Бог одержимых

Так что, вернее всего, просто неисправная проводка. Где-то коротит... но тогда тем более непонятно: чем тут электрики занимаются? Найти и устранить, об исполнении доложить.

Входит Маринка с подносом. В халатике "на мне что-то надето": едва ягодицы прикрывает, бесстыжая!.. Но первым делом - ужин. Тот самый, что на подносе.

– Милый, ты должен выпить это.

Она протягивает мне стакан, до половины наполненный тягучей бурой жидкостью.

– Что это?

– Тебе не всё равно?

Она права. Пью тёрпкую жидкость. Ничего. Терпимо.

– Утром и вечером, Сёма, - говорит она, усаживаясь в кресло напротив. Полы халатика послушно ползут вверх по крепким загорелым ногам и останавливаются в сантиметре от самого интересного.
– Через день кровь очистится от сексоингибитора, но в туалет придётся побегать...

– Напугала!
– я запускаю вилку в пластиковую посудину с салатом из капусты.

– Для лимаксы - минутное дело. Шутя кровь чистит, может, согласишься? Это как гирудотерапия...

Нет. Это как ушат холодной воды. Сразу хочется назад, в камеру. К простой и ясной жизни арестанта.

– Ладно, забудь, - она досадливо машет рукой. Соломенные волосы от резкого движения вздрагивают вместе с грудью.
– Не напрягайся. Мы уже один раз сделали ошибку. Не нужно ничего рвать. И доказывать ничего не нужно. Просто поешь котлеты с макаронами. А после всё обсудим.

– После котлет?
– я возвращаюсь к ужину; в камере кормят по-другому.

В конце концов, за эти пять лет много чего произошло. И от того максимализма, который когда-то будил во мне безрассудство, мало что осталось. Наверное, поэтому, когда она закурила, я только спросил:

– Давно куришь?

Она улыбается, красивым жестом отводит руку в сторону и смотрит на тлеющий кончик сигареты:

– Вот как мы расстались, так и начала. Ты же понимаешь - вреда никакого. Минздрав предупреждал-предупреждал, а лимакса предупредила...

– Как и всё остальное.

– Ты против?

– Никотин охотился на лошадь, а червь убил человека.

– Глупости, - она небрежно ведёт сигаретой в воздухе.
– Глупости и расизм.

– Кому как, - я пожимаю плечами.
– Для меня чистота человеческой расы - не пустой звук.

– "Чистота расы"? У тебя давно был секс с человеком?

– Ха!
– смех сухим комом застревает в глотке.
– Какой секс, милая? Я в армии. В дисбате...

– Ты прекрасно понял, о чём я! И не нужно бравировать несуществующими тяготами. В армии ты шестой месяц. В дисбате - второй. И наверняка за отказ от соития с лимаксой. Верно?

– Верно, - неохотно соглашаюсь я.
– Вот только про "секс с человеком"... ты зря.

– Это почему же?

– Потому что "человеческих женщин" больше нет. Полным составом подались в мутуалки. Умным захотелось стать красивыми. Красивым - умными. Нет больше человеческих женщин, Марина. И человечества больше нет.

– Ты нисколько не изменился, - недовольно хмурит брови Марина, - всё драматизируешь.

– Нет, милая, это не драма, это - трагедия. Я слышал, что вы уже и забеременеть можете по желанию...

Я вытираю салфеткой губы и беру стакан с чаем. Да! Это не наше отвратное пойло с привкусом мыла. Это - чай!

– Всё под контролем, - соглашается она.
– Биохимия, гистология, вегетация...

– Ура алкоголю и наркотикам!
– дурашливо тяну старую песню.
– Без будуна и зависимости!

– Это плохо?

– Не знаю, - я возвращаю на поднос пустой стакан.
– Уже не уверен. Только если червь "чистит" и "продуцирует", для чего вообще табак и алкоголь? Пусть бы себе и гадил наркоту прямо в кровь, по капле. Ходили бы под вечным кайфом.

– Ради эстетики процесса, дорогой.

Она эффектно выдыхает очередные три литра сизого воздуха, безнадёжно испорченного никотином, и гасит сигарету в одной из моих пустых тарелок. Я ставлю поднос с использованной посудой на пол, и Маринка тут же усаживается мне на колени. Она поправляет волосы, и мы целуемся. Нежно и долго... как и следует целоваться любовникам после долгой разлуки.

От неё пахнет ландышем и чистой кожей. Карамельный привкус губнушки напоминает о студенческих временах. И никаких следов никотина...

– Я где-то читал, что теперь для беременности вам и мужчина не обязателен?

– Даже вреден, - безразлично соглашается она.
– Труднее контролировать: мальчик или девочка, цвет глаз, волос...

– И ты будешь утверждать, что это не смерть расы? Неслыханно: человек размножается почкованием!

– В самом деле, - она не скрывает насмешки.
– Как-то не по-божески: безболезненные роды, плевать на резус-фактор и контрацептивы. Никаких циститов-маститов, патологий незрелости, генетических болезней и уродств. А что, собственно, ты бы хотел оставить из этого списка?

– Характер, дорогая, - я сыт и благодушен. Тема нисколько не напрягает. Тепло и уютно. У меня на коленях - самая прекрасная женщина в мире. И она просто ждёт, когда я отнесу её в постель.
– Человечество забывает о трудностях. Мужчинам не нужно тренироваться до седьмого пота, чтобы выглядеть мужчинами. Подсадил червя на спину - оп-ля! Готово! Аполлон, мать его! Все - аполлоны. Поголовно. Женщине не нужно мучить себя диетами и постоянно думать о том, как она выглядит. Червя на спину, хлоп! Венера!

– И что же в этом плохого?

– Дармовщина, Маринка. Человек делал себя, превозмогая трудности. Черви убили трудности. Без трудностей нет людей.

– Мне кажется, ты идеализируешь человека, - мягко говорит она.
– Сколько мужчин тренировалось "до седьмого пота"? Я, к примеру, знаю только одного. И что же, чёрт подери, плохого в том, что теперь каждый делает своё тело, как ему нравится? Неужели мир будет уродливей, если все будут аполлонами и венерами?