Blue Strawberry

– Ну, хорошо… – Неохотно буркнула девушка, улавливая ход мыслей Сексты по лукавым голубым глазам. – Но! Вечером – моя взяла!

Гриммджоу потянул хитрый уголок ухмылки вверх, обнажая скалящиеся от удовольствия зубы. Ни слова не говоря, он закинул рыжую к себе на плечо и зашагал к душевой кабинке – просторной, в зеркалах, и, похоже, звуконепроницаемой. С отелем они таки не прогадали!

Вода зашумела, сразу падая освежающим не холодным дождем на головы все еще одетых Куросаки и Джагерджака. Чем не воспоминания об их первой ночи? Кажется, с тех пор они прожили чуть ли не полжизни, но это произошло всего лишь две недели назад. Две недели, как они официально встречаются, но вот таких моментов, которые они проводили наедине, не думая больше ни о чем, кроме друг друга, заботясь о своем наслаждении, лелея обретенную любовь, осуществляя приятные фантазии и строя милые мечты, можно было пересчитать по пальцам… А ведь это было здорово и так... по-человечески, что ли. Секста Эспада, медленно приспосабливающийся к такой вот жизни, день за днем, находил какое-нибудь новое подтверждение пользы быть человеком. Конечно, он не отторгал своего естества – ему нравилось быть сильным, скорым, неуязвимым арранкаром, но быть человеком ему тоже пришлось по сердцу, и единственным, но все перевешивающем достоинством в этом была только его Куросаки…

Ичиго засмотрелась на дивно преображавшегося Гриммджоу: искусственный дождь смягчил вечно раздраженные колючие пряди волос, углубляя их голубой озорной цвет до успокаивающего синего. Струйки воды очерчивали красивое рельефное лицо, выглядящее в этой немного меланхоличной атмосфере, немножко грустным и даже серьезным, под стать случившейся не к месту задумчивости в голубых глазах.

– Эй, Гримм… – Позвала его тихо Куросаки, скользя подбородком к его уху. Приласкавшись затем щекой к его щеке, она прижалась намокшей длинной челкой к несколько напряженному лбу. – Я знаю, что девушкам об этом не принято спрашивать у парней, но… О чем ты сейчас думаешь? Что тебя тревожит?..

Секста рассеянно посмотрел на девушку: кажется, он и не заметил, как впал в какое-то несвойственное ему чувство прострации. Это было так непохоже на него и даже непростительно, тем более, здесь, сейчас, когда совсем иные мысли, желания, ощущения, а не сантименты, должны были отключать его мозг. Но никто его не порицал за это. Вот что было поистине странно и… до жути приятно. Гриммджоу застыл теперь сосредоточенным взглядом на спокойной и теплой карамели в любимых глазах – что бы он ни делал, что бы ни говорил, что бы ни думал, они всегда отзывались запредельным, необъяснимым пониманием и принятием. Наверное, по этой причине он не побоялся признаться:

– Я… думал о том, что, похоже, мне начинает нравиться быть человеком… – Рыжеволосая облегченно выдохнула и осклабилась. Пантера легонько взял ее за подбородок и приблизил к себе снова: – И это лишь благодаря тебе, И-чи-го…

Арранкар в свойственной ему кусающе-нежной манере с наслаждением коснулся сначала нижней губы любимой девушки, затем и губы верхней. Поцеловал левый уголок ее растущей улыбки, через миг – поцеловал правый. Сильные большие ладони скользнули по мокрым щекам под прилипшие шелковистые пряди, превратившиеся из ярко-огненных в рассветно-красно-оранжевые, волнующие своей новой неведомой насыщенностью и даже мистичностью. Карамель задрожала, под мелкими капельками, упавшими на вызывающе черные для этой солнечной красоты ресницы. Гриммджоу, не смыкая век, окунулся с поцелуем в рот Куросаки и, впиваясь в любимые глаза, молил девушку также смотреть на него все это время.

Новое чувство постоянного присутствия партнера во всех твоих мыслях и действиях вселяла дерзость и даже некоторую наглость в обоих. Не отвлекаясь от созерцания карамели и неба в глазах друг друга, не ослабляя настойчивого сплетения языков и живя одним жарким дыханием на двоих, арранкар, не собираясь отстраняться или прекращать натиск, дал волю рукам, слишком хорошо знающим свое дело и не требующим дополнительного внимания. Нахальные пальцы бесстыже стягивали намокшие джинсы сразу же вместе с бельем. Сначала с нее. Потом с себя. Осмелевшие и самоуверенные, но, в то же время, не желавшие отвлекать сплетение лиц и душ, они в странной заботе разорвали черную футболку на часто вздымающейся, наливавшейся груди, затем рванули белую майку на мускулистом торсе своего хозяина.

