Битва божьих коровок

Или бритва, от себя добавил Забелин и протянул руку к янтарю.

Лезвие бритвы, выскочившее из янтарной ручки, угрожающе блеснуло. Да что там, оно ослепило Забелина идеально наточенным краем. Наверняка он натачивает её на ремне, старинный дедовский способ. Потом бреет подбородок, а потом полосует горло любовницы. На бритве не было никаких следов жертвенной крови, она сверкала белозубой улыбкой, как звезда сороковых Марика Рокк... Еще бы, отличная сталь, скорее всего - немецкая...

С величайшими предосторожностями Забелин сложил бритву и сунул себе в левый карман. В правом лежал "макаров", и теперь карманы уравнялись.

Вооружившись этими противовесами, Забелин откинул крючок и толкнул дверь. И едва не сбил с ног Пацюка. Тот стоял перед Забелиным в красной, не первой свежести рубахе в крупную клетку и спортивных штанах. Худой и несчастный, с запавшими щеками, запавшими глазами и запавшим ртом, похожий на фоторобот всех серийных убийц сразу.

– Что-то вы долго, шеф, - сказал он, тщетно пытаясь заглянуть в ванную, из которой только что вышел Забелин.

Как будто это что-то могло изменить.

– Кровь носом пошла, - соврал Забелин.
– У меня бывает иногда... А я, хоть и старый черт, до сих пор этого боюсь. А ты?

– Нет. Не боюсь.

– Не сомневаюсь.

– В каком смысле?
– насторожился Пацюк.

В самом прямом, парень. Да и чего тебе бояться крови, если ты её тазами с места на место таскаешь. Да ещё по моргам бегаешь. Но ничего подобного Забелин вслух не произнес. Наоборот, осклабился в приветливой улыбке.

– Тебе привет от Крянгэ. Просил передать, что про сотенную помнит.

Кровь прилила к щекам Пацюка, и это тоже не укрылось от Забелина. Явно смутился, покраснел - интересно, почему? Потому что стыдно деньги не возвращать? Или потому, что Крянгэ застукал его в морге?

– Я тоже помню.
– Пацюк посторонился, пропуская Забелина в кухню. Но тот даже не подумал пройти. Поворачиваться спиной к типу, у которого и на уме, и в кулаках, спрятанных в карманы, неизвестно что... Это извините!..

– Сначала ты. На правах, так сказать, хозяина. ...Кухня была самой обыкновенной. Холодильник у окна, стол у стены, несколько навесных шкафчиков, несколько давно вышедших из моды чеканок: "Девушка и лань", "Девушка и березка", "Девушка и лунный свет". В окружении одинаковых, как патроны к "АКМ", девушек можно было немного расслабиться. Слава богу, хоть здесь нет никакого намека на присутствие покойной. Однако будь его, забелинская, воля, он присовокупил бы к трем чеканкам ещё две: "Девушка и таз с кровью", "Девушка и опасная бритва". И снабдил бы их соответствующим артикулом.

Сам же Пацюк опасным не выглядел. Во всяком случае, пока разливал по чашкам странную жидкость наглого, ярко-рубинового цвета.

– Это что такое?
– удивился Забелин.

– Каркадэ, - пояснил Пацюк.
– Цветочный чай. Очень полезный. Вам сколько сахару?

– Три. Нет, четыре.

Забелину предстоял серьезный разговор, который мог кончиться чем угодно. А перед "чем угодно" никогда не помешает накачаться дармовой глюкозкой.

Пока Пацюк заправлял забелинский чай сахаром, следователь крутил головой, изучая возможное поле боя. В кухне не особенно развернешься и состязания по вольной борьбе не проведешь - слишком тесно. Так что, вооружившись пистолетом и спрятав бритву, он до некоторой степени себя обезопасил. Никаких ножей в обозримом пространстве, никаких утюгов, паяльников, напильников, штопоров; никаких подсвечников и канделябров. И отбившихся от рук пестиков для картофельного пюре.

Можно приступать.

