиковые карты, пропуска, документы, толстая папка с фотографией. – Он принёс ей бумаги.

– Слишком рано. Не думаю, что она готова сейчас понять весь план.

– Она никогда не будет в состоянии. Чёрт! – вдруг выкрикнула она, резко отдёргивая штору и перевешиваясь через подоконник.

– Наташа, осторожнее, что случилось? – мужчина побежал удерживать её за талию, чтобы она случайно не упала, и заметил на полу пластиковые больничные тапочки.

Алиса сидела на довольно широком карнизе, свесив вниз босые ноги, в одной тонкой пижаме, которая уже намокала в тех местах, где снег соприкасался с тканью. Девушка смотрела строго перед собой, крепко держась руками за карниз, кажется, она даже не заметила, что к ней пришли очередные посетители. Хотя, нет, она глубоко вздохнула, посмотрела на развевающееся облачко пара, вырвавшееся изо рта и, наконец, повернула голову.

– Привет! – достаточно дружелюбно произнесла она медленно синеющими на морозе губами. – Потрясающая погода, не находите?

– Ал, послушай, что бы там не сказал тебе Коулсон, но всё не так плохо, - Наташа протянула к девушке руку, почти коснулась плеча, благо та не отошла далеко от окна.

– Нат, я на высоте третьего этажа, подо мной огромный сугроб. Что бы ты не подумала, я даже при всём желании не смогу разбиться при прыжке. Хотя, как вариант побега, имеет смысл.

– Ты же замёрзнешь, давай руку, я помогу тебе вернуться внутрь.

– В этом и проблема. Я уже замёрзла. Со мной много лет такого не было, а теперь вдруг… С чего это? – Алиса вновь посмотрела вперёд, переложила руки с карниза на колени, пальцы были увиты цепочкой, при движении звякнули металлические жетоны, пристально посмотрела на свои ступни с ярко-выделенными венами. Наташа удивлённо посмотрела вниз, где даже и не думала собираться любопытная толпа.

– Не глупи, ты ведешь себя, как начитавшаяся ванильных пабликов малолетка. Иди сюда, у меня есть зефир.

– Что ж, зефир это всегда последний аргумент в споре, - согласилась Шутер, медленно двигаясь к своему окну. – Только я даже не помню, как сюда попала, поэтому, как слезть тоже понятия не имею.

– Иди сюда, gore moyo! – улыбнулась Наташа, обнимая девушку за талию и затаскивая внутрь. Стив закрыл на защёлку окно и задёрнул штору.

– Я не горе, - авторитетно заявили ей.

– Горе ты, самое настоящее. Всю пижаму испачкала, - Романофф расстегнула свою сумку и достала фланелевый мягкий костюм с маленькими лиловыми птичками. Сомнений, кто выбирал, не оказалось.

Сидеть на жёсткой, но всё же кровати, в тёплой комнате, в сухой пушистой пижаме с капюшоном, с пакетом свежего воздушного зефира в руках было гораздо лучше, чем до этого. Стив пододвинул ближе спрятавшееся в углу небольшое кресло, Наташа устроилась на подлокотнике, опираясь на него. И вышло это так естественно и привычно, что даже стало страшно, прошло не так много времени, но неужели они так быстро успели привыкнуть друг к другу, привыкнуть, что между ними стало сложнее и одновременно проще. Наташа чуть смущается, поправляет волосы, Стив поджимает губы, но одной рукой обнимает за талию свою женщину, прижимает ближе, чтобы не упала ненароком на пол. От прикосновений жарко, но как-то защищено, Романофф неожиданно понимает, что так правильно, правильнее, чем 2+2=4. И слишком увлекшись этими секундами, они вспоминают, что не одни, что вообще-то на них смотрят любопытные карие глаза. Алиса болтает ногами в воздухе - кровать для этого достаточно высокая, - и ничего не говорит, только старается тише шуршать пакетом.

– Ты знала! – неожиданно вздрагивает Наташа, жующая сладости Ал только пожимает плечами:

– Есть такие вещи, в которые мне путь закрыт, - равнодушно произносит она. – И я не смею о них говорить.

– Но если ты знала, то почему решила, что я и Клинт…

– Потому что я не хотела верить в то, что у меня есть шанс, старалась сразу обрезать все пути отхода, чтобы не сомневаться, чтобы ничего не держало… - Ал доедает зефир, аккуратно разглаживает пакет, складывает его на коленях, пока количество сгибов не превышает возможности упаковки. Той пленной девушкой из сказки была Наташа. Об этом Ал догадалась уже давно, когда заметила, с каким волнением в глазах расспрашивал высокий блондин уставшую с дороги Натали, отодвинув в сторону ребёнка. “Смущён … юноша, оглядывается … на девушку хрупкую, что рядом с ним стоит. Девушка эта из южных соседних племён, пленная, да держит Стивенсон её около себя, не как пленную, а как сестру родную. Или как возлюбленную нежную, даже присматриваться не нужно, чтобы видеть, как он на неё смотрит”, “Утирает слёзы украдкой спутница его, да богам своим молитву возносит, за амулет на груди держится”… Она вспоминает эту сказку теперь довольно часто, понимая, что в ней было больше смысла, чем она когда-либо понимала.

***

– На самом деле, они все могли победить, - объяснил потом Френ, когда пристала с расспросами Алиса, посадил на колени, дал в руки нож и заготовки для стрел. – Стивен привык делать всё по правилам, его воспитали в строгости, он верен слову и следует приказам. Но у него была любимая девушка, поэтому он колебался. На одной чаше честь семьи, на другой – собственное сердце. И в момент выстрела сердце перевесило, поэтому стрела отклонилась от курса.

– А Тор? Почему он ослушался приказа отца? – глаза у девочки в десять лет огромные, в пол-лица, в них отражается огонь, горящий в печи, но кажется, что и внутри неё что-то беснуется, пока тихо, но вот-вот вырвется наружу.