Больше жизни, Хлоя Браун!
Шрифт:
– Значит, – сказала Хлоя, – ты знаком с хозяином.
Рэд пожал массивными плечами и ответил просто – в каждом его слове сквозила какая-то сдерживаемая энергия, названия которой Хлоя не знала:
– Раньше я постоянно тут торчал, осматривался, гадал, как все это устроено. У меня не было никого, кто мог бы мне рассказать. А потом появился его отец – разговаривали мы с Джулианом Бишопом Вторым. Его отец – Первый. Однажды он спросил, есть ли у меня вопросы. Здорово мне помог.
– Это очень мило, – пробормотала Хлоя, пока они брели прочь по мощеному проулку.
Впереди сияли в темноте,
– Джулиан-младший показался мне довольно славным.
– Он придурок, – пробурчал Рэд. – Руку, блин, тебе поцеловал.
– А почему он не должен был целовать мне руку? – поинтересовалась Хлоя, поскольку была жадным до внимания маленьким чудовищем, радостно выискивающим любые свидетельства ревности.
Рэд фыркнул, выпустив в холодный воздух белое облачко дыхания.
– Когда я впервые пожал тебе руку, – сказал он, – ты отреагировала так, будто я ударил тебя током.
А… Так он заметил. Что ж, скрытность никогда не была ее сильной стороной.
– Примерно это я и почувствовала, – признала Хлоя.
Рэд повернулся к ней. Его лицо находилось в тени, большая часть тусклого света падала ему на волосы, от чего глаза разглядеть было трудно. Но Хлоя почувствовала, что его взгляд прожигает ее, пригвоздив к месту:
– Вот, значит, как?
– Не пойми неправильно, – быстро сказала Хлоя.
Рэду очень хотелось бы взять и понять это уже, наконец,правильно. Так же, как внезапно захотелось взять ее – и отнести в постель. Между ними всю ночь искрила энергия, слишком мощная, чтобы ее игнорировать, – похоть и химия, пьянящие в сочетании с нежным новорожденным доверием.
Он был почти уверен, что Хлоя хотела его так же, как он хотел ее, но это не означало, что она собиралась по этому поводу что-то предпринимать. Совершенно точно не собиралась: она то и дело давала это понять. И он не станет настаивать. Не будет одним из таких парней. Так что он пропустил ее замечание мимо ушей, сменил тему, не попадаясь на крючок, который она закинула, сама того не подозревая.
Прочистив горло, он спросил:
– Ты еще пьяна? – потому что она больше не шаталась и потому, что это была самая несексуальная тема, которая пришла ему в голову.
Хлоя мельком улыбнулась ему, одновременно благодарно и смущенно, а потом наклонила голову, будто прислушиваясь к себе:
– Нет, не думаю.
– Хорошо.
Когда они вышли из проулка, он потянул ее в сторону первого попавшегося памятника неизвестно чему, приткнувшегося возле старого собора:
– Хочешь посидеть, перед тем как пойдем обратно?
Рэд понятия не имел, сколько времени она могла провести на ногах без дискомфорта, но хотел немного поговорить, и из головы у него не шел стульчик на ее кухне. Выглядела она бодрой, но, с другой стороны, она всегда выглядела бодрой… и одновременно всегда испытывала боль. Когда дело касалось заботы о Хлое, ее милому личику доверять было нельзя.
Она тут же сделалась подозрительной, будто предложение посидеть рядом
с местным памятником было частью какого-то коварного плана:– На ступеньках?
– Ох, прости. Я на секунду забыл, какая ты утонченная. – Он говорил без сарказма.
– Вообще-то, отвращение к тому, чтобы сидеть на земле, я преодолела спустя пару лет после того, как заболела. Обстоятельства вынуждают, и так далее. Э-э… ты не возражаешь?
Рэд подавил желание нахмуриться – не из-за нее, а из-за того человека, который внушил ей, будто посидеть на улице с другом – означает потребовать от него какой-то непомерной жертвы, будто это не обычное дело, которым занимаются все.
– Нет, Хлоя. Я не возражаю.
Но тут он вспомнил, как хреново обходились с ней ее старые друзья. Как хреново, видимо, обходились с ней многие люди – судя по тому, как она иногда себя вела. В конце концов, он видел, как люди относятся к его матери из-за ее диабета. Как будто проблемы со здоровьем – это преступление, или надувательство, или проявление саможалости.
Признавала она это или нет, но что Хлое было по-настоящему нужно – так это приличный, мать его, друг. И чего Рэду по-настоящему хотелось настолько сильно, что он удивлялся сам себе, – так это дать ей то, в чем она нуждается. Всю ту доброту, которую она имеет право принимать как должное. Заставлять ее улыбаться, смеяться и чувствовать себя собой.
Так, как она делала это для него.
Они сели, и весь мир как будто замедлился, стал тише, отошел на задний план. Эта сторона памятника была обращена к узкой мощеной улице – не совсем проулок, но освещена так же плохо. Позади них был церковный двор, а дальше – старые галереи юстиции. Днем на этой улице было бы полно приехавших на экскурсию школьников и повернутых на истории туристов, но сейчас здесь царила тишина. Они были одни в самом центре города, напоминающем сердце, бьющееся непонятно для кого.
Хлоя тихо сказала:
– Думаю, Джулиан взял бы твои картины на выставку.
Рэд пожал плечами. Отбросил волосы с глаз. Постучал пальцами по бедру. Джинсы опять начали протираться на коленке.
– Ты не согласен? – спросила она.
– Нет. – «Т» прозвучало как выстрел. Рэд вздохнул себе под нос и постарался, чтобы голос звучал не так жалко и оборонительно: – Просто я… не думаю, что хочу этого.
На ее блестящих ботиночках были шнурки, обхватывающие щиколотки. Рэд наблюдал, как бантики подпрыгивают вверх-вниз, когда Хлоя задумчиво покачивает ногами. Потом она сказала, медленно, но уверенно:
– Ты вообще не хочешь, чтобы тебя брали на выставку. Не хочешь висеть в галереях и музеях, ведь так?
Услышать то, как она сказала это, было настоящим облегчением – словно выдохнуть, после того как несколько месяцев задерживал дыхание. В голосе Хлои вовсе не звучало недоверия – она не думала, что ему это не по силам. Только тихий интерес, будто она признавала, что он может делать все по-своему.
И Рэд тоже поверил, что может все делать по-своему. Это осознание пьянило.
– Я независимый художник, – сказал он со слабой улыбкой. – Ты сделаешь мне интернет-магазин. Буду работать с арт-коллективами и всякое такое. Мне не нужны галереи вроде Джулиановой.