Большие дела

– Ты же не любишь яйца, - удивляюсь я.

– Это верно, - кивает она, просто овсянка обрыдла уже.

– Ну погоди три минуты, сейчас глазунью замастырю.

У неё много ограничений по питанию и в основном по утрам приходится налегать на овсянку.

– Нет, знаешь что, я холодную котлету съем, с вечера остались.

Заходит отец и делает громче радио:

– …горняки Кузбасса перевыполнили план по добыче угля на…

– Выключи, - шикает на него мама.
– Ребёнок спит, разбудишь.

Отец моментально выкручивает громкость в ноль.

– Ты не опоздаешь?

– спрашивает он, окидывая меня взглядом.

– Да, заспался немного. Сейчас умоюсь и побегу.

– Ну-ка, ну-ка… А чего с лицом случилось? Кто это тебя так?

Мама, услышав, что что-то не в порядке, подходит ко мне и вдвоём они внимательно меня осматривают.

– Камень из-под «Камаза» в стекло прилетел, - поясняю я.

Мама начинает охать, а отец молча качает головой. Чтобы прервать этот поток сочувствия иду в ванную, принимаю душ и умываюсь. Мама, чуть приоткрыв дверь, бросает:

– Мы побежали. С собакой не забудь погулять.

– Не забуду!

Когда я выхожу из дома, машина уже стоит перед подъездом. «Еразика», разумеется, рядом нет, охрану я сам вчера вывел из игры с этой поездкой. Вот как пацан, честное слово, если что взбредёт в голову - вынь да положь. Ну, это я по жизни такой, и по этой, и по той.

С другой стороны, если бы я вчера не взял парней и отправился к Куренкову пешком, возможно, те чуваки на «жиге» смогли бы добиться своего. Взяли бы меня тёпленького, безоружного и практически беззащитного.

Игорь выходит из машины, за ним выходит и мой новый водитель.

– Константин, - представляется он.
– Ягодин.

Мы жмём руки и внимательно смотрим друг на друга. Он невысокий и коренастый, с крепким рукопожатием штангиста. Короткая стрижка под машинку, сломанный нос, острый цепкий взгляд небольших серых глаз, тонкие, крепко сжатые губы, квадратная челюсть и толстая крепкая шея. Руки кажутся непропорционально длинными, а ноги коротковатыми.

– Рад познакомиться, - говорит он.

– Я тоже очень рад. Игорёк, привет. Ты как после вчерашнего?

– Да, нормально всё, - пожимает он плечами и чуть усмехается. — Промурыжили, кишки вымотали, но бить не били.

Я достаю из внутреннего кармана конверт и протягиваю ему:

– Небольшая премия.

– Служу Советскому Союзу, - улыбается он и кивает на место, где обычно стоит «Ерофеич».
– А где зелёный патруль?

Я в общих чертах рассказываю о вчерашних событиях. Игорь присвистывает.

– Кто-то всерьёз за тебя взялся, - говорит он.
– Получается, они тебя конкретно вели от дома или от работы.

– Похоже на то, - соглашаюсь я.

– Ты знаешь, нечего тебе здесь маячить. Иди домой, а я с Раджой за тебя погуляю.

Идея здравая и я соглашаюсь. Поворачиваюсь к подъезду и вижу, как из соседнего, из Рыбкинского выскакивает сам капитан Рыбкин.

– Дядя Гена!
– машу я ему рукой.

– Некогда, Егора, - отвечает он и собирается рвануть по своим делам, но заметив, что принадлежащий ему фургон пропал, сначала останавливается, а потом всё-таки подходит ко мне.

Мы здороваемся и жмём руки.

– А где тачка моя?
– спрашивает он.

– В ремонт поехала. Слушай, к тебе дочь приехала, а ты крутишь тут с девицами романы. Дома нет, на работе нет, никто не знает, где искать. Наталья у нас ночевала сегодня.

– Всё, - усмехается он.
– Ты ж сам её замуж позвал. Теперь твоя ноша, а у меня и других дел хватает.

– Молодец, папаша. При дочке только не скажи такое. Обидится на всю жизнь.

– Ладно-ладно, шуткую я. Где она щас-то?

– Спит у нас ещё. Дожились. Батя баб домой таскает, а дочь по знакомым мыкается.

– Ну всё-всё, хорош хохмить, - хмурится он.
– Пошли будить, раз такое дело. Нечего по чужим дворам колобродить, чай своя койка имеется.

– Тебе бы будить только. Лариска-то ушла? Или ещё у тебя?

– А ты почём знаешь?
– мрачнеет Гена.

– Чего знать-то, видели тебя, как ты барышню домой вёл.

– Ну народ!
– Гена сердцах сплёвывает под ноги.
– Всё-то они увидят до услышат. Кто? Клавка поди капнула? Ай, да и хрен с ней… Нет Лариски, ушла уже, шеф в пять утра позвонил, говорит срочно. Аврал у него.

— Клава ни причём. Мы с Натальей сами тебя видели, как ты вышагивал со своей молодкой, так что учти, дочка в курсе твоих амурных дел. Давай ключ-то и на обед домой приходи, а то она совсем в папаше разочаруется.

– Поучи ещё, - беззлобно огрызается он и протягивает связку ключей.
– Вот, держи, отдай ей. Пусть домой идёт, как проснётся. Приду я к обеду.

Я поднимаюсь домой скидываю одежду и ныряю под одеяло к Наташке. Беру её врасплох, тёпленькую, не ожидающую подвоха. Сейчас мы одни, так что можно не особо сдерживаться в проявлениях чувств. И мы не сдерживаемся. С поправкой на звуковую проницаемость бетонных стен, конечно же.

Игорь гуляет долго и приводит Раджу к концу первого акта, к антракту. Ну а потом ему приходится ждать в машине. Сегодняшняя пьеса оказывается в нескольких действиях, а именно в трёх, с двумя перерывами.

К концу последнего акта сами действующие лица переживают такой катарсис, что после этого впору основательно измениться и даже переродиться. В конце концов мы находим в себе силы отлепиться друг от друга, и я отправляюсь на фабрику, а Наташка к себе домой готовить обед, на который грозился явиться её отец.

На фабрике я сразу иду в бухгалтерию. Снежинский, как ни в чём ни бывало сидит за столом над ворохом бумаг и передвигает костяшки конторских счёт. Ему бы ещё чёрные, нет, лучше тёмно-синие нарукавники. Нестареющая классика.

— Здравствуйте, пан Вотруба, — улыбаюсь я. — Вас уже выпустили из сумасшедшего дома?

— Вы художественные произведения смешиваете, — отвечает он, глядя исподлобья.

— Это ничего. Главное, мы не смешиваем личное и общественное, правда? И ради общественного блага можем поступиться личным благополучием. Скажите, прав я или нет?