Богатырь сентября

– Орешков, Милитриса Кирбитьевна?

Чего он никак не ожидал – что белка взовьется, схватит орех двумя лапами и со всей звериной силы запустит ему в глаз!

– Ой! – Салтан отскочил, хватаясь за глаз; мельком вспомнил окривевших невесток. – Ты что, рыжая, сбесилась? Я угостить тебя хотел!

Осторожно убрал руку – к счастью, орех угодил не в глаз, а в бровь, но и там оставил кровавую ссадину. Белка же, ничуть не раскаиваясь, уперла руки, то есть передние лапы, в бока и сердито зацокала. А потом, чтобы выразить свое презрение в полной мере, задней лапой поскидывала остальные орехи в ручей.

– Ладно, ладно! – Салтан отошел. – Я не знал, что ты на самом деле их не любишь…

Развязав мешок, опять достали хлеб, сало, печеные яйца.

– Видать, сама теща твоя хлеб пекла, своими руками чародейными, – заметил Салтан. – Уж который день, а все как только что сготовлено.

Гвидон не ответил – задумчиво жевал, нахмурив свой ясный лоб, синие глаза сосредоточенно смотрели куда-то вдаль.

– Бать… А куда мы идем-то? Ты хоть что-нибудь знаешь – где Солнце Красное живет?

– Кое-что знаю, – очищая печеное яичко, Салтан вздохнул о явной недостаточности своих знаний. – Рассказывал мне боярин Дарий: живет Солнце Красное в золотом дворце, поутру выезжает оттуда на золотой колеснице, на белых конях, а подковы у коней червонного золота. В доме у себя восседает он на золотом престоле, а служат ему двенадцать дев прекрасных. Как воротится он вечером, они его с колесницы снимают, коней уводят, Солнце само умывают, кудри его золотые и бороду расчесывают, спать укладывают на пуховые перины облачные.

– Двенадцать девок, стало быть, на него одного? – Гвидон улыбнулся. – Богато живет Солнце-князь! А что, княгини своей у него нет?

– Говорят, когда-то в давние времена была у Солнца супруга – Луна-княгиня. И как-то затеяли они спор: кто первым встанет, тому светить днем, а кто проспит – тому ночью. И вот встал Солнце-князь раным-ранешенько, посветил лучами на Луну, разбудил ее. Она ему и говорит:

Ой, солнышко ясное, государь мой прекрасный, Что так поздно заходишь, что так рано восходишь?

А он ей в ответ:

Ясна-светлая моя княгинюшка! А тебе что до того, До выхода моего? Я на небо взойду – светаючи, С неба сойду – смеркаючи.

С той поры рассорились они и ходят порознь, почти не встречаются. А как встретятся – браниться начинают, все никак Луна не может простить мужу, что ее обошел. Еще говорят, живут с ним Заря Вечерняя – его старая матушка, и Заря Утренняя – меньшая сестра…

На этом месте Салтан ощутил, что его дергают за полу кафтана. Опустил глаза – возле него стояла белка, держа в лапах лесной орех, по виду – тот самый, которым запустила ему в глаз.

– Тихо, тихо! – Салтан отстранился, на всякий случай прикрыв лицо ладонью. – Я понял, понял!

Белка положила орех на землю и протянула Салтану лапки. Прижала их к груди, закрыла морду и покачала головой, выражая раскаяние.

– Прощения просишь? Погорячилась, дескать?

Белка закивала.

– Да ладно, кто старое помянет… – Салтан запнулся и поправился, – тому чтоб глаз здоровый был!

Хватит с него окривевших.

Вслед за тем белка снова подняла орех, показала ему, положила наземь и обвела лапками перед собой как бы нечто шарообразное, а потом развела лапки, раздув «шар» величиной с себя саму.

– Что? – Салтан задумался. – Нужен большой орех?

Белка помотала головой, вытянула к нему лапки и стала загибать пальчики сперва на одной, потом на другой, потом опять на первой. Показала растопыренные ладошки.

– Нужно много орехов? Ты передумала?

Белка закивала.

– Пойдем, отведу тебя к кусту, сама выберешь, какие получше.

У куста белка запрыгнула на ветку, живо сорвала первый попавшийся орех, перепрыгнула Салтану на плечо и деловито засунула орех ему за пазуху. Салтан засмеялся – щекотно. За первым орехом последовал второй. Белка зацокала.

– Ты хочешь, чтобы я собрал много орехов?

Цоканье послышалось одобрительное.

– И куда я их дену? Не за пазухой же нести?

Белка умчалась и вскоре вернулась, волоча в зубах старую Гвидонову шапку. Салтан принялся собирать в шапку орехи, белка помогала, выбирая самые крупные. Ее деловитый вид наводил на мысль, что у нее есть план. Успокоилась она, только когда шапка была наполнена и убрана, по указанию крошечного пальчика, в заплечный мешок к Гвидону.

– Бать, так мы что, – опять заговорил Гвидон, когда Салтан вернулся к еде, – на самое небо идем?

– Выходит, на небо.

У Салтана у самого это не укладывалось в голове.

– С такой-то вожатой отчего не дойти? – Он кивнул на белку.

– Может, и не только в вожатой дело! – Гвидон, идя на земле, постучал пальцем по подошве своего нового сапога. – Бать, я на свету пригляделся – гвоздики-то не медные, а взаправду золотые…

– Ну, на золотых-то гвоздях отчего на небо не дойти? – Салтан улыбнулся, собирая остатки припасов назад в мешок. – Орехи смотри не растеряй.

После привала дорога через дубравы все круче забирала вверх. Однажды на открытом месте Салтан оглянулся – дух захватило от увиденного. Они были еще не на вершине мира, но уж на полпути точно: вид казался беспредельным, огромные леса отсюда выглядели лоскутами разных цветов темно-зеленого, луга – более светлыми. Реки лежали тонкими голубыми ленточками. Но и отсюда были видны Волотовы горы – на самом краю, одетые серой дымкой, все такие же неподвижные и грозные.

Гвидон тоже загляделся, но белка на плече затеребила его – надо поспешать!

Оглядываясь, Салтан замечал, что дубы вокруг них делаются все выше, толще, старше. Самый малый они с Гвидоном уже не сумели бы охватить даже вдвоем, сцепив руки. В три, в четыре обхвата! На толстых ветвях вырос мох, старые желуди покрывали землю толстым слоем. Подлеска почти не было, только трава, и путники шли, как через бесконечный зал с громадными живыми колоннами, под арочными сводами протянутых через тропу ветвей. Попадались деревья с дуплами – и на высоте, и прямо от земли, похожими на вход в древесный дом. Миновали несколько деревьев, разбитых молнией, наполовину сгоревших. Но еще страшнее выглядела полоса бурелома – десятки толстых дубов-исполинов были вырваны с корнем и брошены как попало, друг на друга. Перед вывернутыми с пластом земли корневищами человек был что комар на блюде. Какой же могучий и гневный дух здесь пронесся, что ему под силу было сотворить такое!

Белка, сидя на плече у Гвидона, порой подпрыгивала, словно подгоняя: скорее, скорее! Солнце клонилось к закату, и Салтан сам с беспокойством думал, где они окажутся к наступлению ночи.

Но вот, уже в сумерках, дубы-башни впереди расступились… и оба путника поняли, что значит по-настоящему огромное дерево. На высоком утесе, что обрывался в пропасть, высился Сыр-Матер-Дуб, сам огромный, как гора.

Пока они стояли, ошарашенно его оглядывая – ствол по окружности как иная крепостная стена, кору в трещинах, способных вместить человека, крону, уходящую за облака, – белка спрыгнула с плеча Гвидона и на задних лапах, как человек, пошла к дубу. Как привязанные, царь и князь потянулись за своей маленькой вожатой. Они шли и шли, а дуб делался все больше и больше, пока тень от ствола вовсе не закрыла небо.