Забелин отхлебнул широко разрекламированный Пацюком каркадэ (оказавшийся на поверку самым обыкновенным компотом, в котором плавали скукоженные тельца каких-то цветов) и ласково, по-отечески, улыбнулся:

– Да, брат... Лицо у тебя не того. Не внушает оптимизма...

– Вы уже говорили об этом, - напомнил Пацюк.

– Что-то припоминаю. Часто тебя так накрывает?

И снова мочки пацюковских ушей вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Забелин сильно подозревал, что - крокодиловы.

– Не часто, - выдавил из себя Пацюк.
– Редко. Никогда такого не было.

– Я сенную лихорадку имею в виду, - уточнил Забелин.

– Я тоже.
– Лихорадочный румянец переместился с мочек на щеки.

– А ты что подумал?
– продолжал донимать Пацюка следователь.

– Про сенную лихорадку... подумал.

– Тебе отлежаться надо. А не по моргам шастать. Кстати, ты что там делал?

Пацюк открыл было рот, снова закрыл его и ничего не сказал. Только волосы у него зашевелились. Именно зашевелились, издавая какое-то странное, едва уловимое ухом шипение. Забелин завороженно наблюдал за каплей слюны, приклеившейся к уголку пацюковского рта. Наверняка почище серной кислоты будет. Сейчас сорвется и упадет. И тогда прости-прощай чистенький пластмассовый столик. Прожжет до основания.

Но до порчи мебели дело не дошло. Пацюк слизнул слюну, судорожно дернул кадыком и спросил, глядя прямо в глаза Забелину:

– Вы зачем пришли?

– Кетотифен принес. И пиво, - Забелин достал из кармана плаща, который так и не снял, упаковку таблеток и маленькую бутылку.

– И все?

– Не все. Еще вот это.

Торжественный момент явления народу бывшей Главной Улики наступил. Забелин отогнул рукав и легко сдернул с запястья часы "Командирские". С трогательной гравировкой на внутренней стороне: "Егору от папы". Но передавать часы по назначению Забелин не спешил. Он повертел механизм в руках, поднес к уху и даже потряс им в воздухе.

Прямо перед носом Патока.

– Твои? И надпись имеется: "Егору от папы".

– Мои.
– Как ни странно, Пацюк не выказал никаких признаков беспокойства.
– А я-то думал, что наконец от них избавился.

– Не избавился, дорогой мой, не избавился...

"А надо было бы избавиться в первую очередь", - хотел сказать Забелин. Но промолчал.

– И где же вы их нашли, шеф? В сейфе, как всегда? Или в ватерклозете? Я их обычно там забываю... Или из буфета принесли?

– Думай. Думай.

– Ну, не знаю.
– Пацюк наблюдал за Забелиным, явно заинтригованный. В "рафике"?.. Оксана-секретарша подсуетилась?

– Опять не угадываешь.

– Сдаюсь.
– Для убедительности Пацюк даже поднял руки.

Давай, Даня! Давай, Даниил Константинович Забелин! Сейчас все станет на свои места.

– На Пограничника Гарькавого, - с выражением, четко отделяя одно слово от другого, произнес Забелин.
– Знакомый адрес?

Пацюк затравленно смотрел на Забелина. Ай парень, ай актер, ничего не скажешь! Сейчас будет разыгрывать удивление, потом - изумление, потом оскорбленную невинность. А играет как! Надо же, прямо Смоктуновский тебе из "Гамлета" с черепом в обнимку... Верный "Макаров" и только что прирученная янтарная бритва приятно холодили забелинские бока, а сам он разглядывал стажера с детским любопытством Христа, только что вознесенного на небо.

К пункту "оскорбленная невинность" Пацюк так и не перешел. После "изумления" последовало "сильное изумление", затем - "очень сильное изумление", а затем - "изумление в 12 баллов по шкале Рихтера". Пацюка заколотило, как Японию (опять чертова Япония!) во время землетрясения 1996 года, и он только и смог выдавить из себя:

– Я не понимаю...

– Что же тут непонятного? Часы нашли на Пограничника Гарькавого, двадцать три, квартира сто восемь. Во время обыска у убитой гражданки Алексеевой Елены Сергеевны. В ванной, на полке.