Благую весть принёс я вам

Рдяница выступила вперёд, торжествующе подняла руки.

– Великий день, Кострец! Великий день!

Тот почесал волосатую грудь, постукал амулетами.

– Ты что натворила, женщина?

Сумрачно оглядев общину, он заметил среди Рычаговских баб свою зазнобу, которую взял зиму назад в помощь квёлой жене - и дрогнул ртом, сдерживая ругательство.

Губы Рдяницы растянулись в усмешке.

– Обереги-то лучше скинь, Кострец. Помнишь, как Отец Огневик говорил? Суеверие и скверна. Суеверие и скверна!
– она подняла палец, потрясая зольными космами.
– Огонь вернулся к своим чадам! Ныне мы расстаёмся со лжеверием и принимаем в свои сердца Того, Кто Единственный радеет о нас.

Багровое черепичное лицо её пылало восторгом. Захваченная порывом, она принялась вдохновенно вещать об отступающем мраке, заклинала всех памятью предков, стращала потусторонними карами. Чувствовалось: люди верят ей. Верят свихнувшейся бабе, готовой живьём сжигать людей.

– Вот же разошлась, балаболка, - проговорил Кострец сквозь зубы. Ему хотелось поскорее запрячь сани, чтобы погрузить добро убитых Рычаговых.
– Зачем баб собрала? Мало тебе смертей? Всё не насытишься?

Она глянула на него, усмехнулась.

– А ты, я вижу, последний стыд потерял, Кострец. Совсем богоданную жену забросил, блудник несчастный.
– Она сделала шаг вперёд и рявкнула ему в лицо: - Огонь-то всё видит!

Тот опешил на мгновение, но тут же взял себя в руки. Рявкнул в ответ:

– Зачем принудила яму копать, дура?

Рдяница взглянула на связку амулетов на его груди.

– Похоть свою тешить явился, крамольник? Льду угождаешь, нечестивец? Хуже Головни стал. Тот - открытый злодей, а ты - лицемер, похотливый беспутник. Да ещё и подлый убийца. Огонь-то как завещал? "Да не отнимете вы жизнь у творений Моих"! Кровь-то с ножа давно ли отёр, нечестивец?
– Она посмотрела на замерших охотников.
– Рычаговы вас очаровали, любострастников, а вы и рады греху отдаться. Того не видите, что через вас чужаки силу взяли. Сегодня ихних баб в жилища вводите, а завтра от предков отрекаться начнёте, все Рычаговыми станете. Вот их цель! Вот к чему клонят! Хотите ли скинуть пелену с глаз, освободиться от проклятого морока? Вернитесь к своим жёнам, вспомните о своих детях, а Рычаговских шаболдаек прокляните во веки веков!

Кострец ухмыльнулся криво, бросил исподтишка взгляд на законную жену, что стояла среди родичей, прижав от восторга руки к груди. Процедил:

– Ну, разошлась, вещунья...

А жена его, рано поседевшая, с болезненно бледным лицом, вдруг подхватила слова Рдяницы:

– Правду молвишь, милая! Супругу-то совсем забросил, куска мяса не допросишься, а перед этой дрянью расстилается, будто она теперь - хозяйка здесь. Уже воли в своём жилище нет...

Кострец совсем смутился. Чувствовалось - сознавал свою вину. Но немедленно, обозлившись на себя, перешёл в нападение:

– Кабы не была ты как мороженая рыба, разве ж променял бы я тебя? Сама виновата...

Рдяница ликующе расхохоталась.

– Признаёшь, значит, свой грех? Вот и славно. А ну, мужики, примотайте его рядом с теми тремя. Как раз и жердина свободна.
– Мужики замялись, ошарашенные, и тогда Рдяница грозно добавила: - Или рядом с ними встать хотите? У каждого ведь рыло в пуху. Кого назвать?

И мужики, испугавшись, кинулись на Костреца. А тот заорал, отбиваясь:

– Сами себя губите, уроды! Да провалитесь вы все ко Льду.

Его примотали сыромятными ремнями возле почернелого тела Пепла, обмазали грязью и навозом. К ногам швырнули сорванные обереги - медвежьи когти, волчьи зубы, костяные и железные фигурки лошадей с нефритовыми глазами, кругляшки, льдинки, камешки...

