Бирит-нарим

– - Священная страна Дильмун!
– - провозгласила старуха и смолкла. А затем, словно почувствовав взгляд Лабарту, обернулась.
– - Оставайся здесь, господин.
– - Теперь ее голос стал похож на скрип песка под колесом повозки. Должно быть, лишь умоляя и читая гимны, она обретала силу.
– - Оставайся, и черные волны тебя не тронут.

И что ответить на это? Благодарить, как Адад-Бааль, или возразить, насмешливо и высокомерно, как Син-Намму?

– - За плечами у тебя длинная жизнь, -- сказал Лабарту, глядя мимо нее.
– - Но ты боишься смерти?

– - Я скоро умру.
– - Старуха с кряхтеньем согнулась, подобрала с земли пыльное покрывало.

– - Но лучше уж умереть в покое на благословенной земле Дильмуна, чем в страхе среди крови и огня.

И, не оборачиваясь, жрица побрела прочь.

В страхе среди крови и огня? Но она говорила потоп, волны, сошедшие с гор...

– - Лалия!

Син-Намму шел по пристани, на ходу скручивая растрепавшиеся волосы в узел. Тело корабельщика блестело от пота.

– - Я знаю склады и гостевой дом, который всегда выбирал Татану, -- сказал он.
– - Прикажи, и отправимся туда.

Лабарту кивнул, и Син-Намму тут же выкрикнул приказание. Рабы засуетились, разбирая тюки.

– - А старуха и впрямь нам пригодилась, -- пробормотал корабельщик, словно извиняясь. Лабарту окинул взглядом толпу, пытаясь разглядеть сгорбленную спину жрицы, но она уже скрылась из виду.
– - Ветер был попутный...

– - Ты хотел, чтобы она тебе погадала, -- проговорил Лабарту, и Син-Намму кивнул.
– - О чем?

– - О чем?
– - Корабельщик засмеялся и пожал плечами.
– - О судьбе. В детстве я верил, что меня ждет другая судьба.

Другая судьба. Особая судьба. Я верил...

Лабарту взглянул на солнце, вдохнул его свет. Раскаленный диск пылал, не оставляя места для мыслей и слов, и не успевшие ожить воспоминания сгорали в его лучах.

– - Я хотел стать лугалем, -- продолжал Син-Намму. И, хотя Лабарту не сказал в ответ ни слова, поспешно добавил: -- Не смейся! Шаррукин стал лугалем, а ведь был всего лишь сыном жрицы, и даже отца своего не знал! Вот и я в детстве думал, что как Шаррукин...

– - Но ты не стал лугалем, -- прервал его Лабарту и заставил себя усмехнуться.

– - Не стал, -- согласился корабельщик.
– - Отец быстро приставил меня к делу, и другой дороги у меня не было. Я люблю море и ни о чем не жалею. Но я хотел узнать, быть может, если бы я ослушался отца...

– - Что не сбылось, то не сбылось, -- ответил Лабарту.
– - Нет смысла спрашивать об этом.

2.

Здесь было тихо и так спокойно, что даже собственных мыслей Лабарту почти не слышал. Должно быть, они растворились в теплом воздухе, остались в чужом городе или в шумном порту. А как ступил на тропинку, ведущую к вершине холма -- исчезли. И только одна задержалась, строка из гимна: Благословенная страна Дильмун...

Лабарту сидел возле вросших в землю валунов и ждал. Отсюда было видно море, но не город. Лишь пальмы, синь неба и морская гладь. И кажется, что эта земля пуста, -- нет на ней ни домов, ни людей, ни экимму. У причала не стоят три корабля Татану, товар его не лежит в портовых складах, и незачем ждать торговца из Магана, который со дня на день должен приплыть и привезти с собой медь...

Еле слышно прошелестели шаги по тропинке и на гребень холма поднялась девочка.

– - Мама прислала меня к тебе, -- проговорила она серьезно, без тени смущения или страха.

– - Сказала, ты хочешь узнать о прошлом.

Лабарту кивнул, и тут же спохватился, произнес вслух:

– - Да, я Лабарту из Аккаде и хочу расспросить про Дильмун.

Девочка подошла ближе и опустилась на землю, запрокинула голову, подставляя лицо солнечным лучам. На шее у нее висело ожерелье из морских ракушек -- и больше никаких украшений. Длинную косу оплетали цветные шнуры, унизанные разноцветными бусинками. Глаза, светлые, как небо у горизонта... Так странно было смотреть в них и не чувствовать взгляда.

Но Лабарту не удивился.

"Моя дочь родилась слепой, -- сказала ему Зимри-Айя, хозяйка острова.
– -Потому что отец ее -- человек. Я отдала ее в обучение к шаманам, в надежде, что это вернет ей зрение, но... Если хочешь -- говори с ней."

Девочка сидела молча, без улыбки, ждала. Этой весной ей сровнялось одиннадцать лет, так сказала Зимри-Айя. Но выглядела младше -- угловатая и хрупкая, знаки пробуждающейся женственности еще ее не коснулись.

– - Как тебя зовут?
– - спросил Лабарту.

– - По-разному, -- тотчас отозвалась девочка.
– - Люди зовут слепой колдуньей и ученицей. Пьющие кровь в глаза называют дочерью госпожи, а за спиной -- полукровкой.

– - Нет.
– - Лабарту покачал головой. Так трудно было говорить с этой девочкой. Она словно ускользала, невозможно было ощутить ее, как невозможно было встретиться с ней взглядом.
– - Я спросил о твоем имени.

– - Отец назвал меня Тини, -- сказала она.
– - Мое имя Тини.

Отец. Человек, от которого хозяйка Дильмуна родила этого ребенка. Полукровку. Но полукровки всегда ущербны в чем-то.

Плата за любовь к человеку.

– - Тини, -- проговорил Лабарту.
– - Я расскажу тебе, зачем пришел.

Девочка кивнула и вновь запрокинула голову. Из зарослей выпорхнула бабочка, желтая с черными прожилками. На миг опустилась на обнаженное плечо Тини и тут же взлетела вновь. Та чуть приметно улыбнулась.

А Лабарту продолжил:

– - Когда-то очень давно, еще до резни и потопа сюда приплыл хозяин моих родителей, Намтар-Энзигаль. Я знаю, что он владел колдовством и не скрывал этого от людей. Может быть, от своих наставников ты слышала о нем?

– - Нет, -- ответила Тини.
– - На Дильмуне не было мудреца с таким именем.
– - На миг она замолкла, словно припоминая что-то, а потом заговорила вновь.
– - Все знания, которые есть у народа Дильмуна, нам даровала мудрая женщина. Никто не знает, откуда она пришла, один говорят -- из моря, другие -- с неба. Многие дюжины лет провела она здесь, на острове, а когда научила людей всему, что знала, ушла, и никто ее больше не видел.

Лабарту улыбнулся, не чувствуя ни удивления, ни разочарования. Прошло, должно быть, уже две тысячи лет с тех пор как он приплыл сюда... Людская память коротка, неужели ты и правда надеялся, что кто-то помнит о нем?

– - Спасибо тебе, Тини.

Она поклонилась в ответ.

Всего одиннадцать лет, что будет с ней дальше? Слепая... Сейчас мать заботится о ней, но кто знает? Мне было двадцать, когда родители отправились странствовать, и двадцать пять, когда обрушилась беда. Кто поможет полукровке, когда она останется одна?