Бирит-нарим

Лабарту не знал, кем была для людей Зимри-Айя. Наследницей большого имения? Женой богатого торговца? Лабарту привели сюда тайно, впустили через заднюю калитку. Что ж, в первый раз он не спросил, а теперь не время для вопросов.

– - Я хотел выпить все, до последний капли, -- сказал Лабарту. Зимри-Айя вскинула голову, тихо звякнули серьги. Казалось, думала что-то сказать, но промолчала.
– - Разве ты сама не знаешь? Если выпить жизнь вместе с кровью, обретаешь особую силу. Даже раны, нанесенные серебром, заживают легче, и разум проясняется, даже если жажда владела тобой несколько дней.

– - Ты был тяжело ранен?

– - спросила хозяйка Дильмуна.
– - Или жажда была так сильна?

Голос ее звучал ровно, но смотрела холодно. Как такое может быть, что золотисто-карие глаза стали похожи на осколки льда?

– - Нет, -- ответил Лабарту. Как объяснить? Что она может знать о тьме и отчаянии, сковывающем душу? Ночью лишь кровь может смыть воспоминания о боли, да и при свете дня кровь -- лучшее лекарство. Но Зимри-Айя сидела неподвижно, ждала, и Лабарту продолжил: -- Я не был ранен, и жажда только пробудилась. Но мне приснился плохой сон, и оттого я должен был...

– - Плохой сон?!
– - Хозяйка Дильмуна хлопнула ладонью по столу, и чашки подпрыгнули от удара. Вино расплескалось, потекло по светлому дереву.
– - Из-за плохого сна ты убил человека?!

– - И что такого?
– - Лабарту мотнул головой, отбрасывая волосы с лица.
– - Он человек, его кровь -- наша пища, ты дала мне разрешение...

– - Я не знала, что ты станешь убивать!
– - воскликнула Зимри-Айя. От холодной сдержанности не осталось и следа.
– - Ты не был голоден, тебе и нескольких глотков бы хватило, но ты убил, просто так, ради своей прихоти!

– - Мне было нужно!
– - Гнев закипал внутри, и Лабарту сжал кулаки, чтобы сдержаться.
– - Я ничем не нарушил правил!

– - Правил?! Если бы ты не только знал правила, но и умел думать, то понял бы, о чем я говорю! Дильмун -- благословенная странна, пьющих кровь здесь много, очень много. Если все они начнут убивать, как ты, что будет тогда?

– - Ты меня не предупредила!
– - Лабарту сам не заметил, как поднялся на ноги. Зимри-Айя смотрела на него снизу вверх, и, казалось, достаточно одного неосторожного слова, и она вскочит и ринется в драку. Но Лабарту уже не мог остановиться.
– - Я -- гость на твоей земле, ты тут хозяйка. Откуда мне знать твои прихоти? В земле черноголовых я убивал, когда хотел, и никто из экимму не осудил меня!

– - Я подумала, ты умнее, -- проговорила хозяйка Дильмуна. Голос ее был тих, но в каждом слове звенел гнев.
– - Но я ошиблась. Из-за таких, как ты и случилась резня в Шумере. И, быть может, именно из-за тебя!

Ярость вырвалась наружу, вспыхнула мириадами искр. Лабарту на миг закрыл глаза, крепче сжал кулаки.

– - Нет, не из-за меня, -- сказал он, раздельно и четко.
– - Я знаю из-за кого, а тебя не было там, потому молчи. И не тебе осуждать меня, не тебе говорить, что я безрассуден. Не ты ли подарила любовь смертному и родила ребенка, зная, что ему суждено быть ущербным?

Зимри-Айя встрепенулась, словно хотела вскочить, но потом уронила руки на залитый вином стол и еле слышно сказала:

– - Уходи. Я не хочу говорить с тобой.

И от этих слов гнев погас. Вновь стало тихо вокруг: знойный полуденный воздух, богато убранный двор, журчащая вода... И посреди двора женщина с опущенным взглядом молча ждет, когда уйдет чужак, бросивший в лицо обидные слова.

Она еще так молода, не старше Илку... И в крови у нее пророческий дар, а ребенку ее грозит смерть. Я не должен был...

– - Прости, -- сказал Лабарту.
– - Я не хотел говорить жестоких слов. Я жду корабль из Магана и потому не могу немедля покинуть твою землю. Но обещаю -- буду пить кровь только своих жертв.

– - У тебя и жертвы есть, но ты убил человека на улице?
– - Зимри-Айя покачала головой, по-прежнему не поднимая глаз.
– - Я разрешила тебе пить кровь на Дильмуне и не отказываюсь от своих слов. Но не убивай на моей земле, прошу.

Она меня боится. От этой мысли стало неуютно и захотелось поскорее оказаться на пристани или в гостевом дворе, среди шума и суеты. Среди людей, которые ничего о нем не знают. Я много старше ее, я жил до потопа и резни, и ей страшно.

– - Ты -- хозяйка этой земли, и я рад, что ты не отказываешь мне в гостеприимстве, -- проговорил Лабарту.
– - Но и я не отказываюсь от своих слов. Людям Дильмуна нечего меня опасаться.

4.

– - Тебе не стоило ходить туда, господин, -- сказал Кури, когда они спустились с холма.

Лабарту кивнул.

За всю дорогу до Дильмуна он и пары слов не слышал от Кури, но утром тот заговорил, и вот теперь -- снова.

И верно, надо было послушать его... Что из того, что он раб и человек? Надо было.

Городские улицы сегодня казались особенно душными и пыльными, а небо над головой словно подернулось дымкой. И воздух был полон запахами: потных тел, курящихся благовоний, умащений, уличных отбросов, свежего хлеба и теплого пива... Запахи людей, запахи смерти.

Вот как ты прощаешься со мной, благословенная страна?

Скоро три корабля Татану покинут причал Дильмуна -- солнце еще не успеет перейти зенит, когда они отправятся в путь. Груженые медью поплывут возвратным путем, мимо пустынных берегов, мимо разрушенного временем Эреду, и дальше, на веслах, вверх по течению Тигра...

Но из трех рабов, даров Илку, вернутся лишь двое.

Кури прав. Я не должен был...

Но если уж решил что-то сделать -- то как отступить? И потому утром Лабарту отправился на холмы, что за городом, в жилище знахарей, чтобы забрать у них Адад-Бааля и увести домой, в Аккаде.

Но еще издалека понял, что не суждено.

Ни рассветные лучи, ни соленый ветер не могли скрыть запаха болезни. Он струился в воздухе, словно тень, и хотелось повернуться и уйти прочь. Но Лабарту поднялся на холм и под навесом из пальмовых листьев нашел Адад-Бааля. Тот лежал без сил, и не шелохнулся, когда подошел хозяин, лишь открыл глаза.

Лабарту едва узнал его. Всего два дня миновало, а Адад-Бааль исхудал так, что казалось, стоит приглядеться, и различишь, как просвечивают сквозь кожу кости. Лабарту отвернулся, но не помогло -- даже не глядя, он чувствовал, как несется по жилам раба темная, умирающая кровь.

Возле ложа больного сидела шаманка, перебирала целебные травы, раскладывала кучками. Лицо ее было натерто красным порошком, и не понять, кто перед тобой -- женщина в расцвете зрелости или же старуха. И лишь руки ее выдавали -- сильные, с гладкой кожей, молодые.