Рдяница назидательно произнесла:

– Огонь-то как завещал? Чтоб у каждого была одна жена, и у каждой - один муж. А он в блуде жил - так пускай пострадает, паскудник.

– Врёшь, стерва!
– прорычал Кострец, уже не скрываясь.
– Мстишь мне, сука, что я на твои ласки не поддался. За обиду свою кровь мне пустить хочешь, зараза...

Рдяница только расхохоталась.

– Сейчас вот угольков тебе в глотку напихаем, чтобы знал, каково клеветать.
– Она повернулась к мужикам, сказал наставительно: - Уважайте жён своих. Они - ваше сердце и ваша совесть. Кто обижает жену, лишён сердца. Кто не советуется с женой, лишён совести.

Те кивали, переминаясь с ноги на ногу, тиская рукояти ножей в поясных чехлах.

Рдяница посмотрела на баб.

– Ну что, глубока ли яма, девоньки? Не пора ль её наполнить?

– Да уж в самый раз.

Но тут Рычаговские женщины, совсем было поникшие, вдруг встрепенулись и, побросав лопаты, с воем и визгом полезли из ямы. Артамонихи, не ожидав такого, растерялись, не успели столкнуть всех обратно - кое-кто прорвался и, сверкая грязными пятками, устремился к пепельно-кучерявому, усыпанному веточками мха, косогору.

– Держи их, держи!
– завопила Рдяница.

Куда там! Артамоновы и сами едва держались на ногах. Несколько мужиков, повинуясь гневному взгляду Рдяницы, дёрнулись было в погоню, но, пробежав несколько шагов, махнули рукой. Подростки заулюлюкали, засвистели вслед беглянкам, нисколько не собираясь их преследовать. Кострец же заорал своей ненаглядной, выпучив глаза:

– Лети, Пламеника! Шибче ветра лети!

Рдяница выхватила у растерявшегося Пылана нож, подскочила к крикуну, погрозила ему:

– Кабы Огонь не запрещал, кишки бы тебе выпустила, подлец.
– И повернулась к бабам.
– Так и будем пялиться? Кидайте землю, подруги. Отдайте Льду Ледовое.

Артамоновы взялись за лопаты, принялись живьём закапывать оставшихся в яме. Всё по обычаю: не они отнимали у них жизнь, земля отнимала. Огню не в чем было укорить своих приверженцев. Мужики отворачивались, шептали молитвы. Рдяница кричала им:

– Чего морды воротите? Помогли бы.

Но те даже и смотреть не захотели на расправу, торопились разойтись кто куда. А закапываемые кричали им вслед, умоляя о помощи. Но скоро их крики затихли, и осталась только шевелящаяся, вздыхающая земля.

– Славное дело сделали, подруги, - подытожила Рдяница.
– Можно и отдохнуть пока.

И бабы, положив лопаты на плечи, побрели к своим жилищам.

Зольница уже не видела этого: милосердное пекло усыпило её, унесло в неощутимую пустоту. Зато Кострец испил чашу страданий до дна: уши его горели ожогами, в иссохшей глотке полыхало пламя, тело гудело укусами слепней.

Небо тем временем потемнело, будто Огонь, насладившись поражением врагов, ушёл почивать, а вместо него явился Лёд - свинцово-непреклонный, с графитовым отливом, в сверкании молний и грохоте поступи; глянул свирепо гагатовым глазом и плюнул с презрением - чёрной, холодной слюной. Люди, поскальзываясь и падая, бросились кто куда, шмыгнули в жилища, спеша укрыться от острых угольных капель, полные страха перед грозной стихией. А Кострец, жмурясь, запрокинул голову и торопливо глотал холодные капли. Тёмная вода стекала по его твёрдой, задубелой коже, сминала иссохшие патлы, затекала в потухшие глаза и обожжённые уши. Коричневые грязные ручейки побежали вдоль шкурниц, облизывая края землистых чёрных валунов, понеслись мимо закопченных плетней, обтекали бугры с затухающими кострами, смывали золу и сажу с истоптанной земли.