Боги Гринвича
Шрифт:
Даркин смотрел на бумаги, как на кусок свежего собачьего дерьма посреди чистого тротуара. Он схватил презентацию и сказал:
– Позвольте вашу тоже.
– Там мои заметки.
– Они вам не понадобятся.
Предупреждение Дэрила Ламоники все еще лежало в экземпляре Кьюсака. Джимми выудил его и засунул письмо в карман пиджака. Потом с сомнением протянул Грэму свою копию.
С ловкостью опытного фокусника Даркин швырнул обе презентации в корзинку для мусора.
– Давайте просто поговорим.
Он откинулся на спинку крутящегося кресла и заложил руки за голову,
На мгновение Кьюсак потерял дар речи. Он склонил голову набок, а потом… пришел в себя. «Мы можем поговорить. Я справлюсь». В глубине души Джимми понравилось небрежное отношение миллиардера к условностям.
– Графики только помешают, – сказал Даркин. – Понимаете, о чем я?
Оба мужчины быстро достигли взаимопонимания, чему немало способствовала обоюдная добродушная непочтительность. Кьюсак чувствовал себя все свободнее, но напоминал себе не расслабляться. Слишком много поставлено на карту.
– Джимми, а что вы думаете о комиссионных хедж-фондов? Вся эта чепуха насчет два и двадцать?
– Иногда достаточно одной ошибки, и финансы споют романсы. Если, конечно, вы не знаете, что делаете.
– А «ЛиУэлл Кэпитал» знает, что делает?
– Если бы я в это не верил, меня бы здесь не было, – ответил Кьюсак и немного помолчал. – Но я бы вложил большую часть ваших денег в ценные бумаги, а уж потом инвестировал бы первый доллар в меня.
– Вы сказали то же самое по телефону. Это своего рода антипрезентация?
– Самозащита.
– И в чем она заключается? – поинтересовался миллиардер.
– Если вы в первую очередь вложите деньги в надежные ценные бумаги, то не станете забирать инвестиции у нас при первом признаке проблем.
Кьюсак жалел, что задолго до минувшего декабря не дал тот же совет Калебу.
– Я думал, «ЛиУэлл Кэпитал» никогда не теряет деньги.
– Все когда-нибудь случается впервые, – ответил Кьюсак.
– Звучит так, словно вам безразлично, вложу ли я деньги в вашу фирму.
Инвесторы часто связывали равнодушие с процветанием. И пока Кьюсак заслуживал «Оскара» за лучшую мужскую роль. Он изображал успех и играл роль одного из гринвичских богов. Он ничем не выдавал свой внутренний разлад, свое напряжение, которое становилось все сильнее и сильнее, будто музыка приближающегося волынщика. Покажи клиенту, насколько он тебе нужен, и наверняка его спугнешь.
Пришло время сделать следующий ход. Кьюсак наклонился вперед и встретился взглядом с Даркином.
– Грэм, не поймите меня неправильно. Я хочу, чтобы вы стали нашим клиентом. Но если правильно начать, мы будем работать вместе долгие годы.
Вот так. Кьюсак предложил порядок действий. Теперь ход Даркина.
– Джимми, хотите перекусить?
– Да. В поезде не съел ни кусочка.
– Хорошо, – ответил Даркин. – Пойдемте, перехватим по бургеру. А за обедом расскажете остальное.
– Отлично.
– Один вопрос.
– Да?
– У вашей фирмы неприятности?
– Что вы сказали? – озадаченно переспросил Кьюсак.
– Джимми, сделайте себе одолжение и никогда
не играйте со мной в покер.В «Кэпитал Грилл» Кьюсак и Даркин набросились на чизбургеры. Грэм обозвал их «слишком толстыми», поскольку никому не удавалось поймать весь бекон, вырезку, сыр и перечно-луковый соус. Хотя это не имело значения. Оба мужчины подбирали кусочки картошкой фри.
– Мой бургер, – заметил Даркин в перерыве между глотками, – мог бы заставить парня вроде вас навсегда позабыть про суши.
– Вы еще скажите, что я фанат «Янкиз», – запротестовал Кьюсак.
За обедом оба оставили в стороне «ЛиУэлл Кэпитал». В основном они обсуждали ProShares Short Dow30. Дурацкое и мутное название для публичного фонда, зато величайший биржевой код всех времен.
Акции с биржевым кодом DOG падали, когда индекс Доу-Джонса шел вверх. Поднимались, когда Доу падал. А последнее время DOG вообще был вне конкуренции, их акции росли день ото дня.
На обсуждение ушло минуть тридцать. Потом Даркин вернулся в свой офис, а Кьюсак направился к железнодорожному вокзалу. С гавани дул влажный бриз, застилая дымкой серое летнее небо над центром Провиденса. Прочные кирпичные здания, в основном начала XVIII века, бросали вызов разрушительному действию времени. Эти дома восхваляли мастерство давно ушедших дней. Но Кьюсаку было не до обзорных экскурсий. Он анализировал обеденный разговор и думал, что скажет его босс.
Долго ждать не пришлось. Зазвонил телефон. На линии был Сай.
– Джимми, как дела?
– Хотите хорошие новости или плохие?
– Начни с плохих.
– Грэм не станет инвестировать, – отчитался Кьюсак, – пока не узнает побольше о нашем хеджировании. Он употребил слово «прозрачность».
– Скажи ему, пусть купит рулон гребаной пленки для бутербродов. А хорошие?
– Сай, он хочет приехать в Гринвич.
– И что?
– Он клюет, – пояснил Кьюсак.
– Он обязан клюнуть. Ты показал ему нашу прибыльность?
– Дело вот в чем, – продолжил Кьюсак. – У него в офисе не закрывается дверь. В нее ломятся все. «Морган», «Голдман», кто угодно. Мужику нужна здоровая бита, чтобы отмахаться от них. Но он все же хочет приехать к нам. Это ведь неплохо, верно?
– Ладно, – смягчился Лизер. – А почему ты не пригласил его на мою вечеринку в МСИ?
– Не обижайтесь, Сай, но я бы предпочел, чтобы он приехал к нам в офис и сосредоточился на бизнесе.
– Оба пойдут. Попроси его остаться в городе в четверг, и тогда мы встретимся на следующий день.
– Хорошая мысль.
– Твой тесть будет в МСИ?
– Сай, я работаю над этим.
– Ты начинаешь меня злить. Ты сказал…
– Я сказал, – оборвал его Кьюсак, – что доставлю вам Калеба в течение сентября. Все идет по плану.
– Надеюсь, – отрезал Лизер и отключился.
Что-то здесь не так. Последние четыре часа Кьюсак старался сохранить спокойствие и не совершить смертного греха продаж – показать клиенту, как он тебе нужен. И вот его босс демонстрирует свою одержимость Калебом Фелпсом. Кьюсак задумался было, но его телефон снова зазвонил.