Блаженство по Августину
Шрифт:
В то же время другой его старый добрый знакомец, светлейший сенатор Квинт Симмак, столь же отрадно приветствовал в Медиолане узурпатора Максима и поздравлял с италийским консульством от имени и по поручению сената и римского народа. Как говориться, по-республикански действовал, грамматически и политически верно.
В Риме Аврелий поместил Адеодата в хорошую грамматическую школу, но и сам уделял предостаточно внимания сыну, при любой возможности занимаясь его образованием и христианским воспитанием. Меньше всего ему хотелось, чтобы Адеодат ударился в какую-нибудь псевдорелигиозную ересь, соблазняющую любознательные, но незрелые умы.
Попутно Аврелий Августин начал делать заметки к новому
Вольноотпущенник Оксидрак и в Риме остался верен прежней пронырливости и неистребимой страсти к всеведению. Хотя с недавних пор его содержательно интересует людская политика гораздо большего размаха и пошиба. Он-то и доставил Аврелию прелюбопытное известие о тайной встрече медиоланского епископа Амвросия с восточным кесарем Теодосием.
Случилось это незаурядное событие в апрельские ноны. Стало быть, не за горами и вторжение легионов Теодосия либо морем либо посуху через Иллирик. Не зря Амвросий засел в Аквилее, поближе к месту вероятного вооруженного противоборства в схватке за реальную верховную власть во всем римском доминате, где несовершеннолетнему августу Валентиниану Младшему уготована миметическая роль не более, нежели декорума с имперскими регалиями.
В противоположность отпущеннику Оксидраку Паллантиану, мирская политика тогда никоим образом не входила в круг интересов религиозного философа Аврелия Августина. В тот год он больше стремился постичь внешнее поверхностное сходство и глубинные внутренние различия между апостолическим христианством и учением Платона Афинского, включая измышления эпигонов-академиков.
Только после бесславной гибели узурпатора Максима в сентябрьские ноны он и его друзья-ученики отплыли из Остии в Картаг. Аврелий решил не брать с собой в Африку Адеодата, отослав его учиться в Медиолан к Небридию и Верекунду.
Коль скоро кесарь Валентиниан и его родительница Юстина торжествующе вернулись в медиоланскую столицу встречать присланную им в подарок кесарем Теодосием отрубленную голову их общего недруга Максима, то политическая смута в Италии быстро и благополучно закончилась. Nunc dimitis…
Задолго до отъезда Аврелий зимой и весной отпустил на волю всех рабов покойной Моники, не пожелавшей составить завещание. Во время болезни она указала старшему сыну самому распорядиться всем фамильным имуществом и достоянием, как он сочтет нужным.
В Италии Аврелий Августин распростился с молодостью, навеки оставив там прах матери, многих друзей и любимого сына, кого через год унесет моровое поветрие. Ему и Небридию, умершему во время той чумы, поразившей Медиолан, он посвятит свой труд «De magistro».
В осеннем Картаге Аврелия и старых друзей приветствовал Скевий Романиан. В торговых делах он нынче как никогда успешен, былые убытки и протори перекрыл с лихвой. И потому в превеликой щедрости друг Скевий предложил другу Аврелию возобновить в Картаге преподавательскую деятельность как магистру высокой риторики. Со свойственным ему ироническим апулеевским красноречием он принялся его убеждать.
Коли в Африку приехал известнейший-де медиоланский ритор, сочинитель философских «Монологов» и «Диалогов», автор знаменитейшей апологии «О добропорядке», то грех ему оставлять в злом небрежении и религиозной темноте жителей достославного Картага, испокон веков беспорядочно жаждущих и алчущих духовного просвещения. При всем при том, коль ему так того хочется, пускай его риторика, эристика и диалектика пребудут с пресветлым христианским смыслом и промыслом.
Как он слышит и видит, его
любимейший друг снова в голосе, бодр и здоров. Наверняка, наша благочестивейшая Моника, мир праху ее, продолжает неустанно молиться за сыновнее здравие на небесах.И потом, его давний недоброжелатель профессор Эпистемон волею Божьей помер, и всеми счастливо позабыт. В том же забвении и былая вражда между их учениками, теперь думать не думающих вспоминать о глупейших забавах буйной юности…
Соблазнительное предложение Скевия весьма благожелательно поддержал и сенатор Фабий Атебан, до сих пор остающийся в счастливом неведении о прежних и нынешних отношениях Аврелия с негодной Сабиной Галактиссой. Oт замысла молодого Романиана об открытии благолепной христианской школы он в полном восторге.
Тот же Алипий Адгербал со взором горящим предлагает себя в профессорские помощники, обещая поставить на высочайшем римском уровне преподавание судебной риторики. Тем временем магистр Аврелий во имя вящей любви Господней в истинной свободе воли да избирает душеспасительную тематику, начав благочестно объяснять в лекцио и энарацио святые книги для алюмнусов-христиан.
Сверх того, предприимчивый друг Скевий взял в аренду под своечастные торговые нужды тот самый дом в Верхнем городе, где они с другом Аврелием некогда обучались риторике у покойного профессора Эпистемона. Да услышит этот язычник добрый ответ на Страшном судилище Христовом! Нет ничего проще, как слегка переделать его, конечно, не грешника Эпистемона, гореть ему вечным огнем, а дом для учебных занятий…
Ну что ты с ними со всеми будешь делать? Надо соглашаться, отложив на время помыслы и замыслы о любомудрой и счастливой монастырской жизни в тихой провинциальной Тагасте, — здраво рассудил Аврелий, уступая уговорам со всех сторон и собственному тщеславию.
«…Ты, Господи, судишь меня, ибо ни один человек не знает, что есть в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем…»
Как ни удивлялся Аврелий, но учительство сейчас нисколько не отвлекает его от философских занятий. Он начинал с утра уроки, а затем уступал место у кафедры и на кафедре Алипию, Гонорату или новому другу и последователю ритору Эвлодию. Сам же никуда не уходил, но, сидя где-нибудь в уголке, предавался различным размышлениям и записям попутных рассуждений.
Таким образом мысли он принялся обдумывать свои «LXXXIII вопроса» и будущий трактат «Об истинной вере», вчерне завершил «Магистра-учителя». И подумывал о том, как Адеодат вернется из Медиолана, чтобы обучаться риторике в родном городе.
Поселился Аврелий очень неприхотливо в картагском доме своих отпущенников Нуманта и Земии. И всяческие избыточные угождения ему в качестве сверхпочитаемого патрона фамилии Августинов строго пресекал.
Тот же пегниарий Нумант по прозвищу Иберийский Волк привел к нему самого удивительного ученика, какой когда-либо был у профессора Аврелия. Вот так-то! Учить риторике и диалектике чистейшей воды северного варвара ему раньше никогда не доводилось.
Причем этот самый Горс Торкват оказался крещеным православным католиком. Да и окрестил его, как позднее выяснил Аврелий, знаменитый восточный епископ Василий из Кесарии Каппадокийской. А это очень интересовало в ту пору Аврелия Августина, поскольку ему известны труды святого отца Василия, тоже пытавшегося совместить Платона и христианство.
Рыжего варвара, появившегося в полной амуниции центуриона в шлеме с поперечной кристой, профессор Аврелий впервые увидел у себя в школе на одной из публичных декламаций. Удивился и не преминул узнать, что тот начальствует над личной охраной константинопольского протонотария Гилариона, официально прибывшего распорядиться фамильными владениями кесаря Теодосия в Нумидии и Мавретании.