Бирит-нарим

Лабарту отыскал свою рубаху и слетевшие браслеты, оделся, уверенно и быстро. Даже не глядя, он чувствовал Зу, -- рядом, в паре шагов, и в сердце, горячую, как нагретые солнцем камни.

Теперь она -- дитя моего сердца...

Но разве так чувствовал он других оживленных кровью?.. Нет, они были ярче и ближе.

Словно не только что я обратил ее, а годы назад... Отчего так?..

Сжал браслет, чтобы крепче сидел на руке, -- и старый шрам на левом запястье скрылся под крученой проволокой.

– - Будешь.
– - Он обернулся и тряхнул головой, отбросил волосы с лица.
– - Скоро к тебе придет жажда, и только кровью сможешь ее заглушить.

Зу взглянула на него, но не произнесла ни слова.

– - Идем, -- велел Лабарту.
– - Лучше уйти, пока никто не хватился тебя.

Зу усмехнулась и скрестила руки на груди.

Ветер шуршал в тростниках и в ветвях ивы, солнце бликами разбивалось в водах Евфрата. И словно блики на воде Лабарту видел чувства этой женщины -- в ее глазах и в своем сердце.

Неповиновение и дерзость...

– - Идем, -- повторил он.
– - Солнце опускается все ниже, нам пора.

Зу не сделала ни шага, лишь вскинула голову и сощурилась.

– - С чего ты взял, -- проговорила она, насмешливо и твердо, -- что я пойду с тобой?

– - Я велю тебе, -- сказал Лабарту.
– - Иди со мной.

Вложил в эти слова всю свою волю. Знал, -- обращенный не сможет нарушить такое повеление, сделает то, что хочет от него хозяин, хоть бы тот и приказал войти в огонь.

Сейчас она подойдет ко мне, и я уведу ее прочь... Найду кровь для нее, а потом приведу в Баб-Илу, в свой дом...

Зу засмеялась.

– - Вот еще! Сам ступай, откуда пришел, а я останусь здесь!

Этого не может быть... Я ее хозяин, она должна...

Лабарту замер, не веря.

Тогда из воспоминаний пришел голос, самый близкий, но утерянный тысячи лет назад.

"Энзигаль говорил нам, -- сказала Тирид, -- что связь с детьми сердца бывает разной..."

И в этот миг до боли захотелось оказаться там: в маленьком доме в Лагаше, на одеяле из овечьей шерсти. Там, где огонек светильника трепетал в углу, тени дрожали на стенах, а Тирид сидела возле своего сына, вышивала и рассказывала, вновь и вновь...

"Бывает так, что оживишь кого-то своей кровью и кажется, что дышите вы теперь одним дыханием, сердце у вас одно на двоих, горе и радость, воистину, общие. А бывает так, что тот, кого обратил, с первого же дня словно бы отделен от тебя незримой преградой, и с каждым часом отходит все дальше, быстро, быстро... Так Энзигаль говорил нам о связи с детьми сердца -- она бывает разной..."

Голос Тирид смолк, словно и не было его, и тогда Лабарту понял, что стоит, зажмурившись, позабыв обо всем, а Зу все еще смеется.

Лабарту открыл глаза, шагнул вперед, и, не размышляя ни мгновения, ударил ее, наотмашь, резко. Зу рухнула на землю, не успев вскрикнуть. Подняла голову и тут же заслонилась рукой, словно ждала новых ударов.

– - Я твой хозяин, -- сказал Лабарту.
– - В тебе моя кровь. Ты пойдешь со мной и будешь мне покорна, хочешь ты того или нет. Вставай.

Зу опустила руку и встретилась с ним взглядом. В глазах прочла или сердцем почувствовала его намерение и решимость, -- Лабарту не знал. Но кивнула и поднялась на ноги.

– - Идем, -- велел Лабарту и зашагал вдоль берега, вверх по течению реки.

Ему не нужно было оборачиваться, он знал, -- Зу идет следом.

Глава вторая

Баб-Илу

1.

Ишби стоял во внутреннем дворе и ждал хозяина. Давно уже стемнело, появились звезды, луна проделала немалый путь по ночному небу... Уже не первый час прошел с тех пор, как рабы завершили дневной труд, сделали все, что было велено, и отправились в восточную комнату, спать. А Ишби сам обошел дом, заправил все светильники маслом, а во дворе зажег тростниковый факел. Огонь дымил и потрескивал, и в воздухе плыл запах асфальтовой смолы.

Сегодня, когда солнце село, и пылающие отблески на небе погасли, Ишби услышал голос Лабарту. Я скоро приду, я уже в Баб-Илу. Слова эти звучали прямо в сердце, -- так лишь хозяин может говорить с обращенными, издалека. Голос трепетом расходился по жилам, звенел в токе крови. Приду не один.

Потому Ишби не ушел к себе, в узкую комнату, где всегда, даже в самую душную ночь, тянуло сквозняком, и ветер приносил городские запахи и звуки. И не поднялся на крышу, где ночевал и зимой и летом -- любил засыпать под звездами и просыпаться с первыми лучами солнца. Открыть глаза и смотреть на светлеющий восток, слушая гонг в храме Шамаша, -- что может быть лучше?

Но сегодня возвращается хозяин, значит, надо дождаться его и встретить.

Ишби сел на край колодца, глянул на огонь и вновь повернулся к двери.

Кого он приведет с собой? Быть может, Ашакку? Ведь отправлялся к ней.

Ашакку, сестра, которую Ишби никогда не видел, но о которой слышал так много. О ком еще хозяин говорит так тепло? Только об Ашакку. Если она решила променять степь на богатство и могущество Баб-Илу, -- удивляться тут нечему. Но если так...

Она старшая и сильная. Если войдет в этот дом, то как отнесется ко мне?

Было тихо. Ни голосов, ни шагов случайных прохожих. Но хозяин уже недалеко -- тоска и тень печали исчезли из сердца. А это значит, он рядом и скоро переступит порог.

– - Как бы там ни было, -- прошептал Ишби, -- я привык к переменам.

2.

Трижды по шестьдесят и еще тридцать раз разливался Евфрат с тех пор, как Ишби перестал быть человеком. И все эти годы жизнь его была подчинена воле хозяина. Огромный город, словно водоворот, кидал с края на край, затягивал. Годы утекали, пять, десять лет пролетали, -- и менялись дома, имена и занятия. Лабарту говорил -- а Ишби исполнял. То звался младшим братом хозяина, то приемным сыном, то рабом... Волосы то сбривал, то отращивал, так, что заплетать мог в косу, одежду носил то богатую, расшитую золотым шнуром, то -- лишь простую рубашку до колен...

Сначала, в первые годы, Ишби и за несколько улиц боялся отойти от хозяина, -- столь прочны были невидимые нити, приковавшие к тому, кто оживил своей кровью. Отойдешь -- и кровь зовет обратно, болью отзывается в сердце. Солнце тускнеет, жара становится невыносимой, а стены кренятся, грозят погрести под собой... Потому сперва Ишби ходил следом за хозяином и был помощником в его делах. Разжигал огонь, когда Лабарту отливал браслеты и подвески. Записывал на глиняных табличках условия сделок, читал вслух написанное другими...