Подушечки пальцев ощутив дразнящие ручейки на упругом мягком юном теле, передали мозгу возбуждающие фантазию картинки, против чего Секста уже не мог устоять: его взгляд, как и губы, устремились вниз, где круглые капли жемчужинами убегали по покатой груди, кричавшей о своем возбуждении набухшими горошинами сосков. Горячий рот с острыми, но щадящими зубами, прикусил один из них, затем – другой, и снова – первый, перемещаясь туда и обратно, в томной играющей манере, намеренно доводя девушку до исступленного желания…

Куросаки совсем скоро проронила невольный вздох, приглушенный укусом в собственное плечо и неразборчиво говоривший не то о ее накатившем наслаждении, не то, наоборот, о явном недовольстве. Джагерджак, не оставляя сладострастную пытку, учиненную присосавшимся ртом к сводящей его ныне с ума груди, вновь дал волю рукам. Они соскользнули с талии девушки по разные стороны: нежно, но ощутимо поглаживая ее живот и спину, и встречаясь вновь меж ногами Ичиго. Доставляя равно одинаковое удовольствие, Гриммджоу скользил и погружался пальцами с синхронной силой и частотой, напевая в голове одну из понравившихся ему сегодня песен и непроизвольно следуя ее ритму.

Когда рыжеволосая, обмякшая и лишившаяся сил стоять на ватных ногах, повисла на арранкаре, обхватывая его руками за шею и плечо, Секста промурлыкал ей на ухо слова, что крутились у него на языке. Девушка тихонько рассмеялась, радуясь, что многочасовое прослушивание ее музыкальных пристрастий не прошло даром и даже пришлось по вкусу весьма разборчивому в своих предпочтениях Пантере. Но, похоже, он, действительно, получал от этого удовольствие, раз принялся разбавлять невнятное мурлыканье более внятными словами, а после и вовсе стал воспроизводить с удивительной точностью текст и мелодию услышанной лишь раз песни. Кто бы мог подумать, что у Джагерджака, помимо приятного грудного голоса, был определенно развит и тонкий музыкальный слух?

Однако Король Пантер на то и был королем, чтобы преуспевать во всем: увлекая душу Куросаки за собой магией голоса, он незамедлительно принялся доставлять удовольствие и ее вожделенному телу. Он двигался в новой тактике, смакуя умеренным темпом, прислушиваясь к ритмической пульсации музыки вокруг них и их собственных сердцебиений, подстраиваемых в такт друг другу. Движение за движением, толчок за толчком, вздох за вздохом, крик за криком – сегодня он с Куросаки писали собственную мелодию, отображавшую их внутренний мир, их счастье, их любовь мурлыкающе-поюще-кричащей фотографией, которая сейчас запечатлевала лишь один из многих приятных моментов их человеческой жизни в столь оригинальной форме...

«Кричи, моя карамель», – требовал довольный Пантера, впечатывая раскаленное тело девушки в прохладный кафель душевой. Зеркала здесь давно запотели от падающей на них мелодии гулкого искусственного дождя, от сбившегося частого и жаркого дыхания, от безудержных обжигающих страстью криков. Джагерджак вздрагивая от остужающих холодных капелек на закипевшей коже и раскатывающегося по телу жарящего пламени его удовольствия, путаясь в словах под конец своего «выступления», стал уже вплетать в песню собственные звуки и междометия, щедро приправляя такую откровенную самодеятельность своим неизменным удовлетворенным «Кур-р-росаки» и ее вторящим в унисон восторгающимся «Гриммджоу!!!»

Тяжело дыша, оба, разбитые сладкой истомой, тела, нуждаясь в передышке, точно певцы в антракте, счастливо улыбались и не спешили покидать приятно охлаждавшее дождливое царство в поджидавшем их за его пределами солнечном раю. Гриммджоу не удержался и вновь прильнул с поцелуем к соблазнительно-мокрой, искрящейся капельками воды, Ичиго. Ее светящаяся карамель дразнила и одновременно вдохновляла Джагерджака, и он не заставил себя ждать долго…

– А я думала, что концерт уже окончен?.. – Усмехнулась Куросаки, скользя руками по грациозной спине, если и не прекрасно поющего, то превосходно танцующего определенные танцы, Пантеры.