Бирит-нарим

А когда открыл глаза, увидел пришедшего.

Тот простерся в пыли, лежал, не шевелясь, ожидая дозволения встать. В длинные волосы, по степному обычаю, были вплетены кожаные шнуры и бусинки. Одежда, как у кочевников, -- пестрая, -- покрылась грязью долгой дороги.

– - Эншуну!
– - воскликнул Лабарту, не скрывая удивления и радости. Тот поднялся, приветствовал, поклонился вновь. Тогда Лабарту спросил: -- Ты пришел от Ашакку?

Эншуну кивнул. Лабарту помнил его -- столько раз встречал на просторах за рекой. Один из экимму, бродящих по степи, среди кочевников... Эншуну был еще совсем юным, когда Лабарту отправился в город Шаррукина, но теперь изменился -- стал свободным и сильным.

Они сели на землю, так, чтобы тень старого дома не коснулась их. Илку примостился чуть в стороне, у стены, -- готовый уйти по первому знаку. Молчал, внимательно разглядывал пришельца.

Лабарту спросил о жажде, хоть и видел, что Эншуну сейчас не нужна кровь. И, лишь услышав слова благодарности и отказа, задал вопрос, не дававший покоя:

– - Что в степи? Ты бежал оттуда?

И удержался, не добавил: Что с Ашакку?

Но Эншуну словно услышал его мысль.

– - Нет, -- отозвался он и улыбнулся, открыто, легко.
– - Я не бежал. Твой посланник нашел госпожу, и она отправила меня к тебе.

– - Расскажи, -- попросил Лабарту.

– - Ашакку довольна и радостна, хозяину шлет привет и пожелание счастья.
– - Эншуну прижал руку к сердцу и на миг склонил голову.
– - Горе, прокатившееся по земле, ее не коснулось.
– - Он замолк, вопросительно глянул, но Лабарту лишь кивнул: "Продолжай".
– - Орды сошедшие с гор, принесли много бед. Скот перерезан, а люди наши убиты или бежали, кто куда.

– - Это не ваша война, и не ваше горе, -- сказал Лабарту.

И на миг показалось -- вновь он в степи. Сидит перед шатром, а рядом юные экимму, пришедшие слушать его слова. Слова того, кто был рожден до резни и потопа... В воздухе плывет запах осени, а время тянется медленно, и ничто не нарушает сонный уклад жизни.

Вдалеке завыла собака, протяжно, с надрывом, -- и словно развеялись чары.

Лабарту взглянул на Илку, потом вновь на Эншуну и продолжил:

– - Пока на вашей земле живут люди, там будет и кровь.
– - Привычные слова, но голос не слушался, не желал звучать уверенно, как прежде.
– - Богатство утечет и появится вновь. Пусть те, кто смертен, за него воюют, а мы...

А мы?..

Мысли разбежались, и Лабарту поднял глаза к солнцу. Эншуну заговорил, и теперь Лабарту стал слушать его, не перебивая.

– - Когда людей много, даже пьющим кровь лучше не вступать с ними в битву, -- согласился степной экимму.
– - Но с гор пришли не только люди, и Ашакку собрала тех, кто ей подвластен, и мы сражались.
– - Он примолк, ожидая вопросов, но Лабарту молчал.
– - Их было семеро, и мы убили их вождя. Потеряли двоих, но победили, Ашакку отстояла свою землю.

Лабарту кивнул. Тревога ушла, и осколки воспоминаний не успели возникнуть -- растворились в полуденном свете.

– - Госпожа сказала, что города сейчас -- плохое место, -- проговорил Эншуну.
– - И спрашивала, вернешься ли ты в степь.

Лабарту повернулся к нему и, не задумываясь, ответил:

– - Нет.
– - Потом улыбнулся и добавил: -- Если буду нужен, то приду. Но место мое не в степи.

4.

Давно уже стемнело. Лабарту лежал без сна под открытым небом, слушал, как шумит ветер, как воют и лают в развалинах собаки и гиены. Утром в путь, все решено, и цель ясна.

"Ниппур разграблен, но не разрушен!" -- такие слухи бродили по руинам Аккаде. "Священный город цел, и те, города, что рядом с ним -- тоже. Борсиппа и Шуанна..."

Шуанна, Длань Неба, что зовется также Врата Бога.

Врата Бога...

Лабарту протянул руку, словно хотел коснуться звезд. Они сияли в небесной тьме, безжалостные и ясные. Манили, сплетались в тайнопись, по которой жрецы Ану читают будущее.

– - Я не умею читать, -- прошептал Лабарту. Пальцы скользили по воздуху, повторяя очертания созвездий.
– - Ни клинописные знаки, ни знаки небесные... Но я знаю будущее, мне предсказали. Жизнь моя будет долгой, а линия славы -- прямой... Я войду во Врата Бога, и этот город примет меня. Сила моя не возрастет никогда, ведь основа ее перебита, но все же я встречу свою судьбу... Так говорит предсказание, а значит, так и будет.

Он уронил руку и сам не заметил, как закрыл глаза. Собирался бодрствовать всю ночь и отправиться в путь с первыми лучами солнца, -- но ветер шуршал в тростнике, пел колыбельную, распадался на голоса, такие знакомые, то далекие, то близкие, и каждому голосу было место в сердце. Они пели про Врата Бога, про пустынную дорогу и осеннее солнце, про войну и про землю, потемневшую от крови.

Слушая их, Лабарту заснул, и в эту ночь сновиденья его не коснулись.

Часть четвертая

Таблицы судеб

Глава первая

Степь

1.

Звякнули бубенчики на кожаном браслете, пестрая накидка соскользнула на землю, и Ашакку замерла, подставив лицо вечернему солнцу. Но лишь на миг - тут же потянулась за кувшином и склонилась, наливая вино.

Лабарту принял наполненную чашу, пригубил и чуть приметно улыбнулся. В закатном свете напиток казался густым и темным, словно кровь, но вкус был иным. И не поймешь сразу горечь в нем или сладость -- таков вкус винограда, вкус плодов из дальней земли.

Ашакку улыбнулась в ответ, но не шелохнулась, так и осталась сидеть, держа чашу обеими руками. Смотрела, не опуская глаз, и взгляд ее был таким же, как прежде -- теплым, спокойным. Таким же, и все же -- другим.

Изменилась...

– - Дорого ценится это вино, -- проговорил Лабарту. Ашакку засмеялась, и, словно вторя, зазвенели подвески и бубенчики. Лабарту сделал глоток и продолжал: -- Должно быть, живешь ты хорошо и богато, раз встречаешь гостя таким угощением.

– - Что поднести хозяину, как не самое лучшее?
– - Ашакку поднялась на ноги. Ветер шелестел в высохшей траве, пел свою песню.
– - Если бы пришел ты с жаждой -- отдала бы тебе лучшую кровь степи. А пока не наступила жажда, что поднести, как не лучшее вино?

В чем изменилась она? Почудилось... Все как прежде, и я...

Лабарту отставил чашу, хотел встать, привлечь к себе Ашакку. Косу расплести ей, расстегнуть тяжелое ожерелье -- пусть со звоном упадет к ногам, пусть сияет в закатных лучах... Ведь в какой бы многолюдный город ты ни ушел, одно остается неизменным -- по степям, то за Тигром, то за Евфратом, кочует дитя твоего сердца, Ашакку, и она рада встрече с тобой.

Но подняться не успел -- Ашакку заговорила вновь.

– - Но это не самое ценное, что есть у меня, -- сказала она.
– - Я хочу, чтобы ты увидел то, что ценее любого богатства.