Бирит-нарим

– - Ты был слишком юным, когда смерть настигла тебя, и человеческую жизнь прожить не успел. Но теперь ты вправе судить и решать. Если захочешь -- будет у тебя другой хозяин.

Ишби открыл глаза -- встретился взглядом с Хинзу. По-прежнему тот был спокоен, и сила его все также давила, мешала думать. Зу сидела рядом, улыбалась.

– - Ты.., -- через силу проговорил Ишби, -- предлагаешь защиту мне?

– - Да, -- кивнул Хинзу.
– - И слова мои не пусты.

Глава шестая

Свобода

1.

Полдень...

Лабарту остановился, запрокинув голову, но тут же вновь продолжил путь. Не мог сейчас смотреть на солнце, не мог задержаться, -- спешил, шел вперед, едва замечая жар раскаленной мостовой. И людей едва видел, -- хоть и расступались они и провожали удивленными взглядами. Ведь оделся он так, чтобы выглядеть своим среди знати и людей богатых: солнце вспыхивало на тяжелых витых браслетах, длинные серьги качались, путались в волосах, -- но не было при нем ни воинов, ни слуг, по улицам города он шел один.

И на площади, где тысячи жизней сияли током крови, Лабарту не замедлил шаг. Холодная решимость поселилась в сердце, гнала вперед, и ни солнце, ни голос подступающей жажды не могли сбить с пути.

Как может быть... что еще утром я не знал ничего?..

Ишби пришел на рассвете, будил его, -- но Лабарту не смог разорвать вязкую паутину снов. И долго еще был в плену дремотных видений, наполненных голосами, бесцельными блужданиями и тревогой. А когда вырвался, проснулся, сев на краю крыши, -- светло уже было и жарко, горизонт дрожал в туманном мареве, и люди трудились в полях.

Но Ишби не ушел, ждал возле дома. И там, под финиковыми пальмами, стал говорить, не поднимая глаз, и речь его сбивалась, но не замолкала. И Лабарту, слушая, думал: Я сплю, наяву не бывает такого.

– - И не только Хинзу и Зу считают так, -- продолжал Ишби, -- но и другие. Северянин, Зибиту, ее брат и Шакету -- все они согласны с Зу и во всем ее поддержат.

И тогда словно полыхнуло перед глазами -- не смог больше смотреть на Ишби, не мог слушать его голос, тихий, растерянный, но не умолкающий. Отвернулся, прислонился к стволу пальмы, бесцельно провел ладонью по теплой коре... Смотрел на воды канала, пытаясь игрой солнечных бликов успокоить мысли, но горечь с отвращением напополам мешались в сердце, не давали думать.

Ненавидят меня... Все, всегда... ненавидели здесь меня, и теперь дождались, хотят ударить...

– - Зу сказала, -- еле слышно проговорил Ишби, -- что ты один, и тебе не выстоять против всех. А Хинзу звал меня под защиту...

Слишком слабый для них я, верно?

Лабарту ударил по стволу -- дерево качнулось, ошметками посыпалась кора. Боль полоснула руку -- и гнев утих, застыл в груди осколками льда.

Обернулся.

Ишби смотрел на него теперь, стоял, не шелохнувшись.

– - Прости, что не проснулся, когда ты будил меня, -- сказал Лабарту. Поднял руку -- царапины затягивались уже, а капли крови еще текли, по ребру ладони к запястью. Краем рубахи стер кровь и вновь взглянул на Ишби.
– - Важную весть ты принес, и я благодарен.

Направился к дому, но Ишби рванулся следом, схватил за руку, спросил с мольбой:

– - Что ты сделаешь с Зу?

– - Ничего, -- ответил Лабарту, и не добавил к этому ни слова.

И вот теперь он миновал южные ворота Баб-Илу, рыбный рынок и шумную площадь, -- и остановился у стен богатого дома.

"Постой", -- шепнула Кэри.

Голос ее потонул в городском шуме. Лабарту мотнул головой и направился ко входу.

Не думал ни о чем, торопился, -- чары и сила расходились от него волнами, и привратник поспешно отодвинул засовы, стражники расступились, и слуги исчезли за занавесями и дверьми.

Ковер, покрывающий ступени, заглушил бы и шаги человека, -- а стремительная поступь экимму и вовсе была бесшумной. Запахи, тягучие и сладкие, пропитали все в этом жилище, и дым воскурений плыл в воздухе, причудливо свивался, распадался, тек. И от этого першило в горле, и боль подступала к сердцу.

Но не до жажды сейчас было, не до крови.

Он толкнул дверь и переступил порог.

Зу вскинула голову, встретилась взглядом с Лабарту.

Ресницы ее дрогнули, и она шевельнулась, словно собираясь подняться навстречу вошедшему. Но осталась сидеть на подушках, лишь рукой коснулась сердца и улыбнулась.

В ней моя кровь... в ней...

Движения ее, шелест одежд, золото, солнечными искрами вспыхивающее в волосах и на запястьях, -- все отступало, меркло. Слишком холодно стало в этом жарком городе, слишком тесно и душно.

– - Я знаю, -- сказал Лабарту.
– - Ты хочешь меня убить.

Так тихо стало, что слышал шаги слуг вдалеке, свое и ее дыхание, и движение воздуха, приторного, сладкого. Но лишь краткий миг длилось молчание.

Зу крепче прижала руку к сердцу.

– - Как можешь говорить такое?
– - Голос ее звучал оскорбленно, и глаза непроницаемы были, темны.
– - Разве могу я...

Да... Никогда не думал, что это возможно...

Смотрел на нее, и воспоминания теснились, вспыхивали и гасли. И не мог понять, не верил. Зу, чье платье он порвал на берегу Евфрата, Зу, которую ударил потом, уча путям экимму, -- она это? Чужая женщина в золоте и пурпуре, сидящая в комнате роскошного дома, в лучах солнца, -- кто она?

Всегда была чужой.

– - Я знаю все, -- сказал Лабарту.
– - Молчи, не трать зря слов.

Зу опустила руку. Глубоко вздохнула, словно пытаясь удержать ответ.

Тяжело было смотреть на нее, и Лабарту поднял взгляд к окну. Стена из желтого кирпича виднелась там, и осколок неба. И, глядя в осеннюю синеву, Лабарту заговорил вновь, и словно издалека слышал каждое свое слово.

– - Думала, стану драться за Врата Бога -- ошиблась. Этот город -- мне не нужен. Оставлю его и уйду, и делай здесь, что хочешь.

Жажда полоснула по горлу, и голос пропал на миг. Позабыв, что решил смотреть лишь на небо, Лабарту взглянул на Зу.

Скулы ее побелели, а руки сжались в кулаки, но сидела она не шевелясь, как зачарованная.

Но я не зачаровывал ее... Я никогда бы... никогда...

– - Но ты будешь жалеть, -- продолжал Лабарту. Жажда царапала сердце, льдом пробиралась в кровь.
– - Дни пройдут или годы, но ты пожалеешь. И о том, что меня не будет здесь, и о том, что избрала такой путь, и о том, что полагаешься на Хинзу...