Бледное солнце Сиверии

— Ну ты бл… Послушай, Егор, я шуток не люблю.

— Да я же правду… я…

— Оборвалась ниточка.

— Ну почему так сразу и оборвалась? Он ещё может быть жив…

— А, может, и нет. Его костями сейчас лакомятся людоеды. Мозг высасывают да причмокивают.

Хватов от этих слов скривился. Я сплюнул по сиверийской привычке и вернулся к воинам.

Вот же гадство! Вся ситуация вокруг сплошное гадство… Как специально. И за что же мне такое «счастье»?

Так бежал сюда в крепость, думал отдохну… О, Тенсес! Да как же это надоело! И кончиться когда-нибудь всё это гадство?..

Ход мыслей нарушило появление ещё двух личностей.

К нам направлялись эльфы. Они быстро шли к сгоревшей крепости со стороны северо-западного вала. Не прошло и пяти минут, как эти двое подобрались к нам.

Одного из них я узнал. Это был Альфред ди Делис. Он бросил на меня мимолётный взгляд и целенаправленно направился к Огоньковой.

Рядом шла худая высокая светловолосая эльфийка в одежде служителя культа Света. На её голове виднелась красная бархатная скуфья, за спиной прозрачные лёгкие крылышки, которые неслышно трепыхались в воздухе. В разговоре эту эльфийку назвали Люсиль, а чуть позже я узнал, что она принадлежит Дому ди Ардер, и что тут в Сиверии, а именно в Вертышском Остроге, ей с недавнего времени назначена роль окружного надзирателя за церковными делами этой округи. По более умному (то бишь по эльфийски) — епископа.

Когда эльфы подошли к Миле, та, судя по всему, поведала, что приключилось в Остроге. Я стоял несколько далековато, да ещё порывы холодного ветра не давали понять, о чём ещё говорят эти трое. Пришлось приблизиться, в то время, как остальные отчего-то отодвинулись в стороны.

— Поздно… — услышал я слова Люсиль.

Закончить ей не дала Огонькова:

— Поздно? Да почему же? — лицо Милы раскраснелось то ли от волнения, то ли от порывов морозного ветра.

— Обряд Воскрешения надо делать, что говориться, по горячим следам, а тут…

— По горячим следам! Почему вы сбежали из Острога?

— Я не сбегала, — чуть повысив тон, ответила эльфийка. — Мы с Альфредом отправились к Гиблым Скалам…

— Да меня не интересует, чем вы там занимались со своим… чернокнижником. Вы обязаны были тут находиться! Сколько удалось бы спасти…

— Вы ничего в этом не понимаете, — безапелляционно заявила Люсиль.

Её лицо стало ещё более вытянутым.

— Конечно, теперь можно так говорить, — возмутилась Мила.

— В святилище… в разрушенном святилище нет Искр погибших людей.

— И что это значит?

— Любое святилище нашего культа в некотором роде работает по принципу пирамид Тэпа. Оно улавливает находящиеся в округе Искры. Притягивает их к себе… А потом, при помощи обряда Воскрешения можно вернуть к жизни…

— Зачем вы это мне рассказываете? Просто сделайте то, что нужно и возвратите к жизни…

— Повторюсь: Искр нет. Я не знаю, где они. Может, уже в чистилище, может… Но даже если бы они и были тут, то куда их возвращать? Практически ни одного целого тела!

Мила опустила голову и крепко сжала челюсти. Я увидел, как вздулись вены у неё на висках.

— Всё равно, будь вы здесь, — пробормотала она, — можно было многое изменить.

Эльфийка ничего не ответила. Она глянула на Альфреда, словно ожидая поддержки, а тот косился на меня. Мне тут же подумалось: узнал или нет?

Огонькова явно настроилась на то, чтобы отправиться к великанам, то есть племени так называемых людоедов, чтобы отбить пленных… или сложить в битве голову. Это её решимость меня насторожила.

— Месть — страшное чувство, — сказала Люсиль. — Кто-кто, а уж вы должны это понимать.

Мила резко повернулась к эльфийке.

— Да что ты в этом понимаешь. Ты… ты… ты…

Огонькова насупилась, и мне даже показалось, что она сейчас кинется на Люсиль.

— У тебя и детей-то никогда не было, — горько сказала урядница.

Никто не понял, о чём она.

— Вам не нужно это делать. Вы же читали святые книги? — не унималась эльфийка.

— Что? — Огонькова чуть наклонилась.

— Вы живы, вы целы, а значит Сарн…

Но Огонькова не слышала Люсиль. Перед её глазами вдруг встала далёкая картина из ранней молодости, из того забытого всеми фибрами души прошлого, из «сна»… Там она тоже была такой же… здоровой и невредимой… как и сейчас. А вот ребёнок… девочка… маленькая такая, лёгкая, как пушинка… носик пуговкой, глаза большие… смотрят, и не видят ещё толком ничего…И муж… красивый черноволосый парень… а потом опустошенность… тьма… непроглядная тьма… без будущего… без прошлого… А в окне ветер раздувает тонкую ткань новёхоньких занавесочек в горошек… и их вид совсем не радует глаз.

Огонькова ведь не всегда была Защитницей Лиги… да и не собиралась ей быть… Тогда не собиралась…

— Что? — снова повторила Мила, сжимая кулаки.

У Люсиль, как и у Кристины, было слишком эмоциональное лицо. Они обе совершенно не умели скрывать свои чувства.

— Ещё Тенсес писал, — продолжала эльфийка, — что бы мы были честными сами с собой. Помните его слова: «Вы — закона буква, веры твердь»? А позднее он добавлял: «Да не имейте злобы на врага своего, ибо торжество справедливости…»

— Замолчи! Не говори ни слова! — Огонькова перешла на истошный крик. Как только эта ссыкуха могла стать епископом Церкви? Она же ничего в этой жизни не понимает. Ничего! — Эта крепость для меня, все люди в ней, как… как…

Она хотела сказать «ребёнок для матери», но сдержала порыв и вернулась к воинам.

Понятно, что урядница во всём винила людоедское племя. А после общения с «ростком» охотников Стрелок, она просто укоренилась в своих намерениях. Потому непреклонно заявила всем оставшимся:

— Наших друзей, наших товарищей жестоко убили. Многих разорвали на части, кто-то сгорел… Тем самым их лишили возможности воспользоваться великим Даром Тенсеса… — тут Огонькова, как некогда ранее, всхлипнула, и прикрыла на мгновение рот рукой, словно пытаясь таким образом удержать вырывавшиеся наружу рыдания. — Вы все умеете владеть оружием… Отправимся же на Костяную равнину в пещеры людоедов и отомстим за павших!

Надо было видеть лица людей. Они только-только отошли от ночных событий. В душе многие благодарили Сарна, Тенсеса и хрен его знает кого ещё, за то, что они остались живы, а тут урядница вдруг требует совершить невообразимую вещь: отправиться на верную гибель. И ради чего? Все эти призывы к справедливости, к возмездию совершенно не возымели никакого действия. Люди потупили взор, стараясь не глядеть на Огонькову.