Богдан Хмельницкий

более с хлопом. Препоясай меч свой: мы идем за тобою; нас много у тебя; пойдем все

поголовно, и юноши, и мужи, и старцы, за вольность нашу, накажем эту наглую

сволочь! Пусть не брыкает Хмельницкий; в горло заткнем его дерзкое требование!»

Мысль о защите римско-католической церкви и шляхетской свободы породила

редкое между поляками единодушие.

24-го декабря, в последнее заседание сейма, война была объявлена всеми голосами.

Сейм положил созвать посполитое рушенье и собирать временные подати для платы

регулярному войску. Так как это было противно обыкновению, то некоторые сначала

стали представлять несообразностьдвух повинностей разом, приводя обыкновенную

пословицу: «с одного быка драть две кожп». Но король, в пример прочим, пожертвовал

значительную сумму на содержание войска из собственных доходов; вслед за ним

сенаторы дали обещание принести пожертвования с своей стороны. Эти примеры

подействовали на послов. Из любви к отечеству и для спасения его, как говорили они,

прекратились споры и недоумения. Установили меры собирания податей посредством

провинциальных сеймиков, определили строгое наказание всем, кто стал бы

противиться или медлить взносом, а равным образом и неисправным сборщикам.

Король и сенаторы предложили от себя еще, кроме дарованных пожертвований, плату

иностранным отрядам, которых предположили пригласить из Германии. После

тридцатилетней войны скитались по Европе толпы наемных войск, готовых пристать к

тому, кто дает им жалованье, и служить со всею честностью, как бы и за собственное

отечество. Это были остатки тех войск, которыми предводительствовали в кровавую

эпоху Германии то католические,то протестантские полководцы. Этих-то храбрых,

закаленных в боях рубак вызывали теперь король и паны против Козаков. Наконец,

положили отправить посольство в Рим и просить у папы денежного вспоможения для

такого дела, которое касалось, по мнению поляков, не только спасения христианской

державы, но вообще целости и чести римско-католической церкви. Другое такое же

посольство, с просьбою о денежном пособии, было послано к императору Фердинанду

III.

Поляки рассуждали, что новонабранное войско требует некоторого времени для

обучения; вообще надобно было помедлить, пока финансовые и

военноадминистративные дела их придут в надлежащий порядок; а потому, по

предложению короля, сейм решился еще раз попробовать, нельзя ли посредством

мирных сношений заставить Хмельницкого отказаться от своих требований, или, по

крайней мере, задержать военные действия Козаков. Козацким послам вручили такой

ответ на присланное прошение:

«Если козаки не хотят довольствоваться Зборовскими статьями, то король и Речь-

Посполитая не имеют средств удовлетворить их. Что же касается но-

378

вых, неслыханных предложений Хмельницкого и требований подтверждения

существующего договора, то королевству даже принимать их унизительно. Если козаки

не оставят духа мятежа и не приведут в исполнение Зборовских статей при

колмиссарах, назначенных от Речи-Посполитой, то Речь-Посполитая принуждена будет

для усмирения их употребить силу» *).

Однако, решились еще прибегнуть к прежним мерам и попытаться устроить снова

коммиссию для переговоров с козаками, давши коммиссарам две инструкции, одну

явную, другую секретную 2). Но из этого ничего не могло выйти, потому что в письме

короля к Киселю, назначенному коммиссаром, Хмельницкому ничего не обещалось,

кроме того, что высказано было козацким депутатам от сейма 3).

Козацкие послы получили дворянское достоинство. Поляки желали расположить к

себе этих лиц. По отъезде их отправились в Украину и коммиссары, из которых

главным был опят Кисель; но они еще не успели прибыть в козацкую землю, как

Хмельницкий уже узнал, что сейм постановил воевать против него и не хочет

принимать присланных статей. Гетман, с своей стороны, не хотел и не видел никакой

возможности отрекаться от них, а потому, не дожидаясь коммиссаров, созвал

генеральную раду и объявил на ней, как водилось по козацкому обычаю, об опасностях,

грозящих Украине.

«Вот, наконец,—говорил он,—панове-братья, нам объявляется война; давно уже

грозят нам ею поляки, тая замысел отнять у нас свободу, доблестно купленную нашею

кровью. Уже ляхи перестали вести советы между собою да приискивать меры, чем и

как уплатить войску, не спорят и о том, как нападать на нашу землю. Все порешили на

последнем своем сейме в Варшаве, во всем согласились: и деньги платить, и помочь

давать; продают свои сокровища, вывозят дорогую утварь из краковского замка, чтоб

уплатить чужеземному войску и собрать своих под знамена; послали за пехотою в

немецкую землю; набирают жолнеров в Короне и Литве; все шляхетство идет в

посполитое рушенье с оружием и запасами. Как только соберут людей, тотчас нападут

на нас: думают, чем скорее, тем лучше; хотят начать войну зимою, чтобы мы не могли

вести земляных работ, и чтоб наши союзники татары, по недостатку подножного корма,

не могли поспеть к нам на • помощь. Гроза большая наступает на нас и уже близко;

надобно скорее браться за ум! Что делать? спрашиваю, братья, вашего совета. Ожидать

ли нам врагов в нашем отечестве, или опередить их и самим на них напасть?»

Одни говорили;

«Лучше нам оставаться в своей земле, укрепить границы и ждать ляхов; тут они от

холода и голода будут пропадать пуще, чем от оружия. Поляки привыкли спать на

печке, жить в довольстве; не вынесут они зимней стужи и голода, и разбегутся